и на городском рву93 укрепление и рассчитывали, впустив сюда врагов, при их помощи заполучить власть в свои руки и в руки своих единомышленников. Узнав об этом, я действительно всячески противодействовал их затее, — но разве это называется предать друзей? Критий называет меня «ко-47 турном», так как я стараюсь угодить и нашим и вашим. Но скажите, бога ради, как же назвать того, который не нравится ни тем ни другим? Ведь ты в демократическом государстве был злейшим врагом демократии, а в аристократическом — злейшим врагом добрых граждан. Я же, Критий, все время 48 неустанно борюсь с крайними течениями: я борюсь с теми демократами, которые считают, что настоящая демократия — только тогда, когда в правлении участвуют рабы и нищие, которые, нуждаясь в драхме, готовы за драхму продать государство; борюсь и с теми олигархами, которые считают, что настоящая олигархия — только тогда, когда государством управляют по своему произволу несколько неограниченных владык. Я всегда — и прежде и теперь — был сторонником такого строя, при котором власть принадлежала бы тем, которые в состоянии защитить государство от врага, 49 сражаясь на коне или в тяжелом вооружении94. Ну же, Критий, укажи мне случай, когда бы я пытался устранить от участия в государственных делах добрых граждан, став на сторону крайних демократов или неограниченных тиранов. Если тебе удастся уличить меня в том, что я поступил когда-либо или теперь поступлю так, я согласен, претерпев самые ужасные муки, подвергнуться справедливой смертной казни».
50 Этими словами Ферамен окончил речь. Раздался одобрительный гул, и стало ясно, что сочувствие большинства на его стороне. Критий понял, что если он позволит Совету голосовать вопрос о Ферамене, то тот избегнет наказания, а с таким решением он никак примириться не мог. Поэтому он после предварительного совещания с соправителями вышел из помещения Совета и приказал юношам, вооруженным кинжалами95, занять места на ограде, так, чтобы они были 51 видны членам Совета. Затем он вернулся к Совету и сказал: «Члены Совета! Я полагаю, что только тот достойным образом защищает своих друзей, кто, видя, что они вовлечены в обман, приходит им на помощь и не позволяет, чтобы этот обман продолжался. Я хочу в настоящем случае поступить таким же образом; ведь стоящие там люди96 говорят, что они не позволят, чтобы я выпустил из рук человека, явно поносящего олигархию. По новым законам правительство не имеет права казнить никого из среды трех тысяч, если вы не примете большинством голосов соответствующего постановления. Зато лиц, не включенных в список, правители могут казнить по собственному усмотрению97. Поэтому я, согласно желанию всех тридцати правителей, вычеркиваю из списка вышеуказанного Ферамена, и мы предадим его казни 52 собственной властью». Ферамен, услышав это, вскочил на алтарь Гестии98 и воскликнул: «Граждане, умоляю вас оказать мне законнейшую услугу: да не будет Критию предоставлено право вычеркивать из списка по своему усмотрению ни меня, ни кого-либо другого из числа вас. Пусть они судят и меня и вас по тому закону, который они сами составили относительно судопроизводства над лицами, попавшими в 53 список. Я прекрасно знаю, клянусь богами, что и этот священный алтарь мне не принесет никакого спасения: я припал к нему только для того, чтобы показать, что наши правители не только бессовестнейшие нарушители человеческих установлений, но и величайшие безбожники. Я буду крайне поражен, почтеннейшие граждане, если вы в этом деле не придете мне на помощь. Ведь этим вы защитите ваши собственные интересы, так как правители с таким же легким сердцем, как меня, могут вычеркнуть каждого из вас». После 54 этого глашатай тридцати правителей приказал «коллегии одиннадцати»99 арестовать Ферамена. Последние явились в сопровождении служителей, начальником их был Сатир, самый наглый и храбрый во всей компании. Тогда Критий сказал: «Вот мы передаем вам Ферамена, осужденного по закону. Схватите этого человека, отведите его куда следует, и поступите с ним так, как полагается вслед за приговором»100. После этого Сатир и служители оторвали его от алтаря. При 55 этом Ферамен, как обыкновенно бывает в таких случаях, призывал и богов и людей в свидетели происходящего. Но члены Совета не нарушили спокойствия, так как они видели, что на ограде стоят молодцы, вроде Сатира, что все пространство перед помещением Совета полно гарнизонными воинами, и хорошо знали, что все они вооружены кинжалами. Ферамен, пока его вели через агору, громким голосом 56 жаловался на учиненную над ним несправедливость. Передают такую, будто бы сказанную им, остроту. Сатир велел ему замолчать, говоря, что в противном случае ему будет худо. На это Ферамен возразил: «А если я замолчу, разве мне не будет худо?» Когда же Ферамена, осужденного на смерть, заставили выпить кубок цикуты, он выплеснул оставшееся на дне и проговорил при этом, как это делается при игре в коттаб:101 «Дарю это моему ненаглядному Критию». Я хорошо знаю, что эти изречения вряд ли достойны упоминания; однако в человеке достойно уважения то, что, стоя лицом к лицу со смертью, он не теряет ни ясности ума, ни весело-игривого настроения духа102.
4 1 Так погиб Ферамен. Теперь правители могли уже властвовать и распоряжаться, ничего не опасаясь. Они закрыли для лиц, не вошедших в список103, доступ в город; кроме того они арестовывали и сгоняли этих людей с усадеб вне города, желая завладеть их землею, а также раздать ее своим друзьям. Изгнанники бежали в Пирей104, но и там они подвергались той же участи; поэтому Мегара и Фивы наполнялись беглецами105.
2 Сейчас вслед за этими событиями Фрасибул106, совершив из Фив вылазку с отрядом приблизительно из семидесяти человек107, захватил укрепленный пункт Фила108. Тридцать правителей вышли ему навстречу из города с отрядом из трех тысяч вошедших в список граждан и всадников109. Была чудная ясная погода. Тотчас же по прибытии этого отряда группа самонадеянной молодежи пошла приступом на крепость; но они получили лишь раны и, не достигнув никако-3 го результата, вынуждены были отступить. Тогда тридцать правителей решили обнести крепость со всех сторон стеною, чтобы повести правильную осаду и отрезать подвоз съестных припасов. Но ночью выпал густой снег и шел весь следующий день. Окоченевшие от снега, они вернулись в Афины, причем обоз потерпел жестокий урон от стрел защитни-4 ков Филы. Тогда правители поняли, что, если не будет надлежащей охраны, неприятель примется грабить поля Аттики, и отправили к границе почти весь лакедемонский гарнизон и две филы110 всадников. Этот караул был размещен стадиях в пятнадцати от Филы. Здесь он расположился лагерем в кустах и был настороже.
5 После того как собравшийся в Филе отряд достиг почти семисот человек»1, Фрасибул с этим отрядом ночью спустился в равнину, занял пост приблизительно в трех или четырех 6 стадиях от вражеского гарнизона и выжидал. На рассвете, когда гарнизонные солдаты разошлись из лагеря по своим надобностям и конюхи с громким шумом чистили скребницей лошадей, солдаты Фрасибулова отряда, вооружившись, бегом устремились на гарнизон112. Кое-кто был убит на месте, остальных Фрасибул обратил в бегство и преследовал на расстоянии шести-семи стадий, убив более ста двадцати человек гоплитов, а из всадников — Никострата, известного под прозванием Красавца, и еще двоих. Они были захвачены 7 врасплох и убиты на своих постелях. После этого отряд Фрасибула вернулся к месту стоянки. Поставили трофей, увязали отнятые у неприятеля оружие и утварь и затем удалились в Филу. Пришли на подмогу всадники из города, но они уже не застали никого из врагов и прождали лишь, пока прибывшие родственники убитых подобрали трупы, а затем вернулись в город. После всех этих событий тридцать правителей 8 поняли, что их положение стало далеко не безопасным, и поэтому остановились на мысли завладеть Элевсином, чтобы иметь, в случае нужды, убежище. Дав приказ коннице сопровождать их, правители, с Критием во главе, отправились в Элевсин. Здесь они устроили перепись местных жителей в присутствии всадников под тем предлогом, что якобы желают выяснить число этих жителей и в какой вооруженной охране они нуждаются. Они приказали всем по очереди подходить и записываться, а записавшиеся должны были поодиночке через калитку проходить к морю. На берегу же моря были расставлены справа и слева всадники, и каждого выходящего прислужники хватали и вязали. Когда все были связаны, правители приказали гиппарху113 Лисимаху отвести их в город и передать «одиннадцати». На следующий день 9 правители созвали в Одеон114 вошедших в список гоплитов и всех всадников. Ораторскую трибуну занял Критий и сказал следующее: «Введенный нами, правителями, государственный строй преследует не в меньшей мере ваши интересы, чем наши собственные. Вы пользуетесь преимуществами, которые вам предоставляет этот строй, а потому должны подвергаться и сопряженным с новым устройством опасностям. Мы с вами должны решаться на одни и те же рискованные шаги и нести одинаковую ответственность; поэтому вы должны подать голос за то, чтобы арестованные элевсинцы были казнены». Затем он указал место, в которое каждый должен был открыто класть свой камешек115. Посреди же 10 Одеона стоял вооруженный лаконский гарнизон; все это было по душе не только правителям, но и тем из граждан, которыми руководила только жажда власти и наживы.
Вскоре после этих событий Фрасибул во главе собравшихся в Филе, число которых достигло уже тысячи, прибыл ночью в Пирей. Узнав об этом, правители тотчас же вышли ему навстречу, ведя с собой всадников, гоплитов и лаконский гарнизон, и направились по большой дороге, ведущей в Пирей. Прибывшие из Филы сперва пытались не пропустить 11 их; но, так как окружность, по которой надлежало расставить гарнизон, оказалась слишком велика и требовала очень большого количества солдат, а отряд их был весьма малочислен, то они стянули все свое войско в один пункт, в Мунихию