Кто-то меня дёрнул, и, войдя в кухню, я увидел конец своей верёвки в руках у Эммана Белдо. Ж’вэрнов сервент (я решил пока для простоты думать о нём в мужском роде) помешивал загадочную кастрюлю, и мы с Эмманом, не сговариваясь, отошли подальше, к открытой двери в сад.
– О чём мы говорим? – потребовал объяснений Эмман. – О чём-то вроде путешествий в четвёртом измерении?
– Хорошо, что ты спросил, – ответил я, – потому что Гемново пространство – что угодно, только не это. Ты говоришь о старой штуке, когда куча трёхмерных пространств лежат друг на дружке, как листы в книге, и можно перемещаться из одного в другое.
Эмман закивал:
– Если придумать, как двигаться в четвёртом пространственном измерении. Но ваше Гемново пространство – что-то иное?
– В Гемновом пространстве любая точка, то есть любая последовательность из N чисел, где N – число измерений Гемнова пространства, содержит всю информацию, описывающую состояние системы в данный момент.
– Какой системы?
– Любой, описываемой Гемновым пространством.
– А, ясно, – сказал он. – Ты можешь задавать Гемново пространство…
– Всякий раз, как захочешь описать состояние той системы, которую решил изучать. Если ты фид, и наставник задал тебе задачу, первый твой шаг – выбрать подходящее для неё Гемново пространство.
– Так о каком Гемновом пространстве говорит фраа Джад? – спросил Эмман. – Для какой системы задаёт все возможные состояния его Гемново пространство?
– Для космоса, – ответил я.
– Ой!
– Который для него представляет собой лишь один возможный путь в Гемновом пространстве. Однако в том же Гемновом пространстве возможны точки, не лежащие на пути, который представляет собой историю нашего космоса.
– Но точки совершенно законные?
– Некоторые да. Вообще же очень немногие, но в таком огромном пространстве «очень немногих» хватит на целые вселенные.
– А как насчёт остальных точек? Незаконных?
– Они описывают невозможные ситуации.
– Кусок льда внутри звезды, – подсказал Арсибальт.
– Да, – сказал я. – Где-то в Гемновом пространстве есть точка, описывающая космос, почти такой же, как наш, за одним исключением: в некой звезде находится кусок льда. Ситуация невозможная.
Арсибальт перевёл:
– Нет правдоподобной истории, которая могла бы к этому привести, то есть в эту точку нет допустимого пути в Гемновом пространстве.
– Если ты готов пока сдержать своё любопытство по этому поводу, – сказал я, – то суть моих слов вот в чём: ты можешь соединить череду законных точек – не лежащих на нашем мировом пути, но логичных, – в другие мировые пути, такие же логичные, как наш.
– Но они не реальны, – сказал Эмман. – Или реальны?
Я не нашёлся с ответом.
Арсибальт сказал:
– Ты задал довольно глубокий метатеорический вопрос. Все точки Гемнова пространства одинаково реальны, как одинаково реальны все возможные тройки (х, у, z), поскольку это всего лишь цепочка чисел. Что наделяет одну последовательность точек – один мировой путь – тем, что мы называем реальностью?
Последние несколько минут суура Трис всё настойчивее покашливала, а теперь ещё и принялась бросать в нас различные предметы. Кроме того, зазвонило несколько колокольчиков: пора было подавать второе, и другие сервенты работали за нас с Эмманом. Мы на время занялись делом. Через несколько минут все четырнадцать участников мессала были на своих официальных местах: препты сидели за столом, дожидаясь, пока суура Асквина возьмёт вилку, мы стояли у них за спиной.
Суура Асквина сказала:
– Думаю, мы все согласились – пусть и с некоторыми оговорками – перейти в Гемново пространство вслед за фраа Джадом. И, судя по рассказу фраа Пафлагона и сууры Мойры, места нам там хватит!
Все препты вежливо засмеялись. Барб фыркнул. Мы с Арсибальтом закатили глаза. Барб явно умирал от желания уплощить сууру Асквину, подробнейшим образом объяснив, насколько огромно конфигурационное пространство вселенной – с оценкой, сколько нулей потребуется, чтобы записать число описываемых им состояний, докуда дотянулась бы бумажная лента, если бы на ней записали это число, и так далее. Однако Арсибальт занёс руку над его плечом – терпи, мол. Суура Асквина начала есть, и все остальные последовали её примеру. После короткой интерлюдии, во время которой некоторые препты (не Лодогир) хвалили еду, суура Асквина продолжила:
– Однако, возвращаясь к нашей дискуссии, я должна сказать, что не вполне поняла реплику фраа Пафлагона о разной материи Геометров, прозвучавшую до того, как возникла тема Гемнова пространства. Фраа Пафлагон, я полагаю, вы привели это в доказательство того, что Геометры прибыли из разных космосов, или, в терминологии фраа Джада, из разных повествований…
– Чаще всего говорят «мировой путь», – вставила суура Мойра. – Термин «повествование»… э… несколько отягощён.
– Вы заговорили моим языком! – воскликнул Лодогир, явно очень довольный. – Кто, кроме фраа Джада, пользуется словом «повествование», и что оно для них на самом деле означает?
– Термин редкий, – сказала Мойра, – и для некоторых связан с Преемством.
Фраа Джад как будто ничего не слышал.
– Если оставить в стороне терминологической спор, – продолжала суура Асквина чуть более резким тоном, – то я не понимаю, как всё соотносится: в чём вы видите связь между фактом существования разных видов материи и мировыми путями?
Пафлагон сказал:
– Космогонические процессы, ведущие к созданию того, из чего мы состоим: протонов и остальной материи, и рождению звёзд, в которых происходит нуклеосинтез, – зависят от некоторых физических констант. Самый известный пример – скорость света, но есть и другие, общим числом около двадцати. В те времена, когда у нас ещё было нужное оборудование, теоры потратили много времени, чтобы точно определить эти константы. Будь они иными, известный нам космос не возник бы: он остался бы бесконечным облаком тёмного холодного газа, или одной огромной чёрной дырой, или чем-нибудь ещё таким же простым и скучным. Если представить константы рычагами на панели управления машины, то все эти рычаги должны стоять в определённом положении…
И снова Пафлагон посмотрел на Мойру. Та подхватила:
– Суура Демула использовала аналогию с кодовым замком сейфа, комбинация которого состоит примерно из двадцати чисел.
– Если следовать аналогии сууры Демулы, – сказал Ж’вэрн, – каждое из двадцати чисел – какая-нибудь природная константа, например скорость света.
– Верно. Набирая случайные числа, вы никогда не откроете сейф: он останется для вас глухим металлическим ящиком. Даже если вы наберёте правильно девятнадцать чисел и ошибётесь в двадцатом, ничего не произойдёт. Нужно набрать правильно все до одного. Тогда дверца откроется, и наружу изольётся вся сложность и вся красота космоса.
– Ещё одна аналогия, – продолжала Мойра, отпив глоток воды, – была предложена светителем Кондерлином, сравнившим все наборы из двадцати констант, не порождающие сложность, с океаном в тысячу миль глубиной и шириной. Наборы, её порождающие, подобны масляной плёнке в лист толщиной на поверхности этого океана: тончайший слой возможностей, при которых образуется твёрдое стабильное вещество, пригодное для возникновения вселенных и жизни.
– Мне нравится аналогия Кондерлина, – сказал Пафлагон. – Космосы, в которых возможна жизнь – различные участки этой масляной плёнки. Изобретатели новоматерии придумали способы перемещаться в соседние точки, где материя имеет немного другие свойства. Бо́льшая часть созданной ими новоматерии хоть и отличалась от природной, была ничем не лучше. После долгого кропотливого труда теоры научились попадать на те участки масляной плёнки, где материя лучше, полезнее той, которой снабдила нас природа. И, как я понимаю, у присутствующего здесь фраа Эразмаса уже есть мнение о том, из чего сделаны Геометры.
Я настолько этого не ждал, что застыл под взглядом фраа Пафлагона, как пень. Чтобы вывести меня из ступора, он сказал:
– Твой друг, фраа Джезри, любезно поделился твоими наблюдениями касательно парашюта.
– Да, – сказал я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. – Ничего особенного. Не так хорошо, как новоматерия.
– Если бы Геометры научились делать новоматерию, они изготовили бы куда более совершенный парашют, – перевёл фраа Пафлагон.
– Или придумали бы не такой идиотически примитивный способ сажать аппараты! – объявил Барб. Все взгляды обратились к нему. Его имени не называли.
– Фраа Тавенер сделал очень дельное замечание, – проговорил фраа Джад, сглаживая неловкость. – Возможно, он скажет нам ещё что-нибудь интересное позже, когда его попросят.
– Суть, если я правильно понимаю, – сказала Игнета Фораль, – в том, что Геометры – все четыре их группы – используют материю, естественную для своих космосов.
– Им присвоили условные названия, – подал голос Ж’вэрн. – Антарктцы, пангейцы, диаспцы и кваторцы.
Первый и, наверное, последний раз ему удалось вызвать у собравшихся смех.
– Названия отдают географией, – сказала суура Асквина, – но…
– На их корабле изображены четыре планеты, – продолжал Ж’вэрн. – Они отчётливо видны на фототипии светителя Ороло. На каждом из четырёх сосудов с кровью, доставленных аппаратом, также изображено по планете. Им дали неофициальные названия по самым примечательным географическим чертам.
– Так что… попробую угадать… на Пангее один большой континент? – предположила суура Асквина.
– На Диаспе, очевидно, много островов, – вставил Лодогир.
– На Кваторе почти вся суша сосредоточена в низких широтах, – сказал Ж’вэрн, – а самая примечательная черта Антаркта – огромный ледяной континент на Южном полюсе, – и, возможно, предвосхищая очередную поправку со стороны Барба, добавил: – Или какой уж там полюс они изображают снизу.
Барб фыркнул.
Могло показаться странным, что член фанатично замкнутой секты богопоклонников, прибывший на конвокс всего несколько часов назад, проявляет такую осведомлённость, но загадка разрешалась просто: Ж’вэрн был на том же брифинге, что и я. Всех прошедших инбрас отвели в калькорий, где несколько фраа и суур по очереди вводили нас в курс дела. Или (говоря более цинично) скармливали н