А они уже проплывали, только в другие станицы, что возводились ниже по реке. Медленно тянулись мимо лагеря тяжелые паромы со скотом, бабами, ребятишками, казаками. Замолкали в такие минуты топоры и пилы, глухие удары деревянных кувалд, и солдаты высыпали на берег. Командир батальона этому не препятствовал: пусть смотрят на тех, для кого строят.
Проводив караван, опять брались за работу. Кроме строительства станицы, пилили дрова — скоро ожидался с низовий Амура пароход. А он, говорят, этих дров сжигал прорву.
Все знали, что пароход придет, но появление его оказалось неожиданным и праздничным. Еще никто его не видел, все были заняты своим делом, а он издали известил о себе протяжным хриплым гудком. Гудок этот покрыл все другие звуки. Услышав его, к берегу поспешили те, кто занят был в лагере, а потом стали прибегать солдаты из лесу.
— Пароход! Это, братушки, он! — возбужденно переговаривались солдаты.
— Видишь, что ли?
— А дым-то валит!
— Где?
— Да над тальником. Сейчас и сам выползет.
Шлепая огромным, во всю высоту надстройки, колесом, установленным на корме, коптя небо черным хвостом дыма, показался наконец и сам пароход.
— Во шпарит! Ему и течение нипочем.
«Лена», — читали грамотные надпись на борту и объясняли остальным: «Леной» зовут!»
Пароход причалил к берегу. Навели сходни, и солдаты весело, с видимым удовольствием, принялись загружать его дровами. Кое-кто ухитрился заглянуть в машинное отделение, и потом много было разговоров о «машине», которая пышет жаром и ухает, поблескивая маслом в чреве этого плавучего дома.
Через несколько часов «Лена», вновь оглушительно загудев, ушла, и все вернулись к оставленным работам.
Кузьма Сидоров с Игнатом Тюменцевым валили лес. Кузьма ходил с топором, выбирал ровные стволы.
— Как, Игнат, пойдет? — спрашивал он напарника, облюбовав дерево.
— Пойдет, — соглашался Игнат.
Тогда Кузьма прикидывал, куда может упасть лесина, и подрубал с той стороны ствол, а потом они с Игнатом брались за пилу. С трудом вгрызалась пила в сырую древесину, но пилили они без передышки, пока не повалят лесного великана. После усаживались на поваленный ствол, вытирали пот и доставали кисеты. Сидоров — кожаный, купленный много лет назад, Тюменцев — свой, подаренный Глашей. Правильно она тогда сказала: «Будешь курить. Солдаты все курят». Научился Игнат курить. Ну, а тут в лесу без курева нельзя — комары одолеют.
В один из дней свалили они также дерево и сели передохнуть.
— Ну что, покурим, — сказал Кузьма и полез в карман за кисетом. Только кисета там не оказалось.
Он хлопнул себя по другому карману — и там пусто. Для верности вывернул солдат оба кармана — нет кисета.
— Да я его, наверно, у того ствола оставил, что мы прежде свалили! — подумав, решил Кузьма. — Сходи, Игнат, посмотри, ты помоложе.
Игнат пошел к поваленному дереву, обошел его, потом пошарил возле пня и крикнул:
— Кремень твой тут валяется и кресало, а кисета нет.
— Да там он, ты посмотри получше, — откликнулся Кузьма и сам направился к Игнату.
Он вспомнил, что, свернув цигарку, положил кисет на пень, а потом, когда высек искру, на кисет положил кремень с кресалом. Но кисета ни на пне, ни возле пня не оказалось.
— Где кресало-то нашел? — спросил Кузьма.
— Да вот здесь у корня, а кремень чуть подальше.
Походили они вокруг пня, пошарили под стволом, но кисета так и не нашли.
— Чудеса, — недоумевал Сидоров. — А может, я его здесь не оставлял? Да нет, оставил… Куда же он запропастился?
Так ничего не выяснив, они закурили из Игнатова кисета, а потом продолжили работу.
В тот же день в самой дальней от реки землянке пропал котелок, и кто-то вытряс из ранца у одного из солдат все сухари. Об этом Сидоров и Тюменцев узнали вечером за ужином.
— Сам, поди, умял! — потешались над потерпевшим его соседи по землянке. — Наши-то целы.
— А котелок?
— Котелок — не сухарь, найдется. Его не сжуешь. Может, у котлов забыл…
Чтобы не попасть на язык пересмешникам, Кузьма про свой кисет промолчал.
Через несколько дней все подходящие деревья у реки были вырублены, и солдаты в поисках хороших стволов уходили все дальше от лагеря, в сторону поднимавшейся неподалеку сопочки.
Кузьма и Игнат до обеда валили деревья, а пообедав, обрубали с них сучья и распиливали на бревна. Потом приходил солдат с парой батальонных лошадей, цеплял бревно и волок его в лагерь.
Как-то, свалив несколько хороших осин, Игнат и Кузьма сложили инструменты и пошли в лагерь. Там как раз проиграли сигнал на обед. А когда вернулись, глазам не поверили: у половины поваленных деревьев сучья были обрублены.
— Да наше ли это место? — удивился Игнат.
— Наше, — оглядываясь, сказал Кузьма.
— Слышь-ка, — расхохотался Игнат, — это кто-то из ребят ошибся и за нас тут поработал.
— Не должно, — возразил Кузьма, — на обед никто не опаздывал. И с обеда мы разом выходили.
— Тогда кто, уж не леший ли?
— Это ты брось, в лесу такое не говори.
— Не, дядька, правда. Может, это он тебе за кисет отрабатывал.
— Не болтай, балаболка, — рассердился Кузьма. — Бери-ка лучше пилу, скоро возчик придет.
Они молча распиливали очищенные кем-то от ветвей стволы и думали о неожиданном помощнике. «А вдруг и правда, сам леший! — гадал Игнат. — Вот ведь беда какая, с чего бы это он? Да нет, не должен. Мы же его лес рубим, что он нам помогать будет?» Игнат хотел высказать эту мысль Сидорову, но не решился — опять обругает.
Вскоре послышалось понукание возчика и на тропинке, пробитой за эти дни, показались лошади.
— Ну, кавалеры, я смотрю, вы тут не чесались, — удивился он. — Ишь сколько срубить успели. Торопитесь, будто попу дом строите!
— А что нам, дело привычное, — сказал Кузьма и строго посмотрел на Игната, чтобы он не сболтнул чего не стоит.
Вечером, когда они возвращались в лагерь, Кузьма твердо сказал своему напарнику:
— Ты там про это самое пока не болтай. Нечего зря трезвонить.
— Ладно, — согласился Игнат и, принюхиваясь, сказал: — Что-то мясом вареным пахнет. Ну точно, свежениной.
— Какая тебе тут свеженина! Солонину, и ту варят по норме.
— Да ты понюхай, дядька!
— И нюхать нечего, — рассердился Кузьма.
Но в лагере действительно варили свежее мясо. Прямо к венцам первых домов вышел из кустарника сохатый. Хорошо, что неподалеку стояли в козлах ружья. Капитан схватил одно из них и первым же выстрелом уложил рогача.
Ужин удался на славу. Давно линейцы не ели свежего мяса.
— Есть у нас охотники? — спросил за ужином Дьяченко.
— Да вон Тюменцев! — показали на Игната сразу несколько человек.
— А кто еще?
— Ну, охотников нет, а стрелять все можем, — сказал Кузьма.
— Вот ты, Сидоров, с ним и пойдешь. Завтра до обеда работайте, а потом сходите хотя бы к той сопочке, — распорядился капитан, показывая на единственную возвышавшуюся неподалеку, поросшую лесом сопку.
— Кто ж днем на охоту-то ходит, — заворчал себе под нос Игнат.
Ряба-Кобыла толкнул его кулаком под бок: чего, мол, командиру перечишь, и Тюменцев смирился.
Утром на работу Кузьма прихватил с собой узелок.
— Ты что это, дядя, тащишь? — полюбопытствовал Игнат.
— Да так, — сказал Кузьма. — Ты знай шагай.
До обеда они, как и прежде, валили деревья, А когда из лагеря донесся звук трубы, Кузьма ударом вогнал в пень топор, оставил рядом свой узелок и сказал:
— Пусть лежит. С охоты будем возвращаться, зайдем и прихватим.
— А не утащат, как кисет?
— Ничего…
Пообедав супом из сохатины, Сидоров и Тюменцев, сопровождаемые шутками линейцев, отправились на охоту.
Вокруг будущей станицы стоял сплошной лес. Кряжистые невысокие дубки, тополя, осины, березы. В низинах ольха, а потом опять тополиные и березовые рёлки и распадки, колючие деревца боярышника, на солнечных прогалинах шиповник. Охотники шли неторопливо, радуясь неожиданному досугу. Когда еще выдастся такой час, свободный от работы.
— Тут, может, до нас никто и не ходил, — сказал, осматриваясь, Игнат.
— Может, и не ходил, — согласился Кузьма. — Ты гляди, какое место зря пропадало! Я вот отслужу да и поселюсь тут с казаками. Буду в лесок ходить да ягоды собирать, а?!
— И много тебе еще служить?
— Я, считай, свое отбарабанил. Еще в поход-другой с вами схожу — и шабаш. Был Кузьма царев солдат, а станет Кузьма уволенным в бессрочный отпуск. То я братовой жизнью жил, а теперь своей начну.
Игнат уже знал, что служит Кузьма по жребию, выпавшему его брату, и считал, что поступил Кузьма правильно. Откажись тогда Кузьма — было бы два обездоленных человека: брат и его жена, а так один.
Показалась невысокая сопочка, к которой они держали путь. Решили ее обойти, посмотреть, не попадется ли какой зверь, а потом с той стороны забраться на вершину, поглядеть, что оттуда видно. Неподалеку от подножия сопки Игнат предостерегающе поднял руку и, вскинув ружье, опустился на колено. Не успел Кузьма сообразить, в чем дело, как грянул выстрел. Игнат вскочил и побежал в мелкий осинник у сопки. Кузьма остановился, а потом пошел за Игнатом, а тот уже спешил навстречу, да так, будто его кто-то преследовал.
— Ты что? — спросил Кузьма.
— Ой, дядя, там змей! Не пойду я туда.
— А коза? Сбил?
— Лежит. Козел это. Да пропади он. Я говорю: там змей полно, не подойдешь!
— Змей испугался! На тебе ж сапоги. Возьми палку и валяй.
— Не пойду! Меня чуть не выворотило, когда я их столько увидел. Прямо кишат.
— Ну, тогда я схожу.
Кузьма оставил ружье, обломал у тополя сухую ветку и осторожно пошел в осинник. Не было его несколько минут. Наконец, сгибаясь под ношей, он показался из чащи. Сбросив с плеч убитого Игнатом козла, он опустился на корточки рядом и сказал:
— Ну и ну, так и шмыгают по сопке. Там их, и правда, видимо невидимо… Покурим али обратно побредем?