– Говоря серьёзно, – продолжила Тулия, – эта гипотеза не объясняет, почему призвали Пафлагона. Вспышки на солнце может изучать любой космограф.
– Ты спрашиваешь, в чём связь с поликосмизмом? – уточнил Джезри.
– Да.
– Может, её и нет, – предположил я. – Может, Игнете Фораль понадобился космограф и она случайно вспомнила Пафлагона.
– Может, её осудили за ересь, а Пафлагона выдернули, чтобы сжечь вместе с ней, – добавил Джезри.
За несколько минут мы придумали ещё с пяток подобных гипотез, потом отбросили их все и согласились, что Пафлагона призвали по какой-то существенной причине.
Джезри сказал:
– Древние теоры начали говорить о поликосме в связи со звёздами: как они рождаются и что в них происходит.
– Нуклеосинтез и всё такое, – подхватила Тулия.
– А ещё – как при взрыве звёзд образуются планеты…
– И мы, – закончил я.
– Да, – сказал Джезри. – Отсюда вопрос: почему все эти процессы в точности таковы, чтобы вести к возникновению жизни? Вопрос скользкий. Богопоклонники говорят: «Бог создал космос специально для нас». Но поликосмический ответ таков: «Нет, космосов много, одни годятся для жизни, другие нет – мы видим лишь тот, в котором можем существовать». Вот истоки той философии, которую нравится изучать сууре Акулое.
– Теперь я, кажется, понимаю, почему ты заговорил про солнце, – сказал я. – Может, с ним и правда что-то не так. Например, получены новые данные, и они противоречат теорике того, что должно происходить в недрах звёзд. И следствия затрагивают поликосмические теории, которыми занимается Пафлагон.
– Или – более вероятно – так ошибочно полагает Игнета Фораль, поэтому она отправила Пафлагона ловить чёрную кошку в тёмной комнате, – сказал Джезри.
– У меня сложилось впечатление, что она очень умна, – возразила Тулия, но Джезри уже не слушал. Он повернулся ко мне:
– Я хочу посмотреть табулу вместе с тобой. Или без тебя, если тебе некогда.
Его предложение не понравилось мне по двенадцати разным причинам, но я не мог этого сказать, не выставив себя свиньёй и не создав впечатление, будто хочу монополизировать табулу.
– Хорошо, – сказал я.
– А ты уверен, что это стоит делать? – спросила Тулия, ясно давая понять, что, по её мнению, не стоит. Назревала ссора, но тут мы увидели, что к нам решительно направляется суура Ала.
– Ох-хо, – проговорил Джезри.
Я никогда не мог сформулировать, в чём Алина необычность. Порой во время лекций или провенера я ловил себя на том, что с любопытством её разглядываю. Лицо у неё было круглое, а шея – тонкая, что ещё подчёркивалось короткой стрижкой. (Ала подстриглась в аперт и с тех пор кто-то из суур подравнивал ей прическу.) Глаза и рот большие, носик – маленький, острый, да и вся она была маленькая и худая, особенно рядом с округлой Тулией. Почему-то чувствовалось, что облик очень подходит к её характеру.
– Восьмисотый раз за последние три месяца фраа Эразмас в центре оживлённого разговора. Вдали от чужих ушей. Выразительно поглядывает на небо и на владение Шуфа, – начала она, не теряя времени на приветствия. – Не трудитесь оправдываться, я знаю, вы что-то задумали. Много недель назад.
Мы довольно долго стояли в молчании. Сердце у меня колотилось. Ала обводила наши лица глазами-прожекторами.
– Ладно, не будем трудиться, – сказал Джезри, но на большее его не хватило. Вновь наступила долгая тишина. Я ждал, что сейчас Ала вспыхнет и пригрозит нам инквизицией. Но нет – лицо её как будто осунулось, и мне показалось, что сейчас на нём проступят другие чувства – я не знал какие. Однако Ала только решительно сдвинула брови, повернулась к нам спиной и зашагала прочь. Когда она отошла на несколько шагов, Тулия припустила следом. Мы с Джезри остались вдвоём.
– Жуть, – сказал он.
– Думаешь, она нас заложит? – Я постарался произнести это иронически, в смысле: «ты правда такой дурак, что думаешь, будто она нас заложит?», но Джезри принял мои слова за чистую монету.
– Для неё это отличный способ выслужиться перед инспектрисой.
– Однако она специально подошла к нам, когда никого рядом не было, – напомнил я.
– Может, она хочет потребовать от нас плату за молчание?
– Что мы можем ей предложить? – фыркнул я.
Джезри задумался и пожал плечами.
– Себя?
– А вот теперь ты пошлишь. Почему не сказать хотя бы «свою любовь»?
– Потому что я не питаю любви к Але, – буркнул Джезри, – да и она ко мне.
– Брось, не такая уж она гадкая.
– Как ты можешь так говорить после того, что она нам устроила?
– Может, она просто хотела предупредить, что мы слишком заметно себя ведём.
– Ну, тут она права, – согласился Джезри. – Хватит нам говорить на виду у всего матика.
– Ты можешь предложить что-нибудь получше?
– Да. Нижний подвал Шуфова владения, следующий раз, как Арсибальт подаст знак.
Случай представился меньше чем через четыре часа. Внешне всё шло гладко. Арсибальт подал знак. Мы с Джезри заметили это из разных мест и пришли во владение Шуфа независимо. Никого, кроме Арсибальта, там не было. Мы с Джезри спустились в склеп и приступили к работе.
С другой стороны, всё с самого начала было не так. Я ходил во владение Шуфа окольной дорогой, через страничную рощу, каждый раз немного другим путём, Джезри же отправился от моста прямым курсом. Впрочем, нельзя сказать, что я больше преуспел в конспирации, поскольку встретил не менее четырёх гуляющих инаков, а перед самым владением Шуфа чуть не споткнулся о сууру Тари и фраа Бранша, которые тесно общались, глубоко забравшись друг дружке в стлы.
Я вошёл в здание с намерением отменить всю затею, но Джезри уговорил меня спуститься. Арсибальт, уже порядком напуганный, остался нести дозор. Итак, мы втиснулись в крохотный склеп, где я столько времени провёл в одиночестве. Но с Джезри всё было иначе. Я привык к геометрическому искажению от «рыбьего глаза», он – нет, и долго увеличивал разные предметы, просто чтобы посмотреть, как они выглядят. Я в первые разы проделывал то же самое, но сейчас мне хотелось на него заорать. Джезри как будто не понимал, что у нас нет времени. Заинтересовавшись чем-то, он говорил слишком громко. Обоим нам пришлось выходить в сортир; я объяснил Джезри, что приоткрытая дверь означает: «в здании никого нет».
Прошло, наверное, часа два-три, прежде чем мы занялись, наконец, солнцем. Табула позволяла изучать его не хуже, чем далёкие звёзды. Её яркость была ограничена, поэтому солнце представало не слепящим термоядерным шаром, а чётко очерченным диском – ярким, разумеется, но не таким, чтобы на него нельзя было смотреть. Если увеличить изображение и уменьшить яркость, можно было увидеть пятна. Я не мог сказать, слишком ли их много. Джезри тоже. Ещё приглушив солнечный диск, мы поискали на лимбе вспышки, но тоже ничего особенного не нашли. Ни я, ни он в этом толком не разбирались. Мы никогда прежде не обращали особого внимания на солнце, считая его противной и непредсказуемой звездой, помехой в изучении других звёзд.
Отчаявшись и убедив себя, что гипотеза про Самманна и очки неверна, а мы зазря убили полдня, мы пошли наверх, но дверь оказалась закрыта. В здании кто-то был.
Мы прождали полчаса. Возможно, Арсибальт закрыл дверь по ошибке: я тихонько поднялся и приложил к ней ухо. Арсибальт с кем-то разговаривал, и чем дольше я вслушивался в приглушённые голоса, тем больше убеждался, что с ним суура Ала. Она нас выследила!
На моё сообщение о том, что происходит, Джезри ответил очередной гадостью про Алу. Получасом позже она всё ещё была там. Нам с Джезри отчаянно хотелось есть. Арсибальт наверняка впал в животную панику.
Очевидно, по меньшей мере один человек раскрыл (или вот-вот должен был раскрыть) нашу тайну. Мы сидели в темноте на корточках, запертые, как крысы, и обдумывали последствия. Вести себя так, будто ничего не произошло, было бы глупо. Поэтому мы вынули из-под себя полипласт, завернули в него табулу и затолкали её так далеко, как только смогли, – в самое дальнее место, которое Арсибальт успел раскопать. Потом мы взяли лопату и накидали сверху четыре фута земли, основательно при этом перемазавшись. Затем я снова поднялся по лестнице и приложил ухо к двери. На сей раз я ничего не услышал. Однако дверь была по-прежнему закрыта.
– Видимо, Арсибальт променял нас на ужин, – сказал я, спустившись в склеп. – Но держу пари, Ала ещё там.
– Не в её характере бросать неоконченное дело, – заметил Джезри.
– Впервые слышу, как ты говоришь о ней что-то хорошее.
– Так что, по-твоему, нам делать, Раз?
Никогда прежде Джезри не интересовался моим мнением по какому бы то ни было поводу. С минуту я смаковал новое ощущение, потом сказал:
– Если она намерена нас заложить, то мне в любом случае крышка. Но ты ещё можешь выкрутиться. Так что выйдем вместе. Накройся стлой и дуй прямиком к чёрному ходу. Я заговорю с Алой – ты за это время успеешь скрыться.
– Договорились, – сказал Джезри. – Спасибо, Раз. И учти: если она тебя домогается…
– Заткнись.
– Ладно, пошли. – Джезри натянул стлу на лицо, но я заметил, что одновременно он трясёт головой. – И вот такое у нас тут считается захватывающими приключениями!
– Может быть, твоё желание сбудется, и с миром что-нибудь произойдёт.
– Я думал, что уже, – сказал Джезри, кивая на то место, где мы спрятали табулу. – Но пока ничего нет, кроме солнечных пятен.
Дверь открылась, и на нас упал свет.
– Здравствуйте, мальчики, – сказала суура Ала. – Выход потеряли?
Джезри был закутан с головой – его лица она не видела. Он взбежал по лестнице, почти что оттолкнув Алу, и ринулся к чёрному ходу. Я рванул за ним и оказался лицом к лицу с Алой в тот самый миг, как сверху раздался ужасающий грохот. Джезри растянулся на пороге, укрытый задравшейся стлой от пояса и выше.
– Без толку прятаться, Джезри. Я твою улыбку везде узнаю! – крикнула Ала.
Джезри встал на четвереньки, натянул стлу на зад, вскочил и был таков. Теперь, когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что Ала натянула поперёк выхода свою хорду, примерно на уровне щиколоток, привязав её к двум стульям. Неподвязанную стлу она придерживала рукой.