«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.
— Понравились вам книги? — спросила суура Мойра и, схватив большую сковородку, принялась счищать пригоревшие овощи в мусорное ведро. Никто из нас не заметил, как она вошла. Карвалла ахнула, бросила в раковину недомытую кастрюлю и метнулась к своей препте, чтобы забрать сковородку из немощных старческих рук. Мы с Арсибальтом синхронно повернули головы. Карвалла была замотана в тонну чёрной ткани, но сложное плетение хорды, удерживающей стлу на её фигуре, явно заслуживало более детального изучения. Даже Барб посмотрел. Эмман Белдо вёз Игнету Фораль домой. Что на уме у Ж’вэрнова сервента Орхана (вопрос его пола всё ещё оставался под сомнением), понять было трудно, но по складкам стлы, полностью скрывавшей лицо, угадывалось, что он (или она) тоже следит за Карваллой. Трис воспользовалась моментом, чтобы стянуть самую удобную щётку.
— Кто их подбирал? — спросил я.
— Я поручила Карвалле отнести их в твой вагончик, — сказала Мойра и улыбнулась.
— Так вот они откуда! — воскликнула суура Трис и пояснила: — Я сегодня утром нашла у себя в келье стопку книг.
Судя по тому, как смотрели на Мойру остальные сервенты, с ними произошло то же самое.
— Минуточку, это хронологически невозможно! — заметил Барб и в своём обычном духе добавил: — Если вы не нарушили законы причинности!
— О, я пыталась затеять этот мессал уже несколько дней, — сказала Мойра. — Спросите сууру Асквину, как я её изводила. Вы же не думаете, что несколько иерархов могут организовать такое, обменявшись записками во время инбраса?
— Прасуура Мойра, — начал Арсибальт, — разве мессал создан не по результатам сегодняшнего лабораториума?
— Если бы вы меньше засматривались на хорошеньких суур и не так шумно валяли дурака на кухне, вы бы услышали, как я назвала себя металоритом.
— Или лоритом множественных миров, — вставил я.
— Ах, так вы всё-таки слушали!
— Я думал, вы просто хотите разрядить обстановку.
— Кто был их Эвенедриком, фраа Арсибальт?
— Простите? — Арсибальт зачарованно раскрыл рот, но тут суура Трис сунула ему в руки огромный грязный поднос.
— Фраа Тавенер, кто был светителем Темном на планете Кватор? Трис, кто была леди Барито на Антаркте? Фраа Орхан, верят ли в Бога на Пангее, и если да, тот же это Бог, что у матарритов, или другой?
— Должен быть тот же, прасуура Мойра! — воскликнул Орхан (я окончательно решил считать его мужчиной) и сделал жест, который я видел раньше. Какое-то богопоклонническое суеверие.
— Фраа Эразмас, кто открыл Халикаарнову диагональ на планете Диасп?
— Вы хотите сказать, что, поскольку они, очевидно, думали о том же...
— Должны были думать, иначе не построили бы этот корабль! — вставил Барб.
— У вас гораздо более свежие головы, более подвижные мозги, чем у некоторых в этом мессалоне, — сказала Мойра. — Я подумала, что у вас могут возникнуть соображения.
Суура Трис повернулась и сказала:
— Вы предполагаете, что светители из разных миров совпадают один в один? Общее сознание во многих мирах?
— Я спрашиваю вас, — сказала Мойра.
Я молчал, охваченный тем беспокойством, которое в последнее время накатывало на меня, как только разговор устремлялся в это русло. В своих последних словах, за минуты до смерти, Ороло предупредил меня, что тысячники знают о единстве сознания в разных мирах и построили на нём праксис: то есть легенда об инкантерах основана на фактах. Может быть, ко мне вернулась старая привычка слишком много тревожиться, но мне казалось, что разговор, в котором я участвую, опасно близок к теме инкантеров.
Арсибальт, не обременённый моими тревогами, приготовился ответить. Он поставил вымытый поднос в сушку, вытер ладони о стлу и расправил плечи:
— Хорошо. Любая такая гипотеза должна строиться на объяснении, почему разные сознания на разных мировых путях думают одно и то же. Некоторые всегда могут предложить религиозное объяснение, — он покосился на Орхана, — другие...
— Можешь не скрывать свою веру в ГТМ — вспомни, с кем ты говоришь! Я и не такое видела!
— Да, прасуура Мойра, — ответил Арсибальт, склонив голову.
— Как знание распространяется из общего теорического мира — я не буду называть его Гилеиным, поскольку, очевидно, на планете Кватор не было женщины по имени Гилея, — в сознание разных светителей из разных миров? И происходит ли это сейчас — между ними и нами? — вбрасывая в кухню свои мозговзрывающие гранаты, суура Мойра бочком отступала к дальней двери и едва не столкнулась с Эмманом Белдо, который вернулся, доставив свою препту домой.
— Судя по всему, завтрашний мессал и будет про это говорить, — заметил я.
— Зачем ждать? Не расслабляйтесь! — И Мойра стремительно вышла в темноту. Карвалла, бросив полотенце, рванула за ней, накидывая на голову стлу. Эмман вежливо посторонился, затем уставился вслед Карвалле и смотрел, пока та не исчезла из виду. Когда он повернулся обратно, суура Трис залепила ему в физиономию мокрой губкой.
— Не могут же эти пути просто блуждать в Гемновом пространстве... — сказал Эмман.
— Как мы в темноте? — предложил я. Мы искали подходящий лукуб.
— Без всякого смысла. Или могут?
— Ты про мировые пути? Повествования?
— Наверное. Кстати, что вокруг них за сыр-бор?
Вопрос был довольно расплывчатым, но я, кажется, понял, что имел в виду Эмман.
— Ты про то, что фраа Джад употребляет слово «повествования»?
— Да. Трудновато будет скормить это...
— Бонзам?
— Так вы называете коллег моей препты?
— Некоторые из нас — да.
— Так вот, они все довольно приземлённые. Такие возвышенные вещи — не для них.
— Ладно, давай я подберу пример. Помнишь, что сказал Арсибальт? Про кусок льда в звезде?
— Конечно. Существует точка в Гемновом пространстве, соответствующая космосу, где есть даже это.
— Конфигурация космоса, заданная этой точкой, — сказал я, — включает, помимо звёзд и планет, воробьёв и пчёл, спилей, книг и всего остального, одну звезду, в которой находится большой кусок льда. Точка, как ты помнишь, всего лишь длинная последовательность чисел — координат — не более и не менее реальная, чем любая другая.
— Её реальность — или в данном случае нереальность — вытекает из каких-то других соображений.
— Верно. В данном случае — что описываемая ситуация абсолютно нелепа.
— Как такое могло случиться, для начала? — подхватил Эмман, проникаясь духом аргумента.
— Случиться. Вот ключевое слово, — сказал я, жалея, что не могу объяснять так же хорошо, как Ороло. — Как понимать, что нечто случилось? — Вышло довольно убого. — Не просто эта ситуация — изолированная точка в конфигурационном пространстве — возникла и сразу исчезла. Скажем, у тебя есть обычная звезда, и вдруг — бац! — в один космический миг посреди неё материализуется глыба льда, а в следующий — бац! — глыбы нет. Это не называется «случилось».
— А если у тебя есть гемнопространственный телепортатор?
— М-мм... Полезный мысленный эксперимент, — сказал я. — Ты про устройство из книжки, которую подложила нам Мойра. Чудо-кабинка, с помощью которой ты можешь перенестись в любую точку Гемнова пространства, сделать её реальной и перескочить в следующую.
— Да. Невзирая ни на какие законы физики. Тогда мы сможем материализовать глыбу льда в звезде. Но она тут же растает.
— Растает, если с этой точки ты позволишь действовать законам природы, — поправил я. — Но ты можешь сохранить её, прыгнув в следующую точку, описывающую тот же космос, но по-прежнему с глыбой льда.
— Ладно, понял. Но в нормальных условиях она растает.
— Итак, Эмман, вопрос в том, что значит «нормальные условия». Или по-другому: возьмём серию точек, которую ты должен пройти в гемнопространственном телепортаторе, чтобы в космосе за окном кабины глыба льда сохранялась внутри звезды. Чем эта серия точек будет отличаться от той, которая составляет правильный мировой путь?
— От той, которая не противоречит законам природы?
— Да.
— Не знаю.
Я рассмеялся.
— Ну вот. Наконец-то я начал понимать, что Ороло говорил мне про светителя Эвенедрика. Эвенедрик изучал датономию — отрасль булкианской философии. То, что нам дано, что мы наблюдаем. В конечном счёте это всё, что у нас есть.
— Ладно, — сказал Эмман. — Так что мы наблюдаем?
— Не просто приемлемые мировые точки, то есть без льда в звёздах, но приемлемую серию таких точек. Мировой путь, который мог случиться.
— В чём разница?
— Глыба льда в звезде не просто невозможна — её нельзя туда доставить и нельзя там сохранить. Нет связной истории, которая бы её включала. Речь не просто о возможном — в Гемновом пространстве возможно всё, — но о согласованном, в смысле всего того, что должно быть справедливым в отношении вселенной, где в звезде оказалась глыба льда.
— Ну, думаю, такое возможно, — сказал Эмман. В его голове заворочались праксические шестерёнки. Собственно, этим он и зарабатывал на жизнь — его выдернули из ракетного агентства и приставили техническим советником к Игнете Фораль. — Можно спроектировать ракету с боеголовкой из жаропрочного материала и поместить туда глыбу льда. Запустить её в звезду с большой скоростью. Жаропрочный материал сгорит. Но потом, на долю мгновения, у нас будет глыба льда в звезде.
— Отлично, всё это возможно, — сказал я. — Но ты сам ответил на вопрос: «что должно быть справедливым в отношении вселенной, где в звезде оказалась глыба льда?» Если бы ты отправился в тот космос и остановил время...
— Хорошо, — сказал он. — Пусть гемнопространственный телепортатор может останавливать время, снова и снова возвращаясь в одну точку.
— Замечательно. Ты остановил время и смотришь на область вокруг льда. Ты видишь тяжёлые ядра расплавленного корпуса в звёздном веществе. Ты видишь следы отработанного ракетного топлива, ведущие к выгоревшему месту на стартовой площадке. Стартовая площадка должна быть на планете, способной поддерживать жизнь достаточно разумную, чтобы запускать ракеты. Вокруг площадки ты видишь людей, посвятивших жизнь конструированию и постройке ракеты. В их нейронах закодирована память о работе и о запуске. В их авосети есть спили запуска. И все воспоминания и запис