— Хоть лопуховый, — обронил Борис, убирая топор за спину, как зубной врач клещи перед ребенком. — Поймать бы.
Кот насторожился. Замер в полуметре от руки Коляна и повернул голову к Борису. Словно понял смысл слов. Я поймал себя на том, что с удовольствием слежу за этим грациозным животным, прожившим без людей всю свою жизнь и вдруг столкнувшимся со странными двуногими существами. То ли друзьями, то ли врагами.
— Еш-еш. — Колян двинул брикетом из стороны в сторону, и несколько лапшинок упали на асфальт. — Вкуснятинка.
Кот решительно подошел, понюхал и снова отступил. Взглянул на Коляна осуждающе.
— Нашел чем приманивать, — тут же обозлился Борис. — Еще бы семечками угостил.
— Ну простите, вискаса под рукой не было, — огрызнулся Колян, вставая с четверенек и откусывая от брикета. — А если б и был — сам бы сожрал.
— Всю жизнь тебе лапшу хавать, — подвел черту Борис.
И метнул топор. Резко, без замаха, неожиданно для всех. Человек бы точно не успел среагировать…
Кот успел. Мягко отпрыгнул в сторону, пропуская опасное орудие мимо себя, и снова уселся на границе света и тьмы.
Топор улетел в кусты.
Кот не выгнул спину дугой, не ощерился, не зашипел, даже не мявкнул на двуногого, попытавшегося его убить. Просто сел и стал умываться, тщательно вытирая лапой за ухом. Наверное, ему раньше встречались штуковины гораздо опаснее, чем эта палка с набалдашником.
Сказать по правде, сам я испугался выходки брата гораздо сильнее, чем пушистый абориген.
— Шустрый, — констатировал Борис и полез в кусты за топором.
Я вдруг понял, что в тот момент, когда кот благополучно увернулся от смертельного снаряда, я с облегчением выдохнул. В животе урчало, есть хотелось зверски, но мне никак не удавалось заставить себя воспринимать кота в качестве еды. Напротив, мне хотелось погладить его, ощутить под рукой мягкую шерсть и теплое тело.
А вдруг подпустит?
Пока Борис копошился в темноте, а Колян дожевывал лапшу, я осторожно обошел догоревший костер и остановился возле урны, которой брат накануне высадил стекло. Присел на корточки.
— Еще один укротитель, — усмехнулся Колян. — Имей в виду, н-на, лапша и топор на него не действуют.
Я молча отмахнулся: мол, тихо, не мешай. Протянул руку. Кот перестал вылизываться, зевнул, показав клыки, и с интересом поглядел на меня.
Черные кругляши глаз завораживали. Казалось, что в их глубине я вижу прошлое. Чудилось, будто кот хочет поделиться со мной чем-то важным, но не может выразить свои мысли и воспоминания на странном языке двуногих.
Он повернул голову, и гипнотический взгляд исчез. Сначала показалось, что полосатый абориген прислушался к возне Бориса, но я быстро сообразил, что кот смотрит совсем не туда. Он навострил уши и вытянул морду в сторону шоссе.
Я всмотрелся в промежуток за бензоколонкой, но не увидел ничего подозрительного. Грязная лента асфальта, угловатое пятно убитой легковушки, силуэты мелких деревьев, светлеющая полоса на небе. Тихо, спокойно. Впрочем, мои глаза и уши, по сравнению с…
Кот зашипел, вздыбил шерсть на спине. Распушил, выгнул дугой хвост. Его беспокойство мгновенно передалось мне. Я вскочил на ноги.
— Глянь, как напрягся, — нахмурился Колян. — Собаку, что ль, учуял?
— Или волка, — брякнул я. Позвал: — Борь!
Брат не откликнулся. Кот тем временем попятился и улизнул за магазин. Явно что-то почувствовал!
На подъездной дороге между деревьев мелькнула тень.
На хищника не похоже. Почудилось?
Со стороны трассы донеслись голоса. Неразборчивые, но, вне всякого сомнения, человеческие.
— Слыхал? — шепотом спросил я у Коляна.
— Слыхал, — сипло отозвался он. — Будем звать, н-на?
— Не знаю… Борис, ты чего там застрял?
Не дожидаясь приглашения, люди свернули с дороги, обогнули заправку и двинулись в нашу сторону. Человек пять, может, меньше — издалека точнее было не сосчитать.
Колян напрягся. Бориса все еще не было. Да куда же он запропастился?
Я невольно отступил к своему полену и пошарил в поисках лопатки. Не нашел. Зато нащупал рукоять пилы.
К костру подошли трое. Остановились метрах в пяти, приглядываясь к нам.
Весь прошлый день и всю ночь мне казалось, что обрадуюсь любым людям в этом опустошенном мире. Представлялось, как мы начнем расспрашивать друг друга о том, что видели, что знаем, как станем вместе думать о дальнейших действиях, планировать что-то…
А теперь, когда люди сами пожаловали, я не чувствовал ничего, кроме исходившей от них угрозы. Как сваливший от греха подальше кот.
Пламя костра погасло, но на улице уже рассвело настолько, что можно было рассмотреть подошедших. Молодые парни, лет по восемнадцать. Коротко стриженые, оборванные похлеще меня самого. Со злыми, изучающими взглядами. Местные. Сложно сказать, были они знакомы раньше, или познакомились уже после того как очнулись, но сейчас в них угадывалась сбитая стая.
И стая эта явно искала наживы.
Напившиеся минералки и налопавшиеся сухой лапши, согретые раздобытым огнем, мы под утро совсем расслабились и стали очень похожи на легкую добычу.
— Жрать есть? — спросил тот, который стоял по центру.
По всему в нем угадывался лидер.
В руке парень сжимал ржавую арматурину. У остальных оружия я не заметил, но было видно, что в прошлом эти юнцы не ботаникой занимались и драться умели. Уж всяко получше обыкновенного московского риэлтора.
Я хотел было что-то ответить, но тут поднялся Колян.
— Сивый, ты? — спросил он.
— Не я, — отозвался парень. — Жрать, говорю, есть?
— Обознался, — пожал плечами Колян.
— А я ж тя узнал, — осклабился правый, лопоухий, пониже остальных. — Это ж ты, дядь Коль, Клавку с магаза дрюкаешь, да?
Колян вздрогнул. Едва заметно вздрогнул, скорее взглядом, чем телом, но шпана почуяла. Парни подступили на шаг ближе.
— А что за Клавка? — спросил у лопоухого тот, что с арматуриной.
— Да с магаза ж, — ответил лопоухий. — Мы ж заходили ночью, помнишь? Там жмурики одни. И бабу я ж те показывал без башки. Вот та Клавка и была, я ж ее по цепочке узнал, мудрилку пластилиновую.
Он тряхнул рукой и показал украшение, наспех обмотанное вокруг запястья. Я со смесью отвращения и страха посмотрел на оборвыша, похваляющегося награбленным.
— Значит, н-на, Клавка… — Колян не закончил фразу, взгляд его изменился. — Ты что, щенок, с мертвых золото снимаешь?
— Дядь Коль, ты лучше пожрать дай, — улыбнулся тот. — И погреться пусти. А то мы ж на огонь пришли.
За пугающей улыбкой лопоухого проступил самый настоящий первобытный оскал. У давешнего волка дружелюбнее был, честное слово.
Я почувствовал, как вспотела ладонь, в которой была зажата пила.
— А, пожрать тебе, — с напускным гостеприимством хмыкнул Колян и нагнулся к коробке. Пошебуршал там. Распрямился и бросил к ногам юнца сгнившую шоколадку. Тот рефлекторно отступил. — На, пожри, падальщик. Нуга, карамель, все дела, н-на.
Шпана среагировала на действие Коляна, как бык на тряпку. Лопоухий подхватил возле бордюра обломок кирпича — когда только успел присмотреть? — и со всего размаху швырнул в Коляна.
Тот увернулся.
Парень с арматурой и его молчаливый сосед без лишних слов пошли вперед.
— Эй, ну вы чего творите-то? — крикнул я, отступая. — И так тут неизвестно что…
— Закрой туннель, — обронил лопоухий. — Вали их, пацаны. В коробке ж стопудово хавчик!
Они надвинулись. Все трое, разом. Хорошо, что нас разделял догоревший костер.
Колян сориентировался моментально: поддел ботинком угли и швырнул в рванувшего на него лопоухого. Тот ругнулся и сиганул в сторону, едва не сбив лидера.
А вот молчаливый атаковал беспрепятственно. Он быстро обошел разворошенный костер и ударил меня ногой. Прямо, в живот. Я еле успел отбить мощный тычок обеими руками, теряя равновесие и отступая. В последний момент сообразил, что до сих пор сжимаю в правой руке пилу, и взмахнул ей. Наугад, особенно не целясь.
Вопль разбил утреннюю тишину вдребезги. Парень схватился за ухо и обложил меня таким матом, что я невольно отступил еще на пару шагов.
— Да чего ж ты телишься, — подстегнул его лопоухий, поднимая очередной булыжник и заходя с фланга на Коляна. — Это ж городской хлюпа! Вали его!
Пропиленное ухо, по всей видимости, всерьез разъярило моего противника. Парень молниеносно поднырнул под выставленные руки, очутился рядом и двинул кулаком в висок. Увернуться я не успел. В глазах потемнело, голова мотнулась вбок и загудела. Уже падая, я отметил, как на Коляна опускается арматурина. Изображение и звук словно бы смазали, поэтому до конца разобраться в происходящем я не смог.
Жахнулся об асфальт ничком, едва не расшибив лоб. Где-то рядом звякнула пила. Начал перебирать ногами, пытаясь перевернуться на спину, но ничего не вышло.
Сейчас этот парень поднимет кирпич и добьет меня. Ведь это очень больно, когда камнем бьют по голове? Или моей собственной пилой рубанет…
Сквозь гул в ушах я услышал звук. Резкий и неприятный. Хрустящий.
Наверное, мне башку проломили? Но почему, в таком случае, я еще соображаю и слышу, как глухо бьют арматуриной по рухнувшему наземь грузному телу? Почему я вижу, как из закатившегося глаза Коляна течет густая кровь?
Почему я чувствую, как кто-то хватает меня за руку и вздергивает, словно тряпичную куклу?..
— Подъем! — заорал Борис в самое ухо.
«Ем… ем… ем…» — срикошетило в черепе. Я болезненно сморщился и выдернул локоть. Развернулся.
Борис был похож на борзую… Я как-то сразу увидел его всего, с ног до головы, будто сфотографировал. Грязные туфли, разошедшиеся по шву брюки, топор, заляпанная чем-то склизким ветровка. Узкое лицо, острые скулы, цепкий, сосредоточенный взгляд… Борзый. Вот за это его так и прозвали.
— Бежим, — коротко рыкнул он и потянул меня за собой. — Живо, брат! Валим отсюда!
Я по инерции двинулся за ним и споткнулся обо что-то мягкое, но тяжелое. Обернулся, все еще плохо соображая, и царапнул взглядом по месту нашей ночевки.