– Но это полностью вразрез с Реконструкцией!
– Что Реконструкция говорит про инопланетян? Про множественные миры?
Я заткнулся, понимая, что Лио меня уплощил.
– И вообще, – продолжал он.
Я закончил фразу:
– Если мирская власть вытащит Всеобщий уничтожитель, то Реконструкцией можно подтереться.
– Возник термин «постматический», – сказал Лио. – Говорят о Втором Пробуждении.
– И кто в этом… движении?
– Довольно много сервентов, – сказал Лио. – Прептов меньше, если ты понимаешь, о чём я.
– Из каких орденов? Из каких матиков?
– Ну… надеюсь, тебе поможет, если я скажу, что инаки Звонкой долины считают Всеобщий уничтожитель подлым оружием.
– И где встречается твой лукуб? Я так понимаю, что он большой?
– Это много лукубов. Сеть ячеек. Мы поддерживаем контакт.
– А что делаешь ты, Лио?
– Стою у стенки с каменной мордой. Слушаю.
– Кого слушаешь?
– Есть психи, – сказал он. – Нет, не психи, но слишком рациональные люди, если ты меня понимаешь. Без представлений о тактике и осмотрительности.
– И что они говорят?
– Что пора умным людям занять место у руля. Забрать власть у таких, как небесный эмиссар.
– Так можно и до Четвёртого разорения договориться! – воскликнул я.
– Они говорят: «Отлично. Пусть. Геометры нам помогут».
– Ужасно глупо, – сказал я.
– Поэтому-то я слушаю, что они говорят, и сообщаю в свою лукубную группу, которая по сравнению с ними выглядит вполне разумной.
– С какой стати Геометры станут нас защищать?
– Как ни грустно, так думают самые рьяные гэтээмщики. Они видели теорему Адрахонеса на фототипии Ороло и верят, что Геометры – наши братья. Высадка в Орифене ещё больше убедила их в собственной правоте.
– Лио, есть вопрос.
– Давай.
– У меня нулевой контакт с Алой. Джезри думает, будто дело в том, что она хочет разобраться в своих отношениях. Но на неё это непохоже. Она знает про твою группу?
– Она её создала, – ответил Лио.
Сфеники, представители теорической школы, процветавшей в древней Эфраде, где богатые семьи нанимали их учителями к своим детям. Во многих классических диалогах выступают оппонентами Фелена, Протеса и других мыслителей того же направления. Наиболее ярым С. был Уралоаб, которого в одноимённом диалоге Фелен так уплощил, что тот покончил с собой. С. оспаривали взгляды Протеса и утверждали, что теорика происходит исключительно в голове, вне всякой связи с внешними реалиями, такими, как протесовы формы. Предшественники св. Проца, синтаксической группы и проциан.
Тарелка фраа Пафлагона была пуста. Лодогир даже не взял вилку. Голод наконец произвёл то действие, которого не могли добиться покашливания, взгляды, раздражённые вздохи и демонстративный уход сервентов: Лодогир умолк, взял бокал и смочил вином перетруженные голосовые связки.
Пафлагон был неестественно спокоен – почти весел.
– Всякий взявшийся изучать запись того, что мы сейчас услышали, увидел бы превосходный и довольно длинный каталог всех риторических уловок, когда-либо придуманных сфениками. Мы слышали призывы к массовому сознанию: «Никто больше не верит в ГТМ», «Все считают, что протесизм – бред». Мы слышали ссылки на авторитеты: «…отвергнуто в двадцать девятом веке самим светителем Таким-то». Попытки сыграть на нашей личной незащищённости: «Как человек в здравом уме может принимать такое всерьёз?» И множество других приёмов, названия которых я позабыл, потому что изучал сфенизм очень давно. Так что для начала я должен выразить восхищение риторическим мастерством, которое дало нам возможность насладиться прекрасной трапезой и поберечь дыхание. Однако я пренебрегу своими обязанностями, если не отмечу, что фраа Лодогир не представил ещё ни одного стоящего аргумента против того, что существует Гилеин теорический мир, что он населён математическими сущностями – кноонами, как мы их называем, внепространственными и вневременными по природе, и что наше сознание способно получать к ним доступ.
– Я и не мог бы! – воскликнул Лодогир. В последние мгновения он очень быстро работал челюстями, чтобы проглотить хоть что-нибудь. – Вы, протесисты, всегда поворачиваете дискуссию так, чтобы исключить рациональное обсуждение. Я не могу доказать вашу неправоту точно так же, как не могу доказать небытие Божье!
У Пафлагона были свои бойцовские приёмы: он просто оставил реплику Лодогира без внимания.
– Недели две назад, на пленарии, вы и некоторые другие проциане предположили, что чертёж Адрахонесовой теоремы на корабле Геометров – подделка, вставленная в табулу светителя Ороло самим Ороло либо кем-то в Эдхаре. Берёте ли вы назад своё обвинение?
И Пафлагон глянул через плечо на фототипии корабля Геометров, сделанные в поразительно высоком разрешении вчера ночью самым большим оптическим телескопом Арба. На них был явственно виден чертёж. Такие же фототипии висели по стенам мессалона. Ещё стопка лежала на столе.
– Нет ничего дурного в том, чтобы выдвинуть рабочую гипотезу, – возразил Лодогир. – Ясно, что эта конкретная гипотеза оказалась неверной.
– Я думала, он просто скажет: «Да, я беру назад свои обвинения», – заметила Трис в кухне. Я вернулся туда якобы заниматься своими обязанностями, а на самом деле – чтобы ещё раз порыться в грудах фототипий. Все на конвоксе разглядывали их с утра, но нам пока нисколько не надоело.
– Очень удачно, что гамбит сработал, – задумчиво произнёс Эмман, разглядывая зернистый увеличенный снимок амортизатора.
– Ты про то, что нас не разгвоздили? – спросил Барб. Искренне.
– Нет, что мы получили снимки, – ответил Эмман. – Получили их, сделав что-то умное здесь.
– Ты хочешь сказать, что это удачно политически? – неуверенно спросила Карвалла.
– Да! Да! – воскликнул Эмман. – Конвокс – дорогостоящее мероприятие! Власти довольны, что он дал ощутимые результаты.
– Почему дорогостоящее? – удивилась Трис. – Мы сами выращиваем свою еду.
Эмман наконец оторвал взгляд от снимка. Он смотрел на Трис, пытаясь понять, неужто она и впрямь говорит всерьёз.
Из репродуктора доносился голос фраа Пафлагона:
– …теорема Адрахонеса верна здесь. Она, очевидно, верна в четырёх космосах, из которых прибыли Геометры. Если бы их корабль оказался в космосе, таком же, как наш, но лишённом разумной жизни, была бы она верна там?
– Нет, пока не прибыли бы Геометры и не сказали, что она верна.
В кухне я поспешил вмешаться, пока Эмман не брякнул что-нибудь такое, за что ему придётся просить извинений.
– Наверняка таким, как Эмман и Игнета Фораль, дорого за ним следить, – заметил я.
– И это тоже, – сказал Эмман, – но дело в другом: матический мир тратит огромные силы. Тысячи инаков трудятся день и ночь. Миряне не любят, когда усилия расходуются впустую. Особенно миряне, что-нибудь смыслящие в менеджменте.
Менеджмент – флукское слово. На лицах остальных сервентов отразилось недоумение. Я перевёл:
– Из-за того, что бонзы знают, как работает чизбургный ларёк, они думают, будто знают, как должен работать конвокс. Они нервничают, когда много людей трудятся, не давая ощутимого результата.
– А, ясно, – неуверенно проговорила Трис.
– Очень смешно, – бросила Карвалла и вернулась к работе.
Эмман закатил глаза.
– Конечно, я не теор, – говорила в репродукторе Игнета Фораль, – но чем больше я вас слушаю, фраа Лодогир, тем хуже понимаю вашу позицию. Три – простое число. Оно простое сейчас, было простым вчера. Миллиард лет назад, до того как появился первый мозг, способный о нём думать, оно было простым. Если завтра ни одного мозга не останется, оно всё равно будет простым. Очевидно, его простота ни в чём не связана с нашим мозгом.
– Она во всём связана с нашим мозгом, – настаивал Лодогир, – поскольку мы даём определение простому числу!
– Всякий теор, занимавшийся этими вопросами, рано или поздно приходит к выводу, что кнооны существуют независимо от происходящего в конкретный момент в человеческом мозге, – сказал Пафлагон. – Для этого достаточно применить весы светителя Гардана. Как проще всего объяснить факт, что люди, работавшие независимо в разные эпохи, в разных субдисциплинах, даже в разных космосах, вновь и вновь получали одни и те же результаты? Результаты, не противоречащие друг другу, хотя и доказанные разными способами. Результаты, часть которых можно развернуть в теории, идеально описывающие поведение материального мира. Самый простой ответ – что кнооны действительно существуют и находятся вне нашей причинно-следственной области.
Зазвенел Арсибальтов колокольчик. Я тоже решил пойти в мессалон. Мы с Арсибальтом сняли со стены большое изображение икосаэдра, пришпиленное к ковру за спиной у фраа Пафлагона. Карвалла и Трис подошли и помогли нам убрать ковёр, за которым оказалась грифельная стена. Тут же стояла корзина с мелом. Диалог переключился на обсуждение сложного протесизма. Арсибальту пришлось чертить схемы вроде тех, которые фраа Крискан рисовал на земле по пути к Блаеву холму, когда объяснял мне и Лио «товарный состав», «расстрельный взвод», «фитиль» и так далее. Игнете Фораль это было, разумеется, давно знакомо, но для некоторых оказалось новым. В частности, Ж’вэрн задал несколько вопросов. Эмман, вопреки обыкновению, понимал меньше своей препты, так что пока мы украшали сладкое, я вставлял короткие пояснения всякий раз, как его глаза начинали стекленеть.
Я вернулся в мессалон, когда Пафлагон заканчивал объяснять «фитиль»:
– Самый общий случай ациклического орграфа. Здесь нет различия между так называемыми теорическими мирами и обитаемыми: Арбом, Кватором и остальными. Впервые у нас появились стрелки, ведущие от Арбской причинно-следственной области к другим обитаемым мирам.
– Хотите ли вы предположить, – спросил фраа Лодогир, словно не до конца веря своим ушам, – что Арб может быть Гилеиным теорическим миром для какого-то другого населённого людьми мира?