Юлассетар Крейд глянул на Корд, словно говоря: «Твой брат, ты с ним и разбирайся».
– Кто? Что? – спросила Корд.
– Джезри!
– Несколько часов назад ты чуть не плакал из-за своего Джезри, теперь он у тебя гад.
– Всегда он так!
– Его часто запускают в космос? – полюбопытствовал Самманн.
– Нет. Трудно объяснить… но из нас из всех именно его должны были выбрать.
– Кто? – спросила Корд. – Явно ракету запустил не конвокс.
– Конечно. Скорее всего, мирские власти пришли к иерархам Тредегара и сказали: «Дайте нам четверых лучших ребят». И теперь Джезри там.
Я затряс головой.
– Ты должен гордиться… немножко, – осторожно сказала Корд.
Я закрыл лицо руками и вздохнул.
– Джезри выпало лететь к инопланетянам. Мне – ехать на поезде с металлическим ломом. – Тут я отнял руки от лица и посмотрел на Гнеля. – Что ты знаешь о небесном эмиссаре?
Гнель заморгал. Я так долго уходил от разговоров о религии, а теперь задаю прямой вопрос! Его брат с шумом выдохнул и отвёл глаза, как будто сейчас перед ним лоб в лоб столкнутся два кузовиля.
– Это ересь, – тихо ответил Гнель.
– Да, но для вас ведь почти все еретики, да? – сказал я. – Нельзя ли поконкретнее?
– Ты не понял, – сказал Гнель. – Они не просто еретики. Они откололись от моей скинии. От нашей скинии.
Он глянул на Юла.
Корд ткнула того локтем на случай, если он не расслышал.
– Вот как? – удивился я. – От проблитов?
Для остальных это тоже было новостью.
– Нашу религию основал светитель Блай, – объявил Гнель.
– До или после того, как вы съели его пе…
– Это ложь! – возмутился Гнель. – Её сочинили, чтобы выставить нас первобытными варварами!
– Человеческую печень очень трудно поджарить, не повредив, – вставил Юл.
– Ты хочешь меня уверить, что светитель Блай стал богопоклонником? Как Эстемард?
Гнель помотал головой.
– Жаль, что ты не успел толком поговорить с Эстемардом. Он не богопоклонник в твоём понимании или в моём. И светитель Блай тоже. И вот тут мы расходимся с небесным эмиссаром и его людьми.
– Они считают, что Блай был богопоклонник?
– Да. Для них он вроде пророка. Якобы он открыл доказательство бытия Божьего, и за это его отбросили.
– Смешно. Если бы кто-нибудь и впрямь доказал бытие Божье, мы бы сказали: «Отличное доказательство, фраа Блай» – и начали верить в Бога.
Гнель посмотрел на меня холодно, давая понять, что не верит ни единому моему слову.
– Так или иначе, – сказал он, – небесный эмиссар придерживается иной версии.
Мне вспомнился вечер накануне аперта и обсуждение иконографий.
– Типичная брумазианская иконография, – сказал я.
– Что?
– Небесный эмиссар утверждает, что в матическом мире действует тайный сговор.
– Да, – ответил Гнель.
– Сделано некое великое открытие – в данном случае доказано бытие Божье. Простые честные инаки хотели бы сообщить об этом всем, но их жестоко подавляет верхушка, которая пойдёт на всё, чтобы сохранить тайну.
Гнель хотел сказать что-то осторожное, но Юл его опередил:
– В точку.
– Плохо дело, – сказал я. – Иконографии, построенные на теории заговора, самые неистребимые.
– Не говори, – произнёс Самманн, глядя мне в глаза.
Я смутился и замолчал.
Корд сказала:
– Существование Двоюродных по-прежнему держат в секрете, поэтому мы не знаем, что думает о них эмиссар. Но угадать можем. Для него это…
– Чудо, – сказал Юл.
– Посланцы из иного мира, не такого испорченного, как наш, – предположил я.
– И где нет гнусного заговора, – подхватила Корд. – Они пришли сообщить нам истину.
– А зачем в таком случае они светили лазером на Три нерушимых? – спросил Самманн.
– Объяснение будет зависеть от того, известно ли эмиссару, что в Трёх нерушимых захоронены все ядерные отходы, – сказал я.
– Что?! – воскликнули оба Крейда.
– Даже если люди небесного эмиссара об этом знают, – сказала Корд, – они наверняка придумали более духовное объяснение.
Гнель ещё не вполне оправился от услышанного, тем не менее счёл нужным сообщить:
– Небесный эмиссар убеждён, что милленарии хорошие.
– Конечно, – сказал я. – Они знают истину, но не могут её сообщить, потому что плохие столетники и десятилетники их не выпускают. Правильно?
– Да, – ответил Гнель. – Значит, он истолкует лазерный свет как…
– Благословение, – сказала Корд.
– Добрый знак, – сказал я.
– Приглашение, – сказал Юл.
– Н-да, ну и сюрприз его ждёт! – с удовольствием воскликнул Самманн.
– Возможно. Наверное. Надеюсь только, это не будет неприятным сюрпризом для Джезри, – сказал я.
– Для Джезри, который сволочь? – уточнила Корд.
– Да. – Я хмыкнул. – Для Джезри, который сволочь.
Я страшно радовался, что избежал проповеди со стороны Ганелиала Крейда, но тут у меня оборвалось сердце, потому что Корд спросила: «И в чём же небесный эмиссар разошёлся с твоей верой, Гнель?» Конец предложения прозвучал малость приглушённо, потому что Юл шутливо заткнул ей рот, и моя сестра говорила, отогнув его пальцы.
– Мы читаем писание на древнебазском, – сказал Гнель, – и ты думаешь, что мы – примитивные фундаменталисты. Может, в этом смысле мы и впрямь такие. Но мы не слепы к тому, что происходило в матическом мире – старом и новом – последние пятьдесят веков. Слово Божье неизменно. Писание, которое мы читаем, не испорчено редактурой и переводом. Однако людские знания меняются. Вы, инаки, хотите постичь Божье творение, не прибегая к тому, что сам Бог открыл человечеству шесть тысяч лет назад. На наш взгляд, вы подобны людям, которые выкололи себе глаза и теперь пытаются исследовать новый континент. Ваша слепота очень вам мешает, но благодаря ей вы, возможно, развили в себе чувства и способности, которых нет у нас.
После непродолжительного молчания я сказал:
– Сейчас я заткнусь и не стану перечислять, в чём ты неправ. Суть, если я понял, в том, что мы не дурные и не заблудшие. Ты уверен, что в конце концов мы согласимся с писанием.
– Конечно, – сказал Гнель. – К этому всё должно прийти. Однако мы не думаем, что существует тайный заговор с целью скрыть истину.
– Он считает, что вы честно ошибаетесь! – перевёл Юл. Гнель кивнул.
– Очень мило с твоей стороны, – сказал я.
– Мы сохранили записные книжки светителя Блая, – продолжал Гнель. – Я их читал. Очевидно, что он не стал богопоклонником.
– Прости, – начал Самманн (он всегда так говорил, когда собирался сказать кому-нибудь гадость), – но разве не бред, что кучка богопоклонников основывает свою религию на текстах заведомого атеиста?
– Мы солидарны с его целями, – нисколько не обиделся Гнель. – С его стремлением к истине.
– Так вы же и без того знаете истину!
– Мы знаем истины, изложенные в писании. Те истины, которых в нём нет, мы ощущаем, но не знаем.
– Это похоже на… – Я прикусил язык.
– На то, что сказал бы инак? Вроде Эстемарда? Или Ороло?
– Только его не надо, пожалуйста, приплетать.
– Ладно. – Гнель пожал плечами. – Ороло держался особняком. Соблюдал канон, насколько мне известно. Я с ним ни разу не говорил.
И тут я должен был сдать назад. Сосчитать до десяти. Применить грабли. Эти люди стремятся к вечным истинам. Считают, что некоторые – но не все – истины изложены в писании. Что их писание правильное, а все остальные – нет. И здесь они мало чем отличаются от остального человечества. Прекрасно – лишь бы меня не трогали. Теперь выяснилось, что их вдохновил наш светитель. И не важно, в силах ли я это понять.
– Вы чувствуете истину, но не знаете её, – повторила Корд. – Мы слышали в Пробле, как вы поёте. Очень проникновенно!
Гнель кивнул.
– Потому-то Эстемард и ходит на службы, хоть и не верит в Бога.
– Умом он не соглашается с вашими доводами, – перевела Корд, – но сердцем отчасти чувствует то же, что и вы.
– Совершенно верно! – воскликнул Гнель. Странное дело: он радовался так, будто уже обратил её в свою веру.
– В общем-то, я могу его понять, – сказала Корд.
Я глянул на неё укоризненно. Юл закрыл лицо руками. Корд ощетинилась.
– Я не говорю, что хочу вступить в эту скинию. Просто здорово, когда едешь много часов по пустой дороге и вдруг оказываешься перед зданием, где люди собрались вместе. Ты слышишь их пение, чувствуешь их единство и понимаешь, что всё это живёт не одну сотню лет.
– Наша скиния, наши города, такие как Пробл, умирают, – сказал Гнель. – Потому-то и службы у нас так эмоциональны.
В первый раз он произнёс что-то, от чего не разило самоуверенностью. Мы все опешили. Юл отнял руки от лица и заморгал.
– Умирают из-за небесного эмиссара? – догадался Самманн.
– Он проповедует простую веру. Она распространяется со скоростью эпидемии. Те, кто её принял, отвращаются от нас как от еретиков. Она нас уничтожает. – Гнель недружески покосился на Юла.
Всё это было очень занятно, но меня волновало другое. Значит, Эстемард рехнулся. А Ороло?
Я вспомнил свой разговор с Ороло перед закрытием звёздокруга. Разговор о красоте, который спас мне жизнь. Задним числом можно было предположить, что тогда-то Ороло и начал сходить с ума. Как будто в один миг я исцелился, а он заболел.
Я заставил себя прогнать эти мысли. Ороло отбросили. Кроме Блаева холма, идти ему было некуда. Там он соблюдал канон. В скинии песен не распевал. И ушёл из Пробла, как только смог.
Минуточку.
Не «как только смог». Он ушёл на север всего за два дня до нас – наутро после того, как лазеры осветили Три нерушимых. Что побудило Ороло взять стлу, хорду, сферу и отправиться не куда-нибудь, а на Экбу?
Может быть, через несколько дней я смогу спросить его самого.
Хорошин, природное химическое соединение, которое при определённой концентрации в мозгу вызывает чувство, что всё в целом неплохо. Выделено в чистом виде теорами вскоре после Реконструкции и применялось как лекарственный препарат. Получило широкое распространение после того, как методами цепочечной инженерии из повсеместно встречающегося сорняка была выведена раданица – растение, производящее X. в качестве побочного продукта метаболизма. Раданица причислена к одиннадцати.