– Только потому, что пены ему поклонялись, – напомнил Лио.
– Ну, может, мы увидим пенов, которые поклоняются Ороло. Не знаю, как это работает. Может, тут есть туристическая индустрия.
– Ты шутишь? – спросил Арсибальт.
– Посмотри на расширение дороги, где мы остановились, – сказал я.
– И что?
– Зачем оно здесь?
– Понятия не имею. Я не праксист, – ответил Арсибальт.
– Чтобы машинам удобнее было разъехаться? – предположил Лио.
Я махнул рукой, предлагая обозреть виды.
– Оно здесь из-за этого.
– Из-за чего? Из-за красот природы?
– Ага.
Я обернулся и увидел, что Лио зашагал прочь. Я догнал его. Арсибальт остался изучать виды, как будто надеялся при более тщательном рассмотрении отыскать изъян в моей логике.
– Успел взглянуть на икосаэдр? – спросил Лио.
– Ага. И увидел чертёж – геометрию.
– Ты думаешь, что они – как мы. Что мы, последователи Нашей Матери Гилеи, будем им близки, – сказал он, словно предлагая мне примерить фразы на себя.
Я почувствовал, что он обходит меня с фланга, и занял оборонительную позицию.
– Не просто же так они выбрали своей эмблемой теорему Адрахонеса…
– Корабль тяжело вооружён.
– Ещё бы!
Лио замотал головой.
– Я не про импульсную тягу. В качестве оружия эти бомбы практически бесполезны. Я про другое – то, что можно разглядеть, если всмотреться хорошенько.
– Я не видел ничего, хотя бы отдалённо напоминающего оружие.
– В амортизаторе такой длины много чего можно спрятать. И под гравием тоже.
– Например?
– На гранях есть элементы, расположенные через равные расстояния. Думаю, это антенны.
– И что? Разумеется, там должны быть антенны.
– Это фазированные системы, – ответил Лио. – Военные. Средство нацелить рентгеновский лазер или аппарат жёсткой посадки. Больше пока не скажу, надо смотреть в книжках. И ещё мне не понравились планеты спереди.
– Чего-чего?
– На переднем амортизаторе нарисованы четыре диска в ряд. Я думаю, это изображения планет. Как на военных воздухолётах эпохи Праксиса.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы понять смысл.
– Погоди! Ты думаешь, это жертвы?!
Лио пожал плечами.
– Нет, погоди всё-таки! – воскликнул я. – А вдруг это что-нибудь более мирное? Например, родные планеты Двоюродных?
– Мне кажется, все слишком спешат найти приятные объяснения…
– И ты, как будущий дефендор, решил проявить бдительность, – сказал я. – У тебя отлично получается.
– Спасибо.
Минут пять мы молча прохаживались взад-вперёд по широкому участку шоссе. Некоторые наши спутники тоже воспользовались случаем размять ноги. Фраа Джад прогуливался в одиночестве. Я решил, что сейчас самое время задать интересующие меня вопросы.
– Фраа Лио, – сказал я. – Фраа Джад сообщил мне, что милленарский матик концента светителя Эдхара – одно из трёх мест, где мирская власть примерно во времена Реконструкции захоронила все ядерные отходы. Два другие – Рамбальф и Тредегар. В прошлую ночь их тоже осветил лазерный луч с корабля Двоюродных.
Лио удивился гораздо меньше, чем я рассчитывал.
– Среди дефендоров давно бытует подозрение, что Трём нерушимым дали устоять не без причины. Одна из гипотез – что это свалки Всеобщих уничтожителей и другого опасного мусора эпохи Праксиса.
– Пожалуйста, не называй мой дом свалкой, – сказал фраа Джад. Однако голос у него был весёлый, а не обиженный. Если прилично так сказать о тысячелетнике, фраа Джад дурачился.
– А сами отходы вы видели? – спросил Лио.
– Конечно. Они в цилиндрах, в пещере. Мы смотрим на них каждый день.
– Зачем?
– По разным причинам. Например, моё самоделье – кровельщик.
– Это что-то связанное с черепицей? – спросил я.
– С соломой: я делаю кровли из сухой травы.
– И какое отношение имеет солома к сва… к хранилищу ядерных отходов?
– Влага конденсируется на стенах пещеры и капает на цилиндры. За тысячи лет она может их проесть, либо вырастут сталагмиты и продавят контейнеры. Чтобы такого не произошло, мы накрываем контейнеры соломенной кровлей.
Это было настолько дико, что я не придумал ничего умнее, чем поддержать светский разговор:
– Ясно. И где же вы берёте солому? У вас там вроде нет места, чтобы выращивать много травы?
– А много и не надо. Хорошо сделанная кровля живёт долго. Правда, мне всё-таки надо будет заменить солому, уложенную моей фидой, суурой Аврадель, сто лет назад.
Мы с Лио прошли несколько шагов, прежде чем нас шарахнул смысл последней фразы. Мы переглянулись и безмолвно приняли решение не отвечать.
– Он нас просто разыгрывал! – сказал я, когда у нас с Лио снова выдалась минутка наедине. (Мы закидывали рюкзаки в отведённую нам келью монастырского пансионата.) – В отместку за то, что его матик обозвали свалкой.
Лио молчал.
– Лио! Не настолько же он старый!
Лио снял рюкзак, расправил плечи (я бы так не смог) и повёл ими назад и вниз, чтобы восстановить равновесие. Как будто мог разбить оппонентов исключительно превосходством своей стойки.
– Давай не волноваться из-за того, сколько ему лет.
– Ты хочешь сказать, он нас не разыгрывал?
– Я сказал, давай не будем из-за этого волноваться.
– Я не говорю, что стоит волноваться, но знать было бы интересно.
– Интересно? – Лио снова проделал тот же трюк с плечами. – Мы оба говорим прехню. Ты не согласен?
– Согласен, – тут же отозвался я.
– Вот и хватит. Надо говорить прямо – и тогда придётся сразу же закрыть рот, если мы не хотим, чтобы нас сожгли на костре.
– Ладно. Ты смотришь с дефендорской точки зрения. Я готов её принять.
– Отлично. Значит, мы оба поняли, о чём на самом деле говорим.
– Что нельзя прожить так долго, не ремонтируя цепочки в ядрах своих клеток, – сказал я.
– Особенно в условиях радиации.
– Об этом я не подумал. – Я помолчал, мысленно прокручивая в голове разговор с фраа Джадом. – И как же у него такое сорвалось? Уж наверняка он понимает, насколько опасен даже намёк на то, что он… э… из тех, кто может ремонтировать свои клетки.
– Ты шутишь? Ничего у него не сорвалось. Он нарочно нам сказал, Раз.
– Он дал понять…
– Он доверил нам свою жизнь, – сказал Лио. – Ты разве не заметил, как он ко всем приглядывался? И выбрал нас, мой фраа.
– Ух ты! Если это правда, то я горжусь и ужасно рад.
– Радуйся, пока можно, – ответил Лио. – Поскольку обычно такое доверие связано с некоторыми обязательствами.
– Какими именно?
– Почём я знаю? Я просто хочу сказать, что его призвали не просто так. От него чего-то ждут. Он вырабатывает стратегию. И мы теперь часть этой стратегии. Солдаты. Пешки.
Я на какое-то время заткнулся: у меня напрочь отшибло способность мыслить.
Потом я вспомнил одну вещь и сразу почувствовал себя лучше.
– Мы так и так пешки, – сказал я.
– Ага. И будь у меня выбор, я бы предпочёл быть пешкой у того, кого вижу. – Впервые со вчерашнего вечера Лио улыбнулся своей прежней улыбкой. Всё это время он был непривычно серьёзен. Впрочем, будешь серьёзным, если думаешь, что круги на корабле пришельцев – и впрямь уничтоженные планеты.
Мы, инаки, любим говорить, что живём куда скромнее базских прелатов, которые ходят в алых шёлковых облачениях, окружённые облаком фимиама. Но у нас дома хотя бы каменные и не требуют особой заботы. Здесь всё было из дерева: выше по склону маленькая скиния и братские корпуса, образующие своего рода клуатр вокруг источника, ниже у дороги – два ряда домиков с двухъярусными кроватями и большое здание, где разместились столовая и несколько конференц-залов. Все строения выглядели ухоженными, но видно было, что дерево гниёт, и, если люди отсюда уйдут, через несколько десятилетий на месте монастыря останется груда дров.
Мы не видели, как живут монахи. Наши кельи были чистые, но сплошь исписаны и разрисованы детьми, которых сюда привозят отдыхать. Нам просто повезло, что детей сейчас не было: предыдущая смена закончилась два дня назад, новая ещё не началась. Из шести молодых сотрудников четверо на пересменок вернулись в город. Оставшиеся два и базский священник – руководитель лагеря – приготовили нам немудрёный ужин. Мы занесли в кельи рюкзаки, быстренько сполоснулись в общей бане и собрались в столовой за складными столами – примерно такими же, какие ставили у себя в аперт. Здесь пахло красками – видимо, в том же помещении у детей проходил рисовальный кружок.
Нам сказали, что монахов сорок три – много меньше, чем в одном только нашем капитуле. Четверо пришли поужинать с нами. Мы не поняли, это какие-то местные иерархи или просто остальным тридцати девяти неинтересно на нас смотреть. Все четверо были старые, седобородые, и все хотели видеть фраа Джада. Базско-ортодоксальный орт примерно на семьдесят процентов совпадал с нашим.
Казалось бы, мы с Лио после нашего разговора должны сесть рядом с фраа Джадом, но мы, соблюдая конспирацию, словно тайные агенты в спиле, сели как можно дальше. Арсибальт и несколько столетников чуть не опоздали на ужин: они проводили кальк. Вид у Арсибальта был совершенно очумелый: он только что увидел табулу с чертежом на корабле Двоюродных и теперь умирал от желания поговорить. Сейчас, войдя в столовую, он должен был выбрать: сесть со мною и с Лио или с фраа Джадом и базскими монахами. Мне даже стало его жалко. Ферман Беллер тоже приметил неуверенность Арсибальта, встал и поманил его к себе. Арсибальту неловко было отклонить приглашение, и он сел рядом с Ферманом.
Умственной пищей мы обязаны мыслителям, начиная с Кноуса, телесной – общему труду согласно канону, данному нам Картазией, поэтому, прежде чем приступить к еде, возносим краткую благодарность светительнице. У богопоклонников застольные ритуалы иные. Базская ортодоксия – постаграрная религия, и буквальные жертвоприношения в ней заменены символическими. Монахи начали трапезу с такого символического жертвоприношения, потом вознесли хвалу Богу и закончили просьбой о ниспослании им различных благ. Руководитель летнего центра машинально забубнил привычные слова, но тут же занервничал, видя, что инаки не склонили голову и смотрят на него с любопытством. Вряд ли он смутился, что мы не разделяем его веру, – к такому священники наверняка привыкли. Скорее он переживал, что поступил невежливо, поэтому, закончив молитву, попросил и нас совершить то, что принято в нашем матике. По уже упомянутой причине нам недоставало сопрано и альтов, но теноров, баритонов и басов хватило, чтобы исполнить очень древний и простой гимн Картазии. Фраа Джад тянул самые низкие басовые ноты, и, клянусь, от его голоса звенело серебро на столе.