Сейчас, если бы у меня во рту была вода, я бы поперхнулся. Сидящие зашумели – волны негодующего ропота и оскорбительного смеха схлёстывались и прокатывались из одного конца нефа в другой. Я начисто утратил дар речи и только смотрел на фраа Лодогира пристально, ожидая, что тот смутится и возьмёт назад свои обвинения. Но он по-прежнему являл собой воплощение естественности и благодушия. И по мере того, как росли спокойствие и уверенность фраа Лодогира, мои стремились к нулю. Как же мне хотелось его уплощить!
Однако я вспомнил слова Ороло: «Они расшифровали мою аналемму!» Как если бы он и впрямь посылал Геометрам сигналы.
А как иначе объяснить их решение высадиться в Орифене – в том самом месте, где нашёл прибежище Ороло? И зачем иначе ему было совершать долгое и опасное путешествие в Орифену?
К насущному: я не отваживался вступать в серьёзный диалог с фраа Лодогиром здесь, перед этой аудиторией, на эту тему. Он уплощил бы меня так, что мои останки отскребали бы от пола пескоструйным автоматом. И заодно не оставил бы от Ороло мокрого места.
Мой диалог с фраа Лодогиром слушали миряне. Влиятельные миряне. Бонзы, как сказал бы Ороло. Возможно, на них такие подлые уловки и впрямь действовали.
Что говорили о риторах? Что они имели власть менять прошлое и делали это при малейшей возможности.
Я не мог тягаться с ритором. Мне оставалось одно: говорить правду в надежде, что меня услышат друзья, которым такое по силам.
– Оригинальное предположение, – сказал я. – Не знаю, какие порядки в ордене светителя Проца, но я, как эдхарианец, стал бы искать доказательства.
– А как насчёт весов? – спросил фраа Лодогир.
– Весы отдают предпочтение более лёгкой гипотезе. Предположение, что Ороло не посылал сигналов инопланетному кораблю, проще того, которое предлагаете вы.
– О нет, фраа Эразмас. – Лодогир снисходительно усмехнулся. – Со мной такое не пройдёт. Постарайся не забывать, что нас слушают умные люди! Если гипотеза, что Ороло посылал сигналы, объясняет неразрешимые загадки, то она наиболее простая.
– Какие загадки, по-вашему, она объясняет?
– Три загадки, если быть точным. Загадка первая: аппарат сел на развалинах Орифены, в совершенно заброшенном и неинтересном месте, единственная примечательная черта которого – аналемма, явственно видимая из космоса!
– Из космоса явственно видно всё, была бы соответствующая оптика, – заметил я. – Вспомним, что Геометры украсили свой корабль доказательством Адрахонесовой теоремы. Вполне естественно, что они совершили посадку в храме Адрахонеса.
– Они наверняка знали, что мы здесь, – возразил Лодогир. – Если они хотели поговорить с теорами, почему не высадиться в Тредегаре?
– А зачем расстреливать друг друга из ружей? Вы не можете требовать, чтобы я объяснил все поступки Геометров.
– Загадка вторая: самоубийство Ороло.
– Никакой загадки. Он пожертвовал собой, чтобы спасти бесценный образец.
– Он взвесил, что ценнее: его жизнь или образец. – Лодогир изобразил руками чаши весов. – Загадка третья: в последние мгновения он начертил на земле аналемму и встал на неё, чтобы встретить судьбу, которую сам избрал.
Мне нечего было ответить. Для меня самого это оставалось загадкой.
– Ороло принял на себя ответственность, – сказал Лодогир.
– Я решительно вас не понимаю.
– В те месяцы, когда Ороло единственный на всём Арбе знал о существовании Геометров, он каким-то образом передал им послание. Я предполагаю, что оно имело форму аналеммы и было знаком высадиться на аналемме, которая так явственно видна – или была видна – в Орифене. Как только его отбросили, он отправился туда и стал ждать. И нате-ка! Геометры и впрямь там высадились. Но не так, как Ороло по наивности предполагал. Одна из партий запустила нелегальный аппарат. Инопланетная женщина пожертвовала жизнью. Доминирующая партия в отместку нанесла удар по Экбе с гибельными последствиями для Орифены. Ороло понял, что виноват в случившемся. Во искупление содеянного он забросил мёртвую женщину в воздухолёт и встал на аналемму в знак того, что принимает свою ответственность.
Покуда фраа Лодогир произносил своё обвинительное заключение, тон его менялся. Сперва он говорил как инквизитор, потом всё мягче и мягче, а под конец почти сочувственно. Проникновенно. Я слушал как зачарованный. Возможно, этот ритор и впрямь имел колдовскую власть что-то сделать у меня в голове – изменить прошлое. Более того, я почти не сомневался, что он прав.
– У вас по-прежнему нет доказательств, только красивая история, – наконец выговорил я. – Даже если вы найдёте свидетельства и подтвердите свою правоту, что это на самом деле скажет об Ороло? Как он мог предвидеть гражданскую войну среди Геометров? В том, что погибли люди, повинен Геометр, отдавший приказ нанести удар по Экбе, а вовсе не Ороло. Так что даже если какая-то часть вашей гипотезы будет доказана, останется пространство для диалога о том, что на самом деле думал Ороло, когда его накрыло палящей тучей. Полагаю, он и впрямь взял на себя некую ответственность. Но, встав на аналемму, он сказал совсем не то, что вы пытаетесь ему приписать. Думаю, он сказал: «Я стою на своём, несмотря на всё, что случилось».
– Несколько самонадеянно, как по-твоему? Ты не считаешь, что он должен был обратиться к мирским властям? Чтобы они взвесили свидетельства – рассудили, как лучше вести себя с Геометрами? – Лодогир покосился в сторону, словно напоминая, что там, в нефе, бонзы дожидаются моего ответа.
И тут я, первый и последний раз за весь диалог, сделал то, чем после гордился. Я не сказал: «Небесный эмиссар уже взвесил и рассудил, как лучше, помните?» Но этого и не надо было говорить. Тихий ропот пробежал по нефу, постепенно перерастая в смех. Мне оставалось только ждать, пока все собравшиеся осознают, какую глупость сморозил мой сокурсант. И ещё – я почувствовал, что это сознательный ход с его стороны.
– Всё зависит, – сказал я, – от того, чем оно в итоге закончится.
Лодогир поднял бровь и отвернулся к спилекаптору.
– В чём, – сказал он, – и заключается цель данного конвокса. Думаю, нам пора вернуться к работе.
Он взмахнул рукой. Прожекторы погасли. Экран потемнел. Все в нефе заговорили разом.
Я стоял один на подмостках, в темноте: фраа Лодогир торопливо сбежал по ступеням – видимо, чтобы я голыми руками не вырвал ему язык. Работники уже разбирали сцену. Я отцепил микрофон, выпил большой глоток воды и начал спускаться, чувствуя себя так, будто в течение часа служил боксёрской грушей для Лио.
Внизу меня дожидались несколько человек. Один в особенности обратил на себя моё внимание – мирянин, одетый как важная особа. Он явно вознамерился поговорить со мной первым и с этой целью взбежал по лестнице мне навстречу.
– Эмман Белдо, – представился мирянин и назвал какое-то правительственное ведомство. – Не можешь ли ты мне объяснить, что за ерунда тут происходит?
В парадном костюме он казался человеком солидного возраста, но сейчас, вглядевшись в лицо, я понял, что он немногим старше меня.
– Почему бы тебе не спросить фраа Лодогира? – предложил я.
Эмман Белдо предпочёл расценить мои слова как иронию.
– Я прибыл сюда в надежде услышать что-нибудь о Геометрах… – начал он.
– А мы разговариваем о сознании и аналеммах.
– Да. Послушай. Не пойми меня неправильно. Я пять лет был унарием…
– Ты умный, образованный бюргер, ты читаешь книги и зарабатываешь на жизнь головой, и всё равно не можешь понять, что сейчас произошло…
– Притом, что нам следует говорить об угрозе! И о том, что в связи с ней предпринять!
Я на мгновение отвлёкся, глядя на желающих со мной побеседовать. Я пытался понять, кто они такие, не встречаясь ни с кем глазами. У меня было нехорошее чувство, что некоторые из этих фраа и суур считают себя членами Преемства и хотят обменяться со мной секретными рукопожатиями. Другие, вероятно, планировали долго и нудно разъяснять мне неправоту Эвенедрика. Наверняка тут были и бескомпромиссные халикаарнийцы, разъярённые тем, что я не уплощил фраа Лодогира, и люди вроде сууры Марой с конкретными вопросами про спускаемый аппарат. Мне подумалось, что куда проще иметь дело с бюргером вроде Эммана Белдо…
В каком-то смысле меня спас фраа Лодогир. Он протолкался к лестнице после жаркой перепалки с одним из старших иерархов.
– Ну и наворотил ты дел, фраа Эразмас! – воскликнул он.
– Что случилось, фраа Лодогир?
– По твоей милости нас низвергают во тьму кромешную – в самую задницу матического мира!
– Разве это не концент просветителя Эдхара?
– Нет, есть место ещё хуже, – объявил Лодогир. – Мессал о Множественности миров во владении Аврахона. И там мы будем вкушать пищу, покуда я не заставлю иерархов одуматься!
– Кто в данном случае «мы»?
– Тебе следует быть внимательней, фраа Эразмас!
– К чему внимательней?
– К своим обязанностям на конвоксе!
– И в чём мои обязанности?
– Стоять у меня за спиной, пока я ем. Держать мою салфетку, когда я выхожу в туалет.
– Что?!
– Ты мой сервент, фраа Эразмас, и я твой препт. Перед обедом мне надо подавать влажное полотенце, тёплое, но не горячее. Запомни хорошенько, если не хочешь до конца конвокса зубрить Книгу.
Эмман Белдо взглянул на меня с интересом.
Страшная новость должна была повергнуть меня в отчаяние, но я всё ещё немного «плыл», и мне стало смешно, что фраа Лодогир так злится.
– Ну вот, – сказал я Эмману Белдо, – теперь у тебя есть выбор. Если хочешь узнать об угрозе, которую представляют Геометры, можешь отправляться куда угодно, только не со мной. Если тебе интересно, почему мы сейчас говорили на такие отвлечённые темы, присоединяйся ко мне и фраа Лодогиру в самой заднице матического мира.
– Непременно! – воскликнул он. – Мой препт такого не пропустит.
– А кто твой препт?
– Мы с тобой должны обращаться к ней «госпожа секретарь», – предупредил он. – Но зовут её Игн