Вавочка всполошился. Что у него на уме? Выставит из квартиры, а сам… Что сам? Что он вообще может тут натворить в Вавочкино отсутствие?.. Или ему просто неохота по редакциям бегать?.. Да блефует он нагло, вот что! Хотя…
— Ладно, — буркнул наконец Вавочка, вываливая в тарелку остаток солянки. — Пожрём — увидим.
Уже в раковине под щёлкающим каплями краном громоздились четыре грязные тарелки с кастрюлей в придачу, а сами Вавочки, не прерывая раздумий, встали из-за стола, когда владелец костюма нанёс наконец рассчитанный удар:
— Ну, раз ты не хочешь, я пойду.
— Чо?!
— Через плечо! — гордо ответил тот и прошествовал в комнату, так что второму пришлось унизительно бежать за ним, выкрикивая:
— Это я сказал: не пойду? Это ты сказал: не пойдёшь!
«Раз, и…»
— Ты-то? — интриган обернулся и окинул его презрительным взглядом. — Да ты там такого налепишь — не расхлебаешь потом. Что я тебя, не знаю?
Вавочка задохнулся.
А тот нагло сказал: «Ну я пошёл», — и в самом деле направился к двери.
Вавочка догнал его, преградил дорогу и сунул руку в карман с таким отрешённым видом, что противник, хотя и знал отлично содержимое правого кармана, испуганно моргнул.
Из кармана была извлечена новенькая монета пятирублёвого достоинства и установлена на сгибе готового к щелчку большого пальца.
— Решка! — выпалили они одновременно.
Фальстарт. Взвившийся в воздух пятак был пойман на лету и водворён в исходную позицию.
— Решка! — упрямо повторили оба.
— Да пошёл ты к чёрту!
— Решка! — Снова хором.
— Задолбал, блин! Орёл!
— С тобой говно хорошо делить! Всё тебе достанется!.. На, бери свою решку!
Через некоторое время договорились, и кувыркающийся пятак упал на Вавочкину ладонь. Решка, блин! И Вавочка с силой шлёпнул монету на обнажённый (рукава он по-шулерски вздёрнул) сгиб левой руки — аж оборотная пятёрка отпечаталась.
— Это ты как бросаешь? Это кто так бросает? — завопил двойник. — А ну перебрось!
И тут Вавочка вспомнил, что решку-то он загадывал! Решку — понимаете? — а никак не орла.
— Ладно, — сказал он. — Не разоряйся.
И вновь метнул монету. Тот было дёрнулся — тоже, видать, сообразил, что к чему, да поздно.
Орёл! И Вавочка спешно обронил пятак на пол.
— Да ты что? — окончательно озверел двойник. — Снова давай!
И осёкся. Монета легла на пол орлом вверх, но Вавочка её уже подобрал.
— Дай сюда! — потребовал двойник. — Я брошу.
Пятак моментально исчез в кармане. Помолчали, успокаиваясь.
— Знаешь что, — сказал наконец один из них. — Где карты?
Карты нашлись, да вот не сообразили они оба, что покер — игра затяжная. Им бы по-умному — в дурачка один расклад и без реванша, но как-то это обоим показалось… несолидно, что ли… Начальник отдела маркетинга — и вдруг в дурачка! Играли на спички, с переменным успехом и довольно долго (точное время указать не берусь — часы остановились в половине шестого утра).
Когда владелец костюма королевским флешем против тройки в очередной раз выравнял положение, противник вскочил и выразился непристойно.
Затем вскочившего осенило.
— Слу-шай! — сказал он, поражённый, как ему это раньше в голову не пришло. — Ты что ж, прямо так и пойдёшь? По редакциям!
— А чего? — с туповатой подозрительностью спросил владелец мятого костюма, тревожно себя оглядывая. Ах, вот он о чём!.. Да, действительно… Мятая тенниска — это нормально: замотался человек по делам, забегался, погладиться некогда… А вот мятый костюм — нет. Мятый костюм — это весь имидж насмарку. Подумают, под забором ночевал, у кабака…
— Нельзя тебе так идти, — проникновенно сказал владелец тенниски, глядя ему прямо в глаза.
— Поглажусь, — буркнул Вавочка.
— А время? — напомнил тот.
Блин! Ну надо же! Вавочка насупился, подошёл к зеркалу и недружелюбно себя оглядел. Как будто три дня жевали, на четвёртый выплюнули… Опустил голову и уставился в раздумье на алтарную тумбочку, где располагались свеча, книжица, три пустые клейкие изнутри рюмки, ключ от входной двери…
— Ладно, — решил он вдруг. — Топай, пока я не передумал.
Обрадованный владелец тенниски сбросил шлёпанцы и побежал в коридор обуваться.
— Всё будет в ажуре, — сдавленно пообещал он оттуда, вправляя пятку в туфлю. — Ты на меня надейся.
— С телевидением давай завтра, — не терпящим возражений голосом продолжал Вавочка. — Сегодня не надо. Ты сегодня, главное, «Городские ведомости» давай раскрути. Будут предлагать десять процентов — не соглашайся. Шеф о пятнадцати договаривался. А в Фонде скажи: простудился, ангина, мол, врача вызывал…
Ему теперь даже нравилось, что тот вроде бы не сам идёт, а вроде бы Вавочка его посылает.
— Денег возьми. Пожрать купишь. И сигарет.
Из коридорчика рысью вернулся двойник.
— Всё будет в ажуре, — приподнято повторил он. — Только так!
И протянул руку к тумбочке — за ключом.
Ключа на тумбочке не было.
Тогда он посмотрел на Вавочку, наблюдавшего за ним с непроницаемым лицом, и всё понял.
— Так будет лучше, — сдержанно сообщил тот. — Позвонишь — открою.
Спорить двойник не стал — слишком был доволен, что настоял на своём. Кроме того, разговор мог вернуться в исходную точку и там увязнуть.
Владелец же костюма вошёл во вкус: пока провожал до двери, дал ещё с пяток наставлений, растолковывая всё, как малому ребёнку, короче, настроение подпортил — капитально. Тот аж плюнул, прежде чем сбежать по лестнице.
На промежуточной площадке его ожидал неприятный сюрприз в виде невысокой двухобхватной женщины с прутиком в руке, на котором болтался тетрадный листок. Это была Раечка из домоуправления, и она шла проверять вентиляцию.
Увидев Вавочку, остановилась, и её чуть запрокинутое лицо (Вавочка стоял площадкой выше) засветилось неподдельной радостью.
— Ну вот, — сказала она совершенно счастливым голосом. — И ведь Бог знает чего наговорят! И крик, говорят, какой-то был, и человек пропал… А он — вот он… Так что за крик-то?
Раечка из домоуправления неистребимо любила людей и не могла пройти спокойно, чтобы не помочь им разобраться в их запутанных отношениях. Несмотря на подкрадывающееся пятидесятилетие и девяносто с лишним килограммов живого веса, она вздымалась со своим прутиком до самых верхних этажей, под предлогом проверки вентиляции проникала в квартиры, лезла в душу без мыла и разводила руками чужие беды, за что впоследствии много страдала.
— Не знаю, — тоскливо ответил Вавочка и попытался найти просвет, чтобы проскользнуть мимо неё на улицу. Но просвета, можно сказать, не было — Раечка пёрла вверх по лестнице, как асфальтовый каток.
— А где сейчас работаешь? — поинтересовалась она, одолевая последние ступеньки.
— Росхристинвестъ, — обречённо отозвался Вавочка. — Начальник отдела.
— О-о, — удивилась она. — Ты смотри! Молодец! А Маша давно уехала?
Вавочка ответил, что позавчера.
— Уф, — сказала Раечка, ступая на площадку. — Дай отдышаться. Так вот ходишь весь день по лестницам да по лестницам… Ну, пошли вентиляцию проверим.
Пока одолевали пролёт до Вавочкиной двери, она успела расспросить о порядках в Фонде, о номинальной цене акции, о том, как это Машу угораздило заняться всякой медитацией, и не собирается ли Вавочка жениться.
Вавочка же соображал панически, что с ней теперь делать. Хотя дверь так и так нечем открыть…
Он порылся в кармане, в другом, изобразил на лице тревогу, поднял на Раечку трагические глаза и сообщил:
— Кажется, ключ дома оставил.
Раечка охнула, а он как бы с досады ткнул в дверь кулаком.
— Вот, блин! — сказал он. — Как же я теперь в квартиру попаду? Я ж без ключа теперь в неё никак не попаду.
Тут он спохватился, не слишком ли радостно он всё это ей сообщает, с ненавистью сказал: «У, блин!» — и снова наказал дверь ударом.
Дверь приоткрылась, и на площадку высунулся двойник.
— Чего орёшь? — вполголоса накинулся он на Вавочку. — Договорились же, без ключа идёшь!
Секунду спустя он заметил Раечку и остолбенел. Раечка же приоткрыла рот и стремительно стала бледнеть, причём не постепенно, как обычно бледнеют, а, так сказать, поэтапно, в три приёма: бледная — ещё бледнее — совсем белая.
«Сейчас завизжит», — мелькнуло у обоих.
Но из перехваченного ужасом горла Раечки вырвался лишь слабенький звук, передать который на бумаге решительно невозможно. Она взглянула на одного, на другого, присела и вдруг с проворством, какого в ней и не заподозришь даже, обвалом загремела по лестнице. На промежуточной площадке ухватилась обеими руками за перила; её развернуло лицом к Вавочкам, и они ещё секунду видели вытаращенные Раечкины глаза и беззвучно орущий рот.
Потом сообразили, что стоят на лестничной клетке, что в воздухе замирает дрожь от грохота двери подъезда, а над ступенями порхает тетрадный листок для проверки вентиляции.
— Ты что, блин! — шёпотом заорал Вавочка на двойника, когда они влетели в коридорчик и защёлкнули замок. — Соображаешь, что делаешь? Ты зачем открыл?
— А какого чёрта стучать было? Она ж теперь весь двор поднимет!
Прислушались к тишине за дверью. Потом один из них начал хихикать.
— Ты чего? — не понял другой.
— Так ей же, блин… — запинаясь на смешках, выговорил тот. — Ей же не поверит никто. Скажут: чокнутая. В дурдом отправят.
Теперь смеялись оба, первый и последний раз чувствуя себя союзниками.
— Смотри, ещё не нарвись, — посоветовал, выпроваживая двойника, тот, что в костюме. — А то совсем с ума стряхнётся.
Как далеко убежала Раечка — сказать трудно. Во всяком случае, во дворе её видно не было.
Только пройдя полквартала, Вавочка остановился и, честное слово, чуть не заплакал. Господи, улица…
Долго стоял на перекрёстке, пока не вспомнил наконец, что ещё надо куда-то идти… Ах да, в «Городские ведомости» — договор на рекламу. А потом в Фонд — сказать: ангина, мол… Он тряхнул головой и двинулся сквозь сетчатые тени полуоблетевших акаций, сорящих, если заденет сквозняк, жёлтым хрустким конфетти. Куда глаза глядят — к повороту, где бывшая улица Желябова переходила в бывший проспект Ленина.