– Прекрасно, но давайте поговорим о том, что впереди. Повлияла ли участь фраа Джада на наше будущее или мы будем и дальше жить так, будто ничего не произошло?
– Главное практическое следствие для меня – продолжающееся и даже более эффективное сотрудничество между тенденциями, которые в массовом сознании воспринимаются как инкантеры и риторы. Проциане и халикаарнийцы работали вместе в недавнем прошлом и, как тебе известно, достигли результатов, глубоко поразивших тех немногих, кто о них знает. – Говоря, Лодогир смотрел мне прямо в глаза. Я понял, что он имеет в виду изменение мировых путей, которое, помимо всего прочего, поместило фраа Джада на «Дабан Урнуд», притом что с Арба зафиксировали его гибель.
– Например, когда мы разоблачили шпиона Ж’вэрна, – сказал я, просто чтобы сбить с толку тех, кто нас, возможно, подслушивал.
– Да, – говоря, Лодогир едва заметно мотнул головой. – А значит, сотрудничество должно продолжаться.
– Какова цель этого сотрудничества?
– Межкосмический мир и единство, – отвечал Лодогир таким елейным тоном, что мне захотелось расхохотаться. Однако я твёрдо решил не доставлять ему такого удовольствия.
– На каких условиях?
– Забавно, что ты спросил. Пока ты пребывал в бесчувственном состоянии, некоторые из нас обсуждали как раз этот вопрос. – И он с некоторым нетерпением поглядел на устье шахты в Четвёртый орб, перед которой собрались все остальные.
– Считаете ли вы, что участь фраа Джада повлияла на результат переговоров?
– О да, – ответил фраа Лодогир. – Я даже сказать не могу, как сильно она на него повлияла.
Мне подумалось, что наш разговор может привлечь к себе ненужное внимание. Кроме того, ясно было, что больше ничего из Лодогира не вытянуть. Поэтому я повернулся и проводил его к устью шахты.
– Вижу, у нас тут почтеннейшие проциане, – заметил Джезри, кивая на Лодогира и двух его спутников.
– Ага, – ответил я и снова на них посмотрел. Только сейчас до меня дошло, что оба спутника Лодогира – милленарии.
– Они тут в своей стихии, – продолжал Джезри.
– Политика и дипломатия? Без сомнения.
– И очень пригодятся, если нам понадобится изменить прошлое.
– Ты хочешь сказать – больше, чем уже изменили? – сказал я, надеясь, что это проскочит как обычная издёвка над процианами. – А если серьёзно, фраа Лодогир тщательно обдумал историю фраа Джада и пришёл к различным глубоким умозаключениям.
– Умираю от желания их услышать, – с каменной миной ответил Джезри. – У него и практические предложения есть?
– До этого как-то разговор не дошёл.
– Хм-м. Значит, тут надо думать нам?
– Боюсь, что да.
Спуск в Четвёртый орб занял довольно много времени из-за техники безопасности.
– Вот уж не ожидал, – донёсся сверху голос Арсибальта, – но это уже банально!
– Что именно? Наступать мне на физиономию?
(Арсибальт спускался чересчур быстро с риском отдавить мне руки.)
– Нет. Наше взаимодействие с Геометрами.
Я молча спустился на несколько перекладин, обдумывая услышанное. Возразить было нечего. Я мысленно составлял список того, что показалось мне здесь «банальным», если пользоваться выражением Арсибальта. Красная аварийная кнопка в обсерватории. Машина для согрева внутренностей. Бумажная волокита в больнице. Латерранец, мывший посуду. Захватанные жирными пальцами перекладины.
– Да, – сказал я. – Если забыть про то, что мы не можем есть их пищу, экзотики тут не больше, чем на Арбе в какой-нибудь чужой стране.
– Даже меньше! – воскликнул Арсибальт. – Чужая страна на Арбе может быть допраксичной, с диковинной религией или национальными обычаями, а тут…
– А тут всё это выхолощено. Голая технократия.
– Да! И чем более технократичными они становятся, тем сильнее сближаются с нами.
– Верно.
– И когда же будет интересное?
– В каком смысле? Как в научно-фантастическом спиле, когда начинается такое, что все ахают?
– Хотелось бы, – ответил он.
Мы некоторое время спускались молча, потом Арсибальт добавил чуть тише:
– Просто… я хочу сказать: «Ладно-ладно, я понял! Гилеин поток определяет конвергенцию мыслящих систем на разных мировых путях!» Но ради чего? Не просто же большой корабль путешествует из космоса в космос, собирая образцы населения и заключая их в стальные капсулы.
– Возможно, Геометры разделяют твои чувства. Ты очнулся всего пару часов назад. Они странствуют тысячу лет. Представляешь, насколько им это всё обрыдло?
– Идея понятна, Раз, но я вижу, что им не обрыдло. Они превратили это в своего рода религию. И прибыли сюда с завышенными ожиданиями.
– Тсс! – зашипел Джезри (он был сразу подо мной) и продолжал голосом, который было слышно во всех двенадцати орбах: – Арсибальт, если ты не перестанешь молоть языком, фраа Лодогиру придётся стереть всем память!
– О чём? – отозвался Лио. – Я ничего не помню.
– Если так, причина не в колдовстве риторов, – крикнул фраа Лодогир, – а в том, что неостроумные шутки быстро забываются.
– О чём вы говорите? – спросил Юл. – Вы пугаете спилезвёзд.
– Мы говорим о том, что всё это значит, – ответил я. – Почему они такие же, как мы.
– Может, они более чудны́е, чем вам кажется, – предположил Юл.
– Пока нас не пустят в Первый орб, мы не узнаем.
– Так идём в Первый орб.
– Раз там уже побывал, – хохотнул Джезри.
Мы добрались до низу, спустились по шахте – такой же, как все остальные, и увидели под собой плавучие дома Четвёртого орба. В середине был овальный пруд – роскошь, отсутствующая в латерранских орбах. Возможно, урнудцы добились от своих растений более высокой урожайности и могли оставить часть воды свободной просто для красоты. Пруд окружала набережная, на которой уже были расставлены столы.
– Здесь мы проводим важные встречи, – объяснил Жюль.
Мне сразу вспомнились Арсибальтовы слова про банальность.
У пришельцев есть конференц-центры!
Урнудцы приварили к небу лестницу и выкрасили её в голубой цвет. Мы спускались, с каждым шагом становясь всё тяжелее. Здешние плавучие дома по виду почти не отличались от латерранских. Не так уж много есть способов построить конструкцию с плоской крышей, способную держаться на воде. Декоративные изыски – возможно, индивидуальные у разных народов «Дабан Урнуда» – скрывались за водопадами плодоносящих лиан и ярусами фруктовых деревьев. Наш путь через плавучий комплекс был узкий, но прямой и чёткий: бульвар, ведущий к овальному пруду. Здесь не приходилось перебираться с террасы на террасу. Иногда нам попадались урнудские пешеходы. Глядя в их лица, я гнал от себя мысль, что они – лишь грубые подобия более совершенных существ выше по фитилю. При нашем приближении все они отводили глаза, уступали дорогу и терпеливо ждали, пока мы пройдём. Мне показалось, что позы их выражают покорность.
– Интересно, – поделился я своими раздумьями с шагающим рядом Лио, – в какой мере всё вокруг нас – исходная урнудская культура, а в какой – последствия тысячи лет жизни в военном корабле?
– Может быть, тут нечего противопоставлять, – сказал Лио, – потому что никто, кроме урнудцев, таких кораблей не строил.
Бульвар вывел нас к набережной конференц-пруда. Она, как мы заметили ещё сверху, делилась на четыре равных сектора и была окружена четырьмя стеклянными павильонами, изогнутыми как бровь.
– Обратите внимание на двери! Видите уплотнитель? – сказал Юл, указывая на вход в павильон. – Это аквариум!
Он был прав: через стекло мы видели фтосцев без носовых трубок. Они листали какие-то документы или разговаривали по местной версии жужул.
– Баллоны с трубками они оставляют при входе. – Корд кивнула на стойку сразу за уплотнённой дверью. Там висели десятки баллонов.
Джезри ткнул меня в бок.
– Переводчики! – воскликнул он, указывая на застеклённый мезонин над главной палубой «аквариума». Несколько фтосцев, мужчин и женщин, сидели за пультами, лицом к пруду, поправляя на голове наушники. И впрямь, к нам уже спешили урнудские стюарды с подносами «капель» – красных для орта, синих для флукского. Я затолкал в ухо красную и услышал знакомые интонации Жюля Верна Дюрана. Оглядевшись, я отыскал его в кабинке над латерранским павильоном. «Командование приветствует арбскую делегацию и просит гостей пройти к воде для церемонии открытия», – говорил он. По тону чувствовалось, что он повторяет это примерно в сотый раз.
Мы присоединились к той части арбской делегации, которая прибыла заранее, чтобы уладить всё, пока не набежали спилезвёзды, журналисты и космические десантники. В её составе была и Ала. Бонзы со своими секретарями тоже опередили нас и ждали на краю пруда в пузыре размером с жилой модуль, чуть левее того места, где стояли сейчас мы. За пузырём размещалось оборудование, в том числе баллоны сжатого воздуха, надо думать, с Арба. Видимо, надувной дом изображал павильон, что символически уравнивало наших бонз с заправилами Геометров. Пузырь был из той же мутной полиплёнки, что на окнах моего карантинного вагончика в Тредегаре. Я смутно различал фигуры в тёмных костюмах за столом (их я про себя назвал прептами). Сервенты стояли у стен или бегали с документами.
Довольно долго я наблюдал, как Ала то входит в надувной дом, то выходит наружу. Иногда она, поглядывая на фальшивое небо, говорила в прикреплённый к наушникам микрофон, иногда – если беседовала с кем-то лицом к лицу – снимала гарнитуру и прикрывала микрофон рукой. Воспоминания о том, что было между нами утром, нахлынули и вытеснили всё остальное. Я думал о себе как о человеке, хромом на одну ногу, который выучился ходить и забыл о своём увечье. Однако пустившись в дальний путь, он обнаружил, что всё время возвращается в исходную точку, потому что из-за больной ноги ходит кругами. Но если он найдёт себе спутника, хромающего на другую ногу, и они отправятся вместе…
Корд шутливо меня толкнула, и я чуть не упал в пруд – ей пришлось ловить меня за стлу.
– Она красавица, – сказала Корд, пока я не начал возмущаться.