– То есть восемьсот девяносто – девятьсот тридцать лет назад, – перевёл я, но на этом мои способности делать арифметические вычисления в столь раннее время суток полностью исчерпались. Самманн пристально смотрел мне в глаза, словно говоря: «Да проснись же наконец и включи мозги!», но я всегда плохо считал в уме, а на людях – особенно.
– Между две тысячи семьсот шестидесятым и две тысячи восьмисотым годами от Реконструкции? – вступил в разговор новый голос. Я поднял голову и увидел Лио; он шёл через клуатр вместе с Жюлем Верном Дюраном. Судя по их виду, оба встали уже давно – надо думать, Лио выкачивал из латерранца информацию.
– Да! – воскликнул Самманн. – Время Третьего разорения!
Подошёл один из служителей Эльхазга, неся таз с очищенными и нарезанными фруктами. Он принялся раскладывать их по мискам, которые мы тут же передавали по кругу.
Жюль отломил кусок хлеба и начал жевать. Я удивился, зная, что он не может усваивать нашу пищу, потом сообразил, что он хочет таким способом обмануть голод.
– Секундочку, – сказал Джезри. – Ты выдвигаешь теорию, что тут есть причинно-следственная связь? Что урнудцы отправились в путешествие из-за какого-то события на Арбе?
– Я просто говорю, что есть совпадение, о котором стоит поразмыслить, – ответил Самманн.
Мы ели и думали. Я начал есть раньше других, поэтому вкратце пересказал Джезри и Лио, а также тем, кто присоединялся к нам по ходу трапезы (в частности, трём долистам), суть наших бесед на мессале о Множественности миров. Я изложил концепцию фитиля, согласно которой Арб может быть Гилеиным теорическим миром для других миров, таких как Урнуд. Пришлось объяснять новоприбывшим, о чём мы говорили раньше, так что разговор ветвился и через несколько минут перешёл в общий гвалт.
– Итак, согласно этому сценарию, информация может течь от Арба к Урнуду, – громко объявил Джезри, заставив всех прочих умолкнуть. – Но с какой бы стати Третье разорение подействовало на капитана урнудского звездолёта именно так?
– Фраа Джезри, Самманн не случайно упомянул о погрешности, – сказал Арсибальт. – Причиной могло стать что угодно, происшедшее в нашем космосе между две тысячи семьсот шестидесятым и две тысячи восьмисотым годами. Напомню тебе, что этот период включает…
– События, приведшие к Третьему разорению, – брякнул я.
Тишина. Неловкость. Все отвели глаза. И только Жюль Верн Дюран смотрел прямо на меня и кивал. Я вспомнил, как на мессале он бесстрашно затрагивал болезненные темы, и решил взять пример с него.
– Мне надоели экивоки, – сказал я. – Всё сходится. Фраа Клатранд из Эдхара – вершина айсберга. Другие – кто знает, сколько тысяч? – разрабатывали тот же праксис. И проциане, и халикаарнийцы. Трудно сказать, каковы возможности этого праксиса. Кое-какое представление о них даёт незапланированный сбой – история с динозавром на парковке. Реакция мирян нам известна. Записи были уничтожены, тех, кто владел этим праксисом, перебили. Но остались Три нерушимых. Неизвестно, чем занимались с тех пор люди вроде фраа Джада. Наверняка они всего лишь сохраняли этот праксис…
– Поддерживали огонь, чтобы не погас, – вставил Лио.
– Да, – сказал я. – Но что-то, что они сделали примерно в две тысячи семьсот шестидесятом, в самый расцвет праксиса, стало сигналом, который каким-то образом приняли урнудские теоры.
– И они устремились на него, как на звук обеденного гонга? – подхватил Лио.
– Как мы – на аромат этого хлеба, – кивнул я.
– Может быть, фраа Эразмас, наших сотрапезников привлёк сюда не только запах хлеба, – сказал Арсибальт, – но и гул разговора. Полурасслышанные слова, непонятные с такого расстояния, но достаточно интригующие для всякого разумного существа, которое их уловило.
– Ты хочешь сказать, – подхватил я, – что-то похожее произошло с урнудскими теорами на корабле, когда они уловили… не знаю… эманации, намёки, сигналы, идущие по фитилю с Арба.
– Именно так, – сказал Арсибальт.
Все повернулись к Жюлю. Заглушив голод пищей, которую не может переварить, он достал из сумки немножко латерранской еды и теперь подкреплял силы тем, что его организм способен усвоить. Заметив обращённые на себя взгляды, Жюль пожал плечами и проглотил то, что было во рту.
– Не ждите, что Основание вам всё объяснит. Да, девятьсот лет назад оно состояло из рационально мыслящих теоров. Но за долгие, тёмные века странствий они стали чем-то вроде жреческой касты. И чем ближе жрецы к своему божеству, тем больше они его страшатся.
– Может, им станет спокойнее, если показать, что не так-то они и близко? – заметил Джезри.
– О чём ты? – спросил Жюль.
– Фраа Джад – занятный старикан, но на божество, по-моему, не тянет, – сказал Джезри. – Уж не знаю, что он там делает, когда поёт или играет в теглон, но я не вижу в этом ничего божественного. Скорее всего, он принимает сигналы, поступающие по фитилю.
К тому времени все уже поели, кроме фраа Джада. Мы разыскали его в том же дворе, где оставили вчера. Фраа Джад сидел в середине десятиугольника и перекусывал фруктами, которые принесли служители. Сам десятиугольник совершенно преобразился. Вчера он был замощён бурыми плитками в ладонь размером, с бороздкой – такими же, как в Орифене, только меньше. Бороздка шла сплошной линией от одного угла до противоположного; у меня не было времени проверять, но я полагал, что задача решена правильно. Для желающих попробовать свои силы вдоль стен поставили корзины с белыми фаянсовыми плитками; на них была не бороздка, а чёрная глазурованная линия. Сейчас корзины стояли пустыми, а фраа Джад завтракал на белом десятиугольнике, по которому змеилась чёрная кривая. За ночь он замостил весь двор. Когда мы это поняли, то разразились аплодисментами. Арсибальт и Джезри вопили, как на спортивном матче. Долисты подошли к фраа Джаду и очень низко поклонились.
Из чистого любопытства я отступил за край десятиугольника (он на несколько дюймов возвышался над прилегающим двором), сел на корточки и поднял одну белую плитку. Как я и ожидал, она не совпадала с бурыми плитками внизу. Фраа Джад нашёл совершенно новое решение, а не скопировал старое.
– Это четвёртое, – произнёс мягкий голос. Я поднял глаза и увидел Магната Фораля. Он кивнул на плитку у меня в руке. Пристальнее вглядевшись в края десятиугольника, я увидел под бурым слоем зелёный, а под ним – терракотовый.
– Ну, – сказал я, – придётся вам делать новый набор.
Фораль кивнул.
– Полагаю, особой спешки нет, – невозмутимо ответил он.
Я положил белую плитку на место, выпрямился и прошёл несколько шагов по десятиугольнику. Двор был открытый. Я запрокинул голову и посмотрел прямо вверх.
– Думаете, они заметили? – спросил я.
Фораль взглянул с недоумением и ничего не ответил.
Ячейка номер 317 перешла во двор, которого мы вчера не видели. Он был круглый и венчался живой беседкой из цветущих лиан: эльхазгцы как-то убедили их перекинуться через двор и сплестись ветвями в пятидесяти футах от земли. Сверху это должно было выглядеть зелёной полусферой в пёструю крапинку; внизу было прохладно и тенисто, но не темно. Вдоль стен стояли ящики с чем-то загадочным и явно дорогостоящим. Остаток утра мы вскрывали их, распаковывали и раскладывали содержимое – не требующая умственных усилий работа, в которой все так нуждались.
Не оставалось сомнений, что мы летим в космос – это было видно по тому, что мы распаковывали. Девяносто девять процентов веса составляла тара. В роскошном двадцатифунтовом ящике лежало снаряжение, лёгкое, как засушенные цветы. Мы сбросили стлы и облачились в почти невесомые серые комбинезоны.
– Оно и к лучшему, – заметил Джезри, глядя на меня. – В отсутствие силы тяжести стла не висит – и не только стла. Очень было бы неприглядное зрелище.
– Ты о себе? – спросил я. – Ладно, что ещё мне нужно знать?
– Если начнётся морская болезнь – а она начнётся, – худо будет первые три дня. Потом то ли она проходит, то ли ты привыкаешь, точно не знаю.
– Думаешь, у нас будут три дня?
– Если нас посылают только для отвода глаз…
– В смысле, на верную смерть?
– Ага. То с тем же успехом могли бы отправить проциан.
Наш разговор начал привлекать слушателей, в том числе долистов, не привыкших к юмору Джезри. Тот прочистил горло и крикнул Лио:
– Что теперь, мой фраа?
Лио запрыгнул на прикрытый брезентом ящик, и все умолкли.
– Нам пока не сообщают, в чём наша миссия и какова её цель, – начал он. – Мы просто должны туда попасть.
– Куда? – спросил Джезри.
– На «Дабан Урнуд», – ответил Лио.
Не то чтобы до этих слов его слушали невнимательно, но уж тут мы действительно обратились в слух. Все как будто даже повеселели. Особенно Жюль.
– Жди меня, еда, я приду!
– Как мы попадём на тяжеловооружённый… – начал Арсибальт.
– Этого пока не сообщают, – ответил Лио. – И хорошо, потому что пока нам хватит и первой задачи: оторваться от Арба. Мы не можем взлететь с космодрома. Думаю, Основание пригрозило их гвоздануть, если увидит приготовления к запуску. Следовательно, мы не можем лететь в космической ракете – они строятся для запуска с космодромов. А отсюда, в свою очередь, следует, что мы не можем лететь в стандартном аппарате: их выводят на орбиту всё те же космические ракеты. По счастью, есть альтернатива. Во время последней войны было создано семейство баллистических ракет. В них используется долго сохраняющееся топливо, а запуск происходит с гусеничных машин, которые свободно перемещаются по местности.
– Ничего не выйдет, – сказал Джезри. – Баллистические ракеты не выводят груз на орбиту, только забрасывают боеголовки на противоположную сторону Арбского шара.
– Но представь, что ты снял боеголовку и заменил её вот этим. – Лио спрыгнул с ящика и одним резким движением сорвал брезент. Мы увидели нечто размером с кухонный холодильник. «Беседка на сварном каркасе», – сказал бы Юл, будь он здесь. «Беседка» была очень маленькая, но, как показал Лио, один человек, лёжа на спине с поджатыми коленями, там помещался. Крышка представляла собой металлическую полусферу, покрытую чем-то плотным. Беседку подпирали четыре ажурные ноги, похожие на миниатюрные радиовышки.