– А зачем это оговаривать?
– Ацикличность требуется, чтобы сохранить фундаментальную доктрину протесизма: кнооны неизменны. Если бы стрелки шли по кругу, то события в нашей вселенной могли изменить Гилеин теорический мир.
– Конечно, – сказал я. – Теперь, после твоих слов, мне это очевидно.
– Схема, – продолжал Крискан, указывая на чертёж с двумя квадратиками, – на взгляд метатеорика, просто неверна.
– Что значит «просто неверна»? Как можно делать такие заявления?
– В метатеорике это вполне законный шаг. Ты должен постоянно спрашивать себя: «почему всё так, а не иначе?» И проверив, таким образом, эту схему, ты тут же сталкиваешься с проблемой: почему миров два? Не один, не много, а два? Можно нарисовать схему только с одним миром – Арбской причинно-следственной областью – и нулём стрелок. Это вызовет очень мало возражений у метатеориков (по крайней мере у не-протесистов). С другой стороны, можно допустить, что «миров много» и постараться доказать, почему такое возможно. Но доказать утверждение: «Мира два – и только два!» не легче, чем утверждение: «Миров ровно сто семьдесят три, а все, утверждающие, что их сто семьдесят два, – сумасшедшие!»
– Ладно, если сформулировать так, я согласен, что это чудно́. Как когда богопоклонники утверждают, что их писание состоит из тридцати семи книг, а всякий, кто назовёт другое число, должен умереть.
– Да, по этой самой причине протесизм действует некоторым на нервы. Поэтому шаг Эразмаса – Утентины состоит в том, чтобы сказать: «верное для одного ОАГа, должно быть верно для другого» и допустить существование других ОАГов с другим количеством миров.
Крискан снова взял палку и нарисовал вот такую схему:
– Этот ОАГ называется «товарный состав», – объявил Крискан. – В топологии товарного состава существует (возможно, бесконечное) множество Гилеиных теорических миров, находящихся в иерархической зависимости, каждый «более протесовый», чем следующий, и «менее протесовый», чем предыдущий. Так вводится понятие аналогового протесизма. В исходном протесизме протесовость – свойство бинарное, числовое.
– Мир либо протесов, либо нет, – перевёл я.
– Да. Здесь же градации протесовости допускаются.
– Не просто допускаются, – сказал я. – Они необходимы.
– Да, – проговорил Крискан рассеянно. Он рисовал следующую схему.
– Это «расстрельный взвод», – сказал он. – В топологии расстрельного взвода некое число Гилеиных теорических миров связано с Арбской причинно-следственной областью напрямик. Таким образом, вводится представление об отдельных протесовых мирах, никак не связанных друг с другом. В простом протесизме все возможные теорические сущности засунуты в один квадратик с надписью «Гилеин теорический мир», что как будто подразумевает причинно-следственные связи внутри квадратика. Но, возможно, это не так, и каждую математическую сущность надо поместить в свой изолированный мир.
Следующую схему Крискан рисовал довольно долго.
– «Обратная дельта», – сказал Крискан. – У неё та же топология, что у речной дельты, но стрелки направлены в противоположную сторону, отсюда и название. Обратную дельту легче всего описать, сказав, что она соединяет все свойства товарного состава и расстрельного взвода.
– Ясно, – проговорил я, немного подумав, поскольку чувствовал, что Крискан меня проверяет. – В ней есть аналоговый протесизм – градации протесовости, и есть идея, почерпнутая из расстрельного взвода, что разные кнооны могут быть никак между собой не связаны. Что они могут происходить из совершенно разных теорических миров.
Крискан не ответил: он снова водил палкой по земле.
– Шагальщик, – объявил он.
– Шагальщик? – переспросил я. – И как он шагает?
– Название происходит от тропических деревьев, которые держатся за землю множественными корневыми системами. Как ты видишь, топология близка к обратной дельте. Разница в том, что обитаемый космос не один. Ты заметишь, что я изменил название.
– Да. До сих пор всё заканчивалось стрелками, ведущими в Арбскую причинно-следственную область. Теперь ты допускаешь поликосмическую схему – многочисленные обитаемые космосы, не связанные друг с другом причинно.
– Верно. Не связанные причинно, однако – и это важно – непричинно коррелирующие, так как обладают знаниями об одних и тех же кноонах. Обитатели других космосов получают Гилеин поток из тех же источников, что и мы. В итоге у них может быть, например, Адрахонесова теорема по тем же причинам, что у нас. И, наконец, фитиль.
– Фитиль – полностью обобщённый ОАГ, – сказал Крискан. – Гилеин поток течёт слева направо – от более протесовых к менее протесовым мирам. Однако здесь мы доводим аналоговый протесизм до логического завершения, убирая различие между типами миров.
– Я вижу наш здесь, – сказал я, указывая на квадрат, подписанный «Арбская пр. – след, область».
– Да, – сказал Крискан. – Я подписал его, просто чтобы отличать от других. Однако он ничем не отличается от других космосов на схеме: здесь все миры являются потенциально обитаемыми космосами и будут походить на тот, в котором живём мы.
– Итак, ты совершенно отбросил идею особенного ГТМ, населённого чистыми формами, – сказал я.
Крискан пожал плечами.
– Может быть, что-то такое и есть где-то, далеко слева, но в целом ты прав. Это сеть космосов, подобных нашему. И есть одно, отсутствующее во всех предыдущих топологиях, а именно…
– Кажется, вижу. – Я коснулся ногой квадрата с надписью «Арбская пр. – след, область». – В фитиле мы служим источником Гилеина потока для другого мира.
– Совершенно верно, – сказал Крискан. – Фитиль вводит представление о том, что наш мир может быть Гилеиным теорическим миром для какого-то другого.
– Или может таким представляться, – поправил Лио, – если в том мире ещё никто не додумался до сложного протесизма.
– Да, – сказал Крискан немного удивлённо – он явно не ожидал такого дельного замечания от человека, которого записал в назойливые шуты.
– Невольно задумаешься о Двоюродных. – Я вспомнил вчерашнее дикое предположение Арсибальта, что Двоюродные прибыли не из другой солнечной системы, а из другого космоса.
– Да, – проговорил Крискан. – Невольно задумаешься о Двоюродных.
Благодарности
«Анафем» не мог бы появиться, если бы ему не предшествовали:
• проект Millennium Clock, созданный Дэнни Хиллисом и его соратниками по Long Now Foundation, в том числе Стюартом Брендом и Александром Роузом;
• философское преемство, идущее от Фалеса и Платона к Лейбницу, Канту, Гёделю и Гуссерлю;
• проект «Орион» в конце 50-х – начале 60-х годов.
Таким образом, автор обязан куда большему числу людей, чем можно перечислить на странице благодарностей. Место действия романа, а также тот простой факт, что это беллетристика, исключает сноски. Последнее не совсем удачно, поскольку многие читатели, возможно, захотят узнать, откуда на самом деле взялись идеи, обсуждаемые героями, и где о них можно прочесть больше. Соответственно подробные благодарности вместе со ссылками на другие источники можно найти по адресу https://www.nealstephenson.com/acknowledgments.html
Многим читателям будет очевидно, что источником вдохновения для упомянутых в «Анафеме» миллениумных часов стал проект 10000-летних часов, задуманный примерно в 1995 году Дэнни Хиллисом и осуществляемый теперь The Long Now Foundation. Я впервые услышал эту идею от самого Дэнни и от Стюарта Бренда на Хакерской конференции в середине девяностых. Весной 1999 года Дэнни попросил меня и ещё нескольких человек сделать наброски для сайта The Long Now Foundation – не серьезные инженерные проекты, а просто свои представления о том, какими могут быть эти часы. Я нарисовал систему стен с отверстиями, которые механизм часов открывает в определённое время. В этих почеркушках угадываются и некоторые другие элементы мира, описанного в «Анафеме».
В конце 1999 года, когда газеты печатали сводки основных новостей за год, за десять лет, а иногда даже за век и за тысячелетие, я глубже задумался о «монахах при часах» из моих набросков и о том, не выйдет ли из этого затравка для нового романа. Впрочем, тогда я только-только приступил к серьёзной работе над «Барочным циклом», поэтому отложил идею в долгий ящик и почти не думал о ней, пока не закончил последний из романов цикла – «Систему мира». Тогда я начал видеть возможные связи между ней и другими заинтересовавшими меня идеями, поэтому вытащил ее из закромов и приступил к работе.
Проектирование 10000-летних часов, поиск участков и разработка прототипов отдельных составляющих – особенно планетария, открытого в октябре 2005 года, – уверенно продвигались последние несколько лет, главным образом благодаря щедрой поддержке (по алфавиту) Джеффа Безоса, Билла Джоя, Митча Кейпора, Натана Мирвольда, Джея Уокера и анонимного жертвователя, а также многих, кто помогал средствами, идеями, опытом. Я признателен Стюарту Бренду, Александру Роузу, Дугу Карлстону и Томи Пирсе, а также ранее перечисленным лицам за разговоры о проекте часов.
Будь «Анафем» нехудожественным произведением, фрагменты, касающиеся науки и философии, пестрели бы примечаниями с отсылками к земным мыслителям, у которых я почерпнул обсуждаемые идеи. Каждое примечание было бы снабжено многочисленными оговорками и выглядело примерно так:
«Я не мог бы написать этого, если бы Х не высказал идею Y и не опубликовал ее в книге Z. Однако прошу учесть: (а) я не философ, не математик и не учёный; (б) это роман, а не обзор истории изучения вопроса, и мое изложение идеи Y, возможно, не выдерживает строгой критики. Х, если он жив, увидев свою фамилию в наукообразном примечании к этому тексту, возможно, захочет публично откреститься от меня и моей книги, а если нет, то перевернётся в гробу. Дорогой читатель, учти, пожалуйста, что этим примечанием я только отдаю долг Х; если ты действительно хочешь понять идею Y, пожалуйста, купи и прочти книгу Z».