– Ты про то, что фраа Джад употребляет слово «повествования»?
– Да. Трудновато будет скормить это…
– Бонзам?
– Так вы называете коллег моей препты?
– Некоторые из нас – да.
– Так вот, они все довольно приземлённые. Такие возвышенные вещи – не для них.
– Ладно, давай я подберу пример. Помнишь, что сказал Арсибальт? Про кусок льда в звезде?
– Конечно. Существует точка в Гемновом пространстве, соответствующая космосу, где есть даже это.
– Конфигурация космоса, заданная этой точкой, – сказал я, – включает, помимо звёзд и планет, воробьёв и пчёл, спилей, книг и всего остального, одну звезду, в которой находится большой кусок льда. Точка, как ты помнишь, всего лишь длинная последовательность чисел – координат – не более и не менее реальная, чем любая другая.
– Её реальность – или в данном случае нереальность – вытекает из каких-то других соображений.
– Верно. В данном случае – что описываемая ситуация абсолютно нелепа.
– Как такое могло случиться, для начала? – подхватил Эмман, проникаясь духом аргумента.
– Случиться. Вот ключевое слово, – сказал я, жалея, что не могу объяснять так же хорошо, как Ороло. – Как понимать, что нечто случилось? – Вышло довольно убого. – Не просто эта ситуация – изолированная точка в конфигурационном пространстве – возникла и сразу исчезла. Скажем, у тебя есть обычная звезда, и вдруг – бац! – в один космический миг посреди неё материализуется глыба льда, а в следующий – бац! – глыбы нет. Это не называется «случилось».
– А если у тебя есть гемнопространственный телепортатор?
– М-мм… Полезный мысленный эксперимент, – сказал я. – Ты про устройство из книжки, которую подложила нам Мойра. Чудо-кабинка, с помощью которой ты можешь перенестись в любую точку Гемнова пространства, сделать её реальной и перескочить в следующую.
– Да. Невзирая ни на какие законы физики. Тогда мы сможем материализовать глыбу льда в звезде. Но она тут же растает.
– Растает, если с этой точки ты позволишь действовать законам природы, – поправил я. – Но ты можешь сохранить её, прыгнув в следующую точку, описывающую тот же космос, но по-прежнему с глыбой льда.
– Ладно, понял. Но в нормальных условиях она растает.
– Итак, Эмман, вопрос в том, что значит «нормальные условия». Или по-другому: возьмём серию точек, которую ты должен пройти в гемнопространственном телепортаторе, чтобы в космосе за окном кабины глыба льда сохранялась внутри звезды. Чем эта серия точек будет отличаться от той, которая составляет правильный мировой путь?
– От той, которая не противоречит законам природы?
– Да.
– Не знаю.
Я рассмеялся.
– Ну вот. Наконец-то я начал понимать, что́ Ороло говорил мне про светителя Эвенедрика. Эвенедрик изучал датономию – отрасль булкианской философии. То, что нам дано, что мы наблюдаем. В конечном счёте это всё, что у нас есть.
– Ладно, – сказал Эмман. – Так что мы наблюдаем?
– Не просто приемлемые мировые точки, то есть без льда в звёздах, но приемлемую серию таких точек. Мировой путь, который мог случиться.
– В чём разница?
– Глыба льда в звезде не просто невозможна – её нельзя туда доставить и нельзя там сохранить. Нет связной истории, которая бы её включала. Речь не просто о возможном – в Гемновом пространстве возможно всё, – но о согласованном, в смысле всего того, что должно быть справедливым в отношении вселенной, где в звезде оказалась глыба льда.
– Ну, думаю, такое возможно, – сказал Эмман. В его голове заворочались праксические шестерёнки. Собственно, этим он и зарабатывал на жизнь – его выдернули из ракетного агентства и приставили техническим советником к Игнете Фораль. – Можно спроектировать ракету с боеголовкой из жаропрочного материала и поместить туда глыбу льда. Запустить её в звезду с большой скоростью. Жаропрочный материал сгорит. Но потом, на долю мгновения, у нас будет глыба льда в звезде.
– Отлично, всё это возможно, – сказал я. – Но ты сам ответил на вопрос: «что должно быть справедливым в отношении вселенной, где в звезде оказалась глыба льда?» Если бы ты отправился в тот космос и остановил время…
– Хорошо, – сказал он. – Пусть гемнопространственный телепортатор может останавливать время, снова и снова возвращаясь в одну точку.
– Замечательно. Ты остановил время и смотришь на область вокруг льда. Ты видишь тяжёлые ядра расплавленного корпуса в звёздном веществе. Ты видишь следы отработанного ракетного топлива, ведущие к выгоревшему месту на стартовой площадке. Стартовая площадка должна быть на планете, способной поддерживать жизнь достаточно разумную, чтобы запускать ракеты. Вокруг площадки ты видишь людей, посвятивших жизнь конструированию и постройке ракеты. В их нейронах закодирована память о работе и о запуске. В их авосети есть спили запуска. И все воспоминания и записи должны по большей части согласовываться друг с другом. Все воспоминания и записи сводятся к положению атомов в пространстве, так что…
– Воспоминания и записи сами входят в ту конфигурацию, которой закодирована точка в Гемновом пространстве, – сказал Эмман громко и твёрдо. Он видел, что понял правильно. – И это ты имел в виду, говоря о совместимости.
– Да.
– Лёд в звезде может быть закодирован многими точками Гемнова пространства, – сказал он, – но лишь небольшое их число…
– Исчезающе малое, – сказал я.
– Содержит все записи – последовательные, взаимосогласующиеся – как он туда попал.
– Да. Когда ты в приступе праксиса выдумал ракету для доставки льда, ты на самом деле сообразил, какое повествование создаст условия – следы, оставленные в космосе исполнением твоего проекта, – совместимые со льдом в звезде.
Некоторое время мы шли молча, потом Эмман сказал:
– Или, если взять другой пример, невозможно увидеть наряд сууры Карваллы…
– И не реконструировать мысленно последовательность операций, нужных, чтобы завязать все эти узлы.
– Или развязать.
– Она столетница, – предупредил я, – а конвокс не навсегда.
– Не слишком увлекаться. Понял. Но я всё равно могу условиться с ней о свидании в три тысячи семисотом…
– Или стать фраа.
– Может, ещё и придётся. Эй, ты знаешь, куда мы идём?
– Я иду за тобой.
– А я за тобой.
– Отлично. Значит, мы заблудились.
Некоторое время мы шарахались в темноте, пока не наткнулись на двух гуляющих прасуур и не спросили, где здание эдхарианского капитула.
– Итак, – сказал Эмман, когда мы вышли на правильную дорогу, – суть в том, что в каждом конкретном космосе – прости, на каждом конкретном мировом пути – всё логично. Законы природы выполняются.
– Да, – сказал я. – Это и есть мировой путь – последовательность точек в Гемновом пространстве, соединённых ровно так, чтобы это выглядело, как будто законы природы выполняются.
– Я вернусь к терминологии телепортатора, потому что так я буду объяснять это другим, – сказал он. – Вся суть телепортатора в том, что можно мгновенно перенестись в любую другую точку. Можно произвольным образом прыгать из одного космоса в другой. Но лишь одна точка в Гемновом пространстве описывает состояние твоего космоса в следующий миг при соблюдении законов природы. Верно?
– Ты на правильном пути, – сказал я. – Но…
– Я вот к чему веду, – продолжал он. – Люди, которым я буду всё это объяснять, слышали о законах природы. Некоторые их даже изучали. Тут появляюсь я и начинаю говорить про Гемново пространство. Концепция для них совершенно нова. Я долго объясняю – говорю про телепортатор, про глыбу льда, про выжженное место на пусковой площадке. Рано или поздно кто-нибудь поднимет руку и спросит: «Господин Белдо, вы потратили несколько часов нашего бесценного времени на кальк о Гемновом пространстве – в чём, скажите на милость, ваш вывод?» Я отвечу: «С вашего позволения, вывод в том, что в нашем космосе выполняются законы природы».
– Он скажет: «Идиот, это мы и так знаем, ты уволен!»
– Вот именно! Тогда-то мне и придётся сбежать и сделаться фраа, желательно в матике Карваллы.
– Так ты спрашиваешь меня…
– Что существенного мы выигрываем, приняв модель Гемнова пространства? Ты уже говорил, что она облегчает занятия теорикой, но бонзы теорикой не занимаются.
– Ну, во-первых, неверно, что в каждый конкретный момент есть лишь одна следующая точка, согласующаяся с законами природы.
– А, сейчас ты начнёшь рассказывать про квантовую механику?
– Да. Элементарная частица может распасться. А может не распасться, что тоже совместимо с законами природы. Однако распад и нераспад приводят нас в различные точки Гемнова пространства…
– Мировой путь раздваивается.
– Да. Мировые пути раздваиваются всякий раз, как происходит коллапс волновой функции, то есть очень часто.
– И тем не менее на каком бы мировом пути мы ни находились, он по-прежнему всегда подчиняется законам природы, – сказал Эмман.
– Боюсь, что да.
– Так, возвращаясь к моей исходной проблеме…
– Что даёт нам Гемново пространство? Ну, например, так гораздо легче думать про квантовую механику.
– Бонзы не думают о квантовой механике!
Мне нечего было сказать. Я чувствовал себя беспомощным инаком.
– Так как, по-твоему, стоит ли мне вообще упоминать Гемново пространство?
– Давай спросим Джезри, – предложил я. – Вон того красавца.
Мы как раз подошли к эдхарианскому капитулу, и я приметил Джезри: он палкой чертил что-то на песчаной дорожке, а двое инаков – суура и фраа – смотрели и одобрительно хмыкали. В лунном свете все трое казались нарисованными пеплом на дне очага, но выглядели очень по-разному. Рядом с фраа и суурой из менее аскетичных орденов, закутанными в причудливые стлы, Джезри казался юным пророком со страниц древнего писания. Во время инбраса, глядя на других инаков, я чувствовал себя деревенщиной. Но то я. Джезри в таком же облачении смотрелся строго, сурово и, надо признать, мужественно. При взгляде на него я понял, почему фраа Лодогир так старался меня уплощить. Что-то в эдхарианцах производило на всех глубокое впечатление. Ороло сделал нас звёздами. Лодогир хотел на глазах у всего пленария поставить одного эдхарианца на место.