не делать). Самманн заранее выяснил по авосети, что предыдущий поезд ушёл два дня назад, а этот простоит под погрузкой ещё несколько суток.
Ходить тут было опасно, поскольку отсутствовало деление на проезжую и пешеходную часть. Грузотоны и кузовили просто шпарили напрямик туда, куда вздумалось их нажевавшимся дурнопли водителям. Даже на короткие расстояния лучше было перемещаться на колёсах. Мы купили билеты на платформу и загрузили на неё оба наших кузовиля. Однако мы немножко приплатили, чтобы кузовиль Гнеля поставили с краю; приставляя к нему наклонные доски, можно было скатывать и закатывать трёхколёсник. На нём мы ездили по станции. Пассажирское место у трёхколёсника было только одно, и пока двое ездили, трое маялись бездельем. Мы сняли жилой модуль на локомотиве и маялись бездельем там. Условия в модуле были самые простые. Туалет состоял из дыры в полу; крышка придавливалась металлоломом, чтобы её не сдуло арктическими ветрами. Мы несколько раз прокатились вдоль поезда на трёхколёснике и перетащили из кузовилей припасы, снаряжение, а также внушительный арсенал стрелкового и холодного оружия. Юлассетар и Ганелиал Крейды расходились во взглядах на религию, но не на средства самозащиты. Даже чехлы для ружей и ящики для патронов у них были одинаковые. На станции многие ходили с оружием, а на краю «города» располагалось стрельбище, где можно было для забавы палить по ледяным стенам. Однако у меня сложилось впечатление, что порядка здесь больше, чем на территории, по которой мы ехали последнюю неделю, – как я понял, благодаря коммерции.
Когда все вещи были перетащены, мы с Самманном для очистки совести объехали на трёхколёснике местные бары и притоны и убедились, что Ороло там нет. Корд облазила локомотив, восхищаясь его устройством. Юл не отставал от неё ни на шаг. Он уверял, что ему тоже интересно, но я видел: он считает, что, если Корд пойдёт гулять одна, её немедленно изнасилуют.
Нам предстояло убить несколько дней. Я пытался читать взятые с собой теорические книжки, но не мог сосредоточиться, поэтому спал значительно больше, чем нужно. Самманн нашёл возле офисного модуля место, где кое-как ловилась авосеть. Он ходил туда раз в день, затем просматривал добытую информацию. Юл и Корд, когда не «собирали хворост», смотрели спили на крохотном жужульном экране. Ганелиал Крейд читал писание на старобазском и начал выказывать интерес к тому, о чём до сих пор из вежливости молчал и чего я страшно боялся: религии.
От стычки с Гнелем меня спас Самманн: он внезапно оторвал взгляд от жужулы, отыскал глазами меня и снова воткнулся в экран. На усах у Самманна болтались льдинки: он только что совершил очередную вылазку за данными. Я подошёл и присел на корточки рядом с его стулом.
– После отъезда из Пробла я запросил доступ в некоторые сети, – объяснил Самманн. – Вообще-то, они для меня закрыты, но я подумал, возможно, меня туда пустят, если объяснить, в чём дело. Мой запрос рассматривали довольно долго. Видимо, те, кто их контролирует, искали в авосети подтверждения моей истории.
– Как это? – спросил я.
Моё любопытство не понравилось Самманну – то ли он устал объяснять мне такие вещи, то ли хотел сберечь хоть каплю уважения к канону, который мы столь грубо нарушали.
– Допустим, в столовке той собачьей дыры, где мы покупали зимние шины…
– Норслова.
– Неважно. Допустим, там установлен спилекаптор наблюдения. Он видел, как мы подходим к кассе платить за ту дрянь, которой нас травили. Информация со спилекаптора попадает в некую сеть. Тот, кто за ней следит, видит, что я был там такого-то числа вместе с тремя людьми. Есть способ выяснить, кто они. Один оказывается фраа Эразмасом из концента светителя Эдхара. В этом мой рассказ подтверждён.
– Ладно, но как…
– Неважно. – Тут, словно устав от этого слова, Самманн на мгновение прикрыл глаза и сделал новый заход: – Если тебе так уж интересно, скорее всего, по мне провели асамору.
– Асамору?
– Асинхронный, симметрично анонимизированный, модерируемый открытый репутационный аукцион. Даже не пробуй разобрать. Сокращение до-Реконструкционных времён. Настоящей асаморы не проводили три тысячи шестьсот лет. У нас есть другие процедуры для той же цели, и мы называем их старым словом. Обычно проходит несколько дней, прежде чем в репутоновой колбе… неважно… произойдёт доказуемо необратимый фазовый переход, и ещё день нужен, дабы убедиться, что тебя не ввела в заблуждение эфемерная стохастическая нуклеация. Суть в том, что доступ мне дали совсем недавно. – Он улыбнулся, и льдинка с усов упала на кнопки жужулы. – Я бы сказал, что «только сегодня», но этот дурацкий день тянется не пойми сколько.
– Отлично. Я ни слова не понял, но, может, объяснения можно отложить на потом.
– Вот и славно. Суть в том, что я хотел получить информацию по запуску той ракеты.
– А. И удалось?
– Я бы сказал, да. Ты, возможно, скажешь «нет», потому что для тебя информация – это то, что аккуратно записано в книге и проверено другим инаком. Информация, с которой имеем дело мы, зашумлена и неоднозначна. Часто это не слова, а графика или звук.
– Упрёк принят. Так что ты узнал?
– В ракете поднялись восемь человек.
– То есть власти и впрямь солгали.
– Да.
– Кто эти люди?
– Не знаю. Вот тут начинается зашумлённость и неоднозначность. Всё проходило в обстановке секретности. Военная тайна и тому подобное. Нет списка пассажиров, тем более – их досье. Есть десять секунд поганого материала, снятого спилекаптором на лобовом стекле коммунального кузовиля, когда тот парковался в четверти мили от места событий. Артефакты, связанные с движением, конечно, убраны.
Самманн запустил обрывок, как и было обещано, очень плохого спиля. Я увидел военный автобус перед большим зданием. Из здания вышли восемь человек в белых комбинезонах и сели в автобус. За ними последовали ещё несколько, с виду – врачи и механики. От здания до автобуса было футов двадцать. Самманн закольцевал фрагмент. Первые раз тридцать мы разглядывали в основном ту четвёрку, которая шла впереди. Лиц было не разобрать, но просто удивительно, сколько говорит о людях их манера двигаться. Один – самый высокий, с густыми, тщательно уложенными волосами – выступал решительно, ни на кого не оглядываясь, трое других – по бокам и сзади – суетливо подстраивались под его шаг. Комбинезон на высоком был не совсем такой, как на других – весь перехвачен крест-накрест какими-то полосами, словно его снизу доверху обвивала длинная…
– Верёвка, – сказал я, останавливая изображение и тыча пальцем в центральную фигуру. – Я видел похожее в аперт. К нам приходил экс в чём-то похожем. Последователь небесного эмиссара, что-то типа священника. Это их церемониальное облачение.
Корд некоторое время назад подошла к нам и теперь смотрела Самманну через плечо.
– Четверо сзади – инаки, – сказала она.
До сих пор мы смотрели только на главного и его служек. Остальные просто шли гуськом от здания к автобусу.
– С чего ты взяла? – спросил я. – Я не вижу, почему они должны быть инаками. Потому что не обращают внимания на того, который с верёвкой?
– Да нет же! – сказала Корд. – Посмотри, как они идут.
– Ну, знаешь! – возмутился я. – Мы двуногие! Мы ходим, как все!
Однако Самманн с улыбкой повернулся к моей сестре и энергично закивал.
– Вы психи, – сказал я.
– Корд права, – настаивал Самманн.
– В аперт разница была здорово видна, – сказала Корд. – Эксы ходят вразвалку. Как хозяева. – Она выступила из-за стула и свободной, развинченной походкой прошла по комнате. – Инаки собранней. Ита, кстати, тоже. – Она расправила плечи и целеустремлённым шагом вернулась к нам.
Как ни дико это звучало, я вынужден был признать, что в аперт издалека отличал эксов от фраа и суур – в том числе по характеру движений. Я снова взглянул на экран.
– Ладно, согласен. Чем больше я на них смотрю, тем более знакомой мне кажется их походка. Особенно у высокого сзади. Он вылитый…
Я онемел. Все посмотрели на меня – в чём дело. Я ещё четыре раза прокрутил запись. Сомнений не оставалось.
– Джезри, – сказал я.
– О боже! – воскликнула Корд.
– Да осенит тебя Его благость, – прошипел Ганелиал Крейд, как всегда, когда кто-нибудь употреблял это слово в качестве междометия.
– Там точно твой друг, – сказала Корд. – Я его тоже узнала.
– Фраа Джезри в космосе с небесным эмиссаром! – заорал я, просто чтобы себя услышать.
– Представляю, какие увлекательные дискуссии они там ведут, – заметил Самманн.
Часа через два, когда мы закрыли ставни и попытались уснуть, всё вокруг загудело и заурчало. Модуль дёрнулся так, что половина наших припасов упала на пол. Мы с Гнелем расстегнули штанины термокостюмов, выскочили на боковой мостик и увидели, как корка льда под гусеницами взрывается искристыми облачками. Мы добежали до конца мостика, где была лестница, спрыгнули на снег, завели трёхколёсник и погнали к платформе. По всему составу отдавались глухие удары: локомотив тронулся и вагоны приходили в движение один за другим. За платформой по льду тащился пандус на случай, если что-то придётся грузить в последний момент: до того, как поезд наберёт ход, оставалось как минимум полчаса. Мы с разгону въехали на платформу, увернулись от грузотона, мотавшегося туда-сюда в узком пространстве, закатили трёхколёсник в кузовиль Гнеля, а доски убрали вниз. Ещё некоторое время ушло на то, чтобы слить хладагент из всех трёх машин в полипластовые канистры. Когда с этим было покончено, поезд уже двигался быстрее, чем мы могли идти в снегоступах, и нам пришлось добираться до локомотива по боковым мостикам. Корд и Юл распахнули ставни, впустив солнце, и готовили праздничный завтрак в честь отправления. Сердце у меня прыгало от радости. Потом я вспомнил, где сейчас фраа Джезри и где я, и мне стало тошно.
– Гад! – сказал я. – Сволочь!
Все поглядели на меня. Мы готовились встать из-за стола после того, что по здешним меркам считалось роскошным завтраком.