Спешат уцелевшие жители, как мыши, забиться в норы.
Девки рядятся старухами и ждут благодатной тьмы.
Но нас они не обманут, потому что мы — мародеры,
И покуда спят победители — хозяева в городе мы!
Хал набычивается, шагает к Филатову.
— Слышь, певец!
— Оставь его. — Ник дергает друга за руку, утаскивает обратно к скатерти-самобранке. — Сядь. На, выпей, тут еще есть. «Девки рядятся старухами», понял? Это главное. И слушай: я так понимаю, что делаем мы все одно общее дело. Вот только по-разному. Так что давайте доедать, допивать — и ложиться. Завтра с утреца пойдем в это самое Танковое училище…
Они еще некоторое время сидят, потом Эн аккуратно собирает остатки трапезы. А Филатов все поет и поет, и слова этой странной песни заставляют Ника сжимать от ярости кулаки.
Будет утро и солнце в праздничных облаках.
Горнист протрубит побудку.
Сон стряхнут победители и увидят,
Что знамя Победы не у них, а у нас в руках!
Слушайте марш… Марш…
И тут уж нечего спорить. Пустая забава — споры.
Когда улягутся страсти и развеется бранный дым,
Историки разберутся — кто из нас мародеры,
А мы-то уж им подскажем!
А мы-то уж их просветим!
Слушайте марш мародеров!
Скрип сапогов по гравию!
Славьте нас, мародеров,
И веселую нашу армию!
Слава! Слава! Слава нам!
Часть втораяЗа седьмой печатью
Глава первая
Серый от грязи памятник Ленину, некогда указывавший рукой в светлое будущее, представляет собой жалкое зрелище. Путеводная длань вождя обломана в локте и висит на ржавой проволоке, на голове Ильича красуется воронье гнездо, напоминающее папаху. Рядом, перед самыми воротами, мрачно темнеет еще один памятник — Т-34 на невысоком постаменте. На корму легендарного танка нанесло земли, и там зеленеют чахлые кустики. Столб городского освещения у края дороги покосился, оборванные провода висят, как лианы.
Остановившись у памятника-танка, друзья оглядываются. В двух десятках шагов от них гостеприимно распахнули ажурные створки железные ворота. Перед воротами торчат из жидкой грязи расставленные в шахматном порядке бетонные блоки. На них кое-где еще сохранилась предупреждающая раскраска — белые и черные полосы. Поодаль высится одноэтажное здание КПП из красного кирпича. На фронтоне уцелели грязно-серые буквы: «Тан…ов…е …чил…ще», а ниже: «основ…но в» и дата «1866 го…»
— Там еще крест был, — указывает на КПП Хал. — Белый, большой.
Вдали, за широкой площадкой, ныне там и сям поросшей травой, за густыми еловыми зарослями, виднеются крыши учебных корпусов. Из ельника торчит ствол танковой пушки — там на постамент водружен еще один танк, Т-72. На стволе сидит синица и чистит перышки.
Начинается дождь, вначале мелкий, но через несколько минут он превращается в настоящий ливень.
— Что-то тут как-то… негостеприимно, — ежится Эн.
Ник косится на девушку, снимает крутку и накидывает ей на плечи.
— Меня другое волнует, — говорит он после паузы. — Почему людей нет? Если тут есть оружие, значит…
— Значит, кто-то здесь уже пошарился, блин! — заканчивает за него Хал.
— Но почему этот «кто-то» тут не поселился? И почему аковцы свой знак не поставили?
— Так, может, они все и вывезли? — предполагает Эн. — Мало ли что Филатов нам рассказывал.
— Место больно хорошее, — смахнув с бровей капли воды, говорит Ник, продолжая разглядывать территорию училища. — Я вот чую — тут могла бы появиться община вроде нашей. Смотрите, какие здания вон там! Все стекла уцелели. И пожаров не было. А никого нет.
— Или лежат в засаде, блин. — Хал недобро ощеривается. — Целятся.
— Не исключено, — кивает Ник. — Но выбора у нас нет. Пошли.
Обойдя блоки, они входят в ворота и останавливаются.
— Куда дальше? Я промок весь, блин. — Хал проводит рукой по коротким волосам. Во все стороны летят брызги.
— Надо склады искать. Вряд ли оружие хранилось в казармах и учебных корпусах.
— Пахнет… — бормочет Эн. — Вы чувствуете, как тут пахнет?
Хал тут же принимается активно втягивать носом сырой воздух.
— Ни фига не чувствую. Дождем пахнет!
— Не, какой-то запах точно есть. Резины, что ли? — предполагает Ник. — Смотрите!
Он указывает на высоченные ели, чьи темные пирамиды высятся возле корпусов училища. У их подножья, под надежной защитой густого лапника, друзья видят какие-то грязно-желтые пятна. Много пятен.
Вот одно из них пошевелилось, задвигалось — и превратилось в собаку. Крупную дворнягу с закрученным в баранку хвостом.
— Псиной пахнет! — догадывается Ник. — Точно! Назад! Уходим!
А из-под елового полога на площадку у ворот выбираются все новые и новые собаки. Разбуженные человеческими голосами, они недовольно вертят лобастыми головами, коротко взлаивают, прочищая глотки, присматриваются…
— Бежим! — орет Хал.
Его крик словно бы становится для псов сигналом к атаке. Не менее трех десятков лохматых тварей широким клином устремляются в атаку на непрошеных гостей. Гости, впрочем, не дожидаются собачьего гостеприимства. Поскальзываясь и разбрызгивая жидкую грязь, они выбегают за вросшие в землю ворота и мчатся через Сибирский тракт к огромной, футуристического вида постройке, высящейся всего в полусотне метров.
— Что это? — на бегу хрипит Ник.
— Стадион! — отвечает Хал. — Для хоккея на траве.
— Там спрятаться можно?
— А куян его знает.
— Быстрее! А-а-а-а! — визжит Эн. — Они уже рядом! Рядом!
Действительно, псы явно не собираются упускать добровольно забредшую к ним в пасти добычу. Сплошным потоком оскаленных морд они вытекают из ворот училища и сразу разворачиваются в загонную цепь. Когда друзья добегают до бетонного основания многоэтажного здания стадиона, стая полностью отрезает им все прочие пути к бегству.
Ник, наконец, вспоминает, что это за стадион. Центр хоккея на траве слыл даже в богатой на подобные объекты Казани уникальным спортивным сооружением и строился в середине нулевых годов с использованием всех новейших для тех лет технологий. Бетон, белый полированный металл, тонированное стекло, полукруглые пилоны, опоры, ажурные мачты с вантами, идущие по верху здания — если не знаешь, что перед тобой стадион, можно подумать, что это какая-то футуристическая постройка, декорация к фантастическому фильму, космодром для звездолетов или научная база на другой планете.
Примерно такие мысли посещают голову Ника, когда он касается мокрой рукой шершавого бетона. В двух шагах, за стеной, виднеются двойные двери входа в здание, но они заперты.
— Куда дальше? — кричит Хал.
Ник собирается ответить, что это именно Хал как казанский житель должен знать ответ на этот вопрос, но тут Эн в очередной раз взвизгивает: собаки начинают сжимать полукольцо. Оглянувшись, Ник видит совсем близко желтые клыки и вываленные языки псов. Повсюду друзей окружают косматые морды, от которых валил пар.
— Лезем наверх! — выдыхает он первое, что приходит в голову.
Хал тут же начинает карабкаться по наклонной стенке и уже через секунду оказывается на широком карнизе высокого первого этажа. Здесь вдоль фасада идет сплошной ряд окон, но все они закрыты. Строители могли бы гордиться своей работой — тонированные стеклопакеты выдержали испытание временам на «отлично». Для друзей это означает только одно: поднявшись на карниз, они окажутся в ловушке. Но иного пути к спасению просто нет. Ник подсаживает Эн и лезет следом, а за его спиной слышится разочарованный многоголосый лай. Стая упускает добычу и теперь псы, сгрудившись в кучу, остервенело лают, подпрыгивают в тщетных попытках достать оказавшихся слишком смекалистыми двуногих.
— Он-ни все п-почти од-динаковые! — дрожа то ли от пережитого страха, то ли от холода, стучит зубами Эн.
— Домашние собаки за два поколения вырождаются в изначальную форму, — отвечает Ник, поудобнее усаживаясь на карнизе. — У меня брат двоюродный в Индии работал, рассказывал, что там есть большая популяция диких собак, их называют париями. Выглядят парии как раз вот так — рыжие, здоровые псы. Маугли помнишь? Они воевали с этими собаками.
— Они воевали, а мы сбежали, блин, — включается в разговор Хал.
Бегать от врага всегда стыдно. В то же время бежать от опасности — разумно и порой даже необходимо. Человек, лишенный инстинкта самосохранения, обречен на смерть — таков закон эволюции, и это хороший закон. Безмозглый храбрец не оставит потомства, не продолжит свой род и, соответственно, не закрепит в популяции хомо сапиенс ген бессмысленного бесстрашия, угрожающий всему человечеству. Старик Дарвин был прав: естественный отбор — великая вещь.
Так или примерно так Ник утешает своих друзей, сидя под проливным дождем на внешнем карнизе стадионной трибуны. Эн молчит, вжимая мокрую голову в плечи, а Хал, послушав умозаключения Ника, нагибается, плюет вниз, целя в голову самому голосистому псу и говорит:
— Фигня! Эту шнягу очкуны придумали, блин. А вообще — нам бы пару калашей… Отойти на десять шагов и та-та-та-та! Калаш — вещь!
— Ты его хоть в руках-то держал? — поддевает парня Ник.
— По телику видел! — вопрос совершенно не смущает Хала. — Ну, и на ОБЖ в школе показывали: затвор дергаешь и стреляешь.
Ник невесело присвистывает, скорее удрученный, чем обрадованный такими познаниями в военном деле человека, с которым ему предстоит сражаться плечом к плечу, потом мотает головой в сторону ворот Танкового училища и говорит:
— В любом случае, автоматы все — там. Давайте думать, как псов выкуривать.
— Облаву надо. Толпой собраться — и айда!
— А людей где возьмешь? — подключается к разговору Эн. — Если только Монаха убедить…
— Этого козла убедишь, блин! — немедленно реагирует Хал. — Пошел он…
— Луки надо делать, — перебивает его Ник и уверенно заканчивает: — Луки и стрелы. В ближнем бою они нас сожрут. Будем отстреливать издали. Но для начала нам надо как-то отсюда спуститься. Хал, попробуй разбить окно.