Мы с Джезри вышли наружу впервые за десять лет.
Первым делом я заметил, что с внешней стороны к нашим стенам наприслоняли всякого хлама. К воротам наверняка тоже, но накануне аперта кто-то расчистил подход. В настоящую эпоху у деценальных ворот располагались преимущественно мастерские, поэтому у стены скопились доски, трубы, куски кабеля и проводов, инструменты с длинными ручками. Сначала мы просто шли и смотрели по сторонам, однако неожиданно быстро освоились и забыли, что мы фраа.
– Как ты думаешь, эта женщина хотела вступить с тобой в отношения? – спросил я.
– Эти… как их…
– Атланические.
Название произошло от имени деценария, жившего в семнадцатом веке от РК. Он виделся со своей возлюбленной по десять дней раз в десять лет, всё остальное время писал ей стихи и тайком переправлял в экстрамурос. Стихи были неплохие, кое-где их даже выбили на камне.
– С чего ей такого хотеть? – задумчиво спросил Джезри.
– Ну, если твой партнёр – фраа, нет риска забеременеть, – заметил я.
– Иногда это важно, но, по-моему, в настоящую эпоху контрацепция вполне доступна.
– Я вроде как шутил.
– A-а. Прости. Ну… может, её интересует мой интеллект.
– Или духовные качества.
– Чего? Думаешь, она богопоклонница?
– Ты разве не видел, с кем она пришла?
– С какой-то… делегацией или как это называется.
– Спорим, это люди небесного эмиссара. Их главарь намотал на себя какую-то имитацию хорды.
Десятилетние ворота скрылись за поворотом. Я поднял взгляд на президий и по менгирам звёздокруга определил север и юг. Перед нами, более или менее параллельно реке, тянулась широкая дорога. Если бы мы пересекли её и пошли вперёд, то скоро оказались бы среди больших бюргерских домов. Справа начинался деловой квартал; направившись туда, мы описали бы дугу и в конечном счёте пришли к дневным воротам. Слева лежали предместья, где я провёл первые восемь лет жизни.
– Чем раньше отделаемся, тем лучше, – сказал я и повернул налево.
Не прошли мы и десяти шагов, как Джезри спросил:
– Ещё раз? – Он всегда так говорил, когда хотел уточнить услышанное, и меня это страшно бесило. – Небесный эмиссар?
– Мошианство. – И я рассказал о беседах фраа Ороло с Флеком и Кином.
Мы шли, и город менялся: мастерских становилось меньше, складов – больше. Здесь по реке могли ходить баржи, поэтому склады устраивали ближе к воде. Транспортных средств тоже стало больше: много грузотонов, в том числе десяти- и даже двенадцатиколёсных. Они были такие же, как в моём детстве. Мимо пронеслось несколько кузовилей с более лёгкими грузами. Обычно такие машины заводят себе мастера, и было заметно, что они много времени тратят на то, чтобы изменить форму и цвет машин – по всей видимости, просто для собственного развлечения. Или это было что-то вроде соревнования, как яркое оперение у птиц. В любом случае мода очень изменилась, и мы с Джезри замолкали и пялились на каждый особенно странный или яркий проезжающий кузовиль. А водители пялились на нас.
– В общем, я понятия не имел обо всей этой истории с небесным эмиссаром, – заключил Джезри. – Я последнее время сижу над расчётами для группы Ороло.
– А что ты подумал, когда Тамура нас вчера вечером натаскивала? – спросил я.
– Ничего, – ответил Джезри. – Могу только сказать, хорошо, что ты на такое обращаешь внимание. Ты не задумывался о том, чтобы…
– Вступить в Новый круг? Пробиться в иерархи?
– Угу.
– Нет. Зачем мне задумываться, если остальные всё решили за меня?
– Прости, Раз! – сказал Джезри без тени раскаяния – скорее его злило, что я злюсь. С ним вообще нелегко, и я раньше месяцами его избегал, пока не понял, что ради дружбы с Джезри можно многое стерпеть.
– Проехали, – сказал я. – Так чем занимается группа Ороло?
– Понятия не имею. Я просто делаю расчёты. Орбитальная механика.
– Теорическая или…
– Абсолютно праксическая.
– Думаешь, космографы нашли планету ещё у какой-нибудь звезды?
– Каким образом? Для этого нужно сравнивать данные от других телескопов. А к нам за десять лет, понятно, ничего не пришло.
– Значит, что-то поближе, – сказал я. – Что можно рассмотреть в наши телескопы.
– Это астероид. – Джезри надоело ждать, пока я догадаюсь.
– Большой ком?
– Тогда Ороло бы куда больше взволновался.
Шутка была бородатая. Бонзы в нас почти не нуждались, и чуть ли не единственное, что могло изменить ситуацию, – открытие большого астероида, который вот-вот врежется в Арб. Такое чуть не случилось в 1107-м. Тысячи инаков собрали на конвокс, те построили космический корабль, чтобы сбить астероид с орбиты. Однако к моменту запуска корабля в 1115 году космографы рассчитали, что астероид всё-таки в нас не врежется, и полёт превратился в исследовательскую миссию. Лаборатория, в которой построили корабль, стала концентом светителя Реба в честь космографа, открывшего астероид.
Справа холм, на котором жили бюргеры, переходил в понижение. Оттуда вытекала речка – приток основной реки. Через неё был перекинут древний стальной мост: построенный, брошенный, пришедший в полную негодность и, наконец, залатанный новоматерией. Пунктирная линия, стёртая почти до невидимости, намекала водителям, что, может быть, стоит проявить немного вежливости к пешеходам, идущим между крайней правой полосой и перилами. Разворачиваться было поздно, да и по мосту толкал тележку, нагруженную полипакетами, другой пешеход. Мы юркнули за ним, надеясь, что грузотоны, кузовили и мобы не задавят нас насмерть. Слева приток вился по своей пойме, а в миле от нас впадал в реку. В моём детстве здесь были болотце и лес, но теперь берега укрепили, а участок застроили. Самым заметным сооружением был большой открытый стадион на несколько тысяч мест.
– Может, сходим на матч? – спросил фраа Джезри. Я не мог понять, в шутку он или всерьёз. Из нас четверых Джезри был самый азартный. В атлетические игры играл нечасто, но если уж играл, то с решимостью и злостью, и, несмотря на отсутствие опыта, часто побеждал.
– Думаю, туда без денег не пустят.
– Можем продать мёд.
– Мёда у нас тоже нет. Давай в другой раз.
Джезри мой ответ не очень понравился.
– И вообще, так рано матчей не устраивают, – добавил я.
Через минуту он загорелся новой идеей:
– А давай подерёмся с пенами!
Мы добрались почти до конца моста. Только что мы увернулись от кузовиля: водитель, парень приблизительно наших лет, одной рукой переключал кнопки управления, другой прижимал к щеке жужулу и вообще вёл машину так, словно нажевался дурнопли. Мы были возбуждены и часто дышали, потому в идее завязать драку мне почудился даже некоторый резон. Я улыбнулся и прикинул. Мы с Джезри были крепкими, потому что заводили часы, а многие эксы – в отвратительной форме. Мне вспомнилось, как Кин сказал, что они одновременно умирают от голода и страдают от ожирения.
Но когда я посмотрел на Джезри, тот нахмурился и отвернулся. На самом деле он не хотел ввязываться в драку с пенами.
К этому времени мы уже вошли в моё родное предместье. Целый квартал занимало здание, похожее на гипермаркет, но явно принадлежащее некой контрбазианской скинии. На газоне перед ним стояла пятидесятифутовая белая статуя какого-то бородатого пророка: в одной руке он держал лопату, в другой – фонарь.
В придорожных канавах из-под наслоений выброшенных обёрток росли дурнопля и буряника; под серой плёнкой сконденсированных выхлопных газов ворошились, словно черви в мусорном пакете, выцветшие кинаграммы. Сами кинаграммы, логотипы, названия товаров были мне незнакомы, но по сути оставались теми же.
Теперь я понял, почему Джезри так по-свински себя ведёт.
– Сплошное разочарование, – сказал я.
– Угу, – отозвался Джезри.
– Столько лет читать хронику, каждый день на провенере слушать удивительные истории… Всё это как-то…
– Заставило ожидать большего.
– Ага. – Мне пришла в голову новая мысль. – Ороло когда-нибудь говорил с тобой о десятитысячниках?
– Разрыв причинно-следственных областей и всё такое? – Джезри странно посмотрел на меня. Удивился, что Ороло удостоил меня такой беседы.
Я кивнул.
– Классический пример дерьма, которым нас кормят, чтобы всё это казалось интереснее, чем на самом деле.
Однако я чувствовал, что Джезри пришёл к такому выводу только сейчас. Если Ороло говорит про РПСО всем фидам, что тут особенного?
– Нас не кормят дерьмом, Джезри. Просто мы живём в скучное время.
Он сделал новый заход:
– Это стратегия привлечения. Точнее, удержания.
– То есть?
– У нас одна радость – ждать очередного аперта. Посмотреть, что там снаружи, когда ворота откроются. Когда там оказывается то же дерьмо, только гаже, что нам делать? Только записаться ещё на десять лет и посмотреть, не изменится ли что-нибудь к следующему разу?
– Или пойти дальше.
– Стать столетником? А ты не думал, что нам это бесполезно?
– Потому что их следующий аперт совпадает с нашим, – сказал я.
– А до послеследующего мы не протянем.
– Ну, многие доживают до ста тридцати, – возразил я. Лучше бы промолчал: сразу стало ясно, что я прикинул в уме то же самое и пришёл к тем же выводам, что и Джезри.
Он фыркнул.
– Мы с тобой родились слишком рано, чтобы стать столетниками, и слишком поздно, чтобы стать тысячниками. Родись мы на пару лет раньше, мы могли бы оказаться подкидышами и попасть прямиком на утёс.
– И тогда мы бы оба умерли, не увидев ни одного аперта, – сказал я. – К тому же меня, может, ещё и могли подкинуть, но тебя, судя по тому, что ты говорил о своей биологической семье, вряд ли.
– Скоро увидим, – сказал он.
С милю мы шли в молчании. Хоть мы ничего и не говорили, мы были в диалоге: странническом, когда два равных на прогулке пытаются что-то понять, в противоположность сувиническому, в котором наставник учит фида, или периклиническому, по сути, состязанию. Дорога влилась в более широкую. Магазины ширпотреба для пенов чередовались здесь с казино – промышленного вида кубами без окон, подсвеченными разноцветными огнями. Раньше, когда машин было больше, всю ширину улицы занимала расчерченная на полосы проезжая часть. Теперь было много пешеходов, людей на самокатах, досках с колёсиками и педальных устройствах. Однако вместо того чтобы двигаться по прямой, они (и мы тоже) лавировали по бетонным плитам, окружавшим магазины, словно море – цепочку островов. Дурнопля, пробивающаяся в узкие, извилистые трещины, как сито, собирала из ветра грязь и обёртки. Вскоре после рассвета солнце затянулось тучами, но теперь выглянуло снова. Мы зашли под навес, где продавали разноцветные шины для молодых мужчин, желающих украсить свои кузовили и оттюнингованные мобы, и за минуту растянули стлы так, чтобы прикрыть головы.