— Що це таке? — изумился Остап.
— Самая страшная клятва, — сказал Павка.
Остап и Варя рассмеялись.
В это время за окном послышались шаги, и кто-то осторожно стукнул костяшками пальцев в дверь.
Тук-тук, тук-тук — застучала Остапова деревяжка, и он впустил гостя.
— Вот це гарно! И Никита Сергеевич пожаловал на новоселье!
Павка не видел Бережнова с той поры, как японцы казнили Гаврилова.
За это время Бережнов очень изменился. Серая стариковская кожа туго обтянула его худое и сухое лицо. Глаза тускло блестели под старыми, сломанными очками. Волосы, стриженные бобриком, поредели, а усы щеточкой стали совсем седые. Но старомодный костюм был попрежнему опрятен, а галстук — голубые две кисточки — тщательно завязан.
Бережнов приподнял очки и сказал веселым голосом:
— Ну, угощай, хозяин. А, и ты нашлась, чижик? — увидел он Глашу.
Остап и Варя засуетились, накрывая на стол. Никита Сергеевич сел на табурет и забарабанил пальцами по столу.
— Устроила ребятишек-то? — спросил он Варю.
— Устроила. Будут с батькой жить, — сказала Варя.
— Вот и отлично, — весело сказал Никита Сергеевич. — А ты что с гитарой делаешь? — спросил он Павку.
— Это я пою, — сказал Павка.
— А я что, рыжая? — рассердилась Глаша. — Я тоже пою.
— Что же вы поете? — спросил Бережнов.
— «Кочегара», что Гаврилов на вечеринке пел, помните?
На минуту в комнате настала мертвая тишина. Бережнов вынул чистый носовой платок, стал сморкаться, потом снял очки и тщательно протер платком стекла. Остап сунул в рот свой пушистый ус и принялся его жевать. Варя отошла к окну. Плечи ее вздрагивали. Павке сразу вспомнилась вечеринка у Остапа на базе. Как тогда было весело! И вот снова вечеринка, а нет ни брата, ни Косорота, ни Илюшки, ни Гаврилова. Он вздохнул.
— Ну, начинай, Глашка.
Глаша встряхнула своими косичками, Павка взял аккорд на гитаре, и Глаша запела звонким и чистым голосом:
Раскинулось море широко,
И волны бушуют вдали.
Товарищ, мы едем далеко,
Далеко от нашей земли.
Никита Сергеевич снял очки, положил на стол рядом с сахарницей и внимательно смотрел на поющих ребят. Бородка легла на лацкан старомодного пиджака, и лицо старика стало задумчивым и грустным. Его близорукие глаза смотрели куда-то вдаль. Варя прислонилась спиной к теплой печке.
Вдруг кто-то застучал в дверь настойчиво и сильно. Глаша оборвала песню на полуслове. Павка опустил гитару.
Тук-тук — медленно застучала по полу деревяжка дяди Остапа. Тук... тук... — застучала она еще медленнее.
Стук в дверь повторился. Никита Сергеевич встал и схватился рукой за карман. Левой рукой он взял со стола очки и торопливо надел их.
Тук... — подошел к двери Остап и спросил изменившимся голосом:
— Кого бог несет?
— Да то ж я! — раздался за дверью знакомый голос.
— Митроша! — воскликнула Варя. — Отпирай, батько.
Остап отпер дверь. В комнату вбежал Митроша, веселый, возбужденный, разгоряченный.
— А я вам гостя привел! — воскликнул он.
Павка и Глаша подумали: ну, сейчас войдет медведь и станет показывать фокусы.
Митроша широко распахнул дверь и сказал:
— Входи!
В сенях кто-то зашевелился.
В комнату вошел не медведь, а незнакомый, оборванный, дрожащий человек. У человека была длинная рыжая борода. Он прислонился спиной к стене. Из разорванной штанины его показалось колено, голое, белое.
— Не узнаете? — спросил человек хриплым, простуженным голосом.
Павка и Глаша смотрели на человека и не узнавали.
— Илюшенька! — отчаянно закричала Варя.
Она прижала руки ко рту и прикусила пальцы. Она не верила глазам. Ее Илья здесь, обросший рыжей бородой, страшный, худой, с запавшими внутрь глазами, но живой! Живой!
— Илюша! — крикнула она и упала, как подкошенная, на пол.
Все кинулись к ней. Уложили на койку. Илья своей исхудалой, костлявой рукой гладил Варины волосы, лицо, руки. Она говорила:
— Илюшенька, как же это?.. Милый, родной!.. Живой, живой!
Павка и Глаша, притихшие, сидели в уголке, прижавшись друг к другу, и слушали рассказ Ильи.
А Илья хриплым голосом рассказывал, как он остался один на корабле. Ему нужно было отвлечь внимание японцев от уходивших к берегу шлюпок. Он лежал у пулемета. Ему послышалось, что японцы подплывают к кораблю. Он целую пулеметную ленту прострочил в темноту. У Ильи онемели руки и ноги. Он собрался уже было сойти с корабля в оставленную матросами шлюпку и догонять своих, как вдруг услышал позади себя шорох. Илья не успел опомниться, как на него сразу накинулось несколько человек и стали душить его. Он отбивался, но чьи-то костлявые руки сжали его шею, как клещи. Он потерял сознание. Когда Илья очнулся, он лежал в подвале на каменном холодном полу, связанный веревками, а у двери стоял японец-часовой.
Его развязали и повели наверх. Там его принялись избивать и пытать...
— Бедный ты мой Илюшенька! — заплакала Варя.
Илью пытал японский майор Кимура. Он придумывал самые ужасные пытки. И однажды он вызвал солдат и приказал Илью расстрелять...
Затаив дыхание, слушал рассказ Ильи Павка. Приключения Сюркуфа показались ему ничего не стоящей глупой игрой. Вот настоящие приключения! Илья казался Павке сказочным героем.
— Погоди, Глашка, погоди, — прошептал он, хотя Глаша ни о чем его не спрашивала и ничего не говорила. Она, как и Павка, старалась не пропустить ни одного слова. Как же он убежал от расстрела?
Но о бегстве своем из тюрьмы Илья рассказал совсем коротко.
— Вспоминать неохота, — сказал он.
Он пошел на базар и на базаре встретил Митрошу.
— Попетляли мы здорово, — сказал, улыбнувшись, Митроша. — Если б и следил кто за ним, запутались бы вконец.
— Счастлив ты, хлопец, что не попал в «вагон смерти», — сказал Остап. — Оттуда живыми не выходят. Садись, ешь.
Илья сел за стол и с жадностью принялся есть рыбный суп.
Варя глядела на него преданными, счастливыми глазами. Павка и Глаша с любопытством смотрели на человека, убежавшего от неминуемой смерти.
Поздно вечером, когда все разошлись, Остап свистнул в дудку и скомандовал:
— Отбой ко сну! Спать лягать!
Ребята легли спать. Павка долго не мог заснуть. Он думал об Илье. Какой он храбрый, — не побоялся ни японцев, ни тюрьмы, ни «вагона смерти».
Остап храпел на своей койке.
— Павка, ты спишь? — позвала Глаша.
— Нет, не сплю. А ты?
— Я тоже не сплю. Я все думаю.
— Чего же ты думаешь?
— Я когда нищего водила, Илюшку один раз видела.
— Где ты его видела? Что ты врешь? Он ведь в тюрьме сидел.
— Мы с нищим мимо того японского дома шли, где солдаты, помнишь?
— Ну, ну?
— Из этого дома и Илья вышел. Только я тогда его не узнала. У него ведь борода отросла. Рыжая.
— Ну и дура, — рассердился Павка. — Спи! Скажет тоже!
— Павка! — позвала Глаша.
— Спи, говорят, — огрызнулся Павка.
Он подумал еще, какая глупая эта Глашка, а заснул.
А Илья солгал, что он бежал из тюрьмы.
На самом деле все произошло совсем иначе.
Однажды утром два вооруженных солдата ввели Илью к майору Кимуре.
Кимура сидел за большим письменным столом. Маленький, коротконогий, с черно-синей щетинкой волос на голове, Кимура перебирал желтыми костлявыми пальцами листы дела, вшитые в синюю папку. Когда солдаты ввели Илью, майор Кимура сделал вид, что не замечает его. Но, перелистывая дело, он поглядывал колючими глазками на заросшего рыжей бородой, оборванного, поеживающегося от холода Илью. Илья дрожал и дул на замерзшие руки. Он закашлялся сухим надрывным кашлем. Тогда Кимура отложил в сторону синюю папку и сказал:
— Я очень счастливый, что снова вижу вас. Вы нужный мне в настоящее время. Подойдите ближе.
Илья, слегка прихрамывая, подошел ближе.
— Я полагаю обходиться без сильных действующих мер, — сказал Кимура и протянул Илье раскрытый серебряный портсигар.
Илья взял дрожащими красными пальцами папиросу.
— Ваш отец, храбрый кондуктор броненосца, был пленен в девятьсот пятом году.
Он протянул Илье спички и продолжал:
— Он очень довольный Японией и живет в Нагасаки. Мы захватили вас на «Грозе», и я мог расстрелять вас. Но я не расстрелял вас, господин Зазвонов. Вы мне нужны.
Майор Кимура улыбнулся и поклонился.
— Вам не нравится наша тюрьма. Вы хотите видеть вашу жену. Мне не нравится типография, где большевики печатают свои листовки. Мне не нравится большевик Косорот, не нравится подпольная организация. Я отпускаю вас к вашей жене. Вы найдете мне типографию и подпольную организацию и большевика Косорота. Я совсем уверенный в этом.
Он подождал и добавил:
— Вы будете видеть своего отца в Нагасаки. И ваша жена тоже увидит вашего отца в Нагасаки.
Он встал.
— Но если вы попытаетесь... вы знаете, какие у нас длинные руки.
— Мне... Варю бы... видеть... — сказал хриплым голосом Илья.
— Увидите! Сегодня будете видеть, — оскалив зубы, сказал майор Кимура. — Вы будете рассказывать, что бежали из тюрьмы.
Зазвонов молчал.
— Приятного пути, — сказал Кимура. — Вы есть свободны. Ну?
— Ладно, — сказал Илья, убрав голову в плечи. — Я не обману вас. Мне Варю бы видеть...
Кимура позвонил и приказал часовому выпустить Зазвонова.
Глава шестаяАРЕСТ
С тех пор как ребята поселились в розовом домике, прошло несколько месяцев.
Наступила суровая амурская зима. Она опушила гагачьим пухом сопки и покрыла тяжелыми белыми подушками крыши домов. Пушистые хлопья легли на ветки деревьев. В городе с раннего утра курились трубы.
Амур давно застыл, и лошади протоптали по льду желтую дорогу.
Однажды утром дядя Остап, как всегда, свистнул в свою боцманскую дудку и скомандовал:
— Команде вставать, умываться, койки прибрать!