Гнель сделал вид, будто не заметил выпада.
– Давай я объясню в доступных для тебя словах, братец, – сказал он. – Если инопланетяне – просто большая компьютерная программа, то Самманн сможет их отключить, изменив один бит. Программа даже не поймёт, что её портят.
– Только если у неё нет Смыслённости, – поправил я. – Если она способна понять значение своих символов, то угадает, что Самманн хочет ей навредить.
– Наверняка в неё встроена всякая жуткая защита, – вставил Юл. – Бомбы и всё такое.
– Если у неё нет Смыслённости, то она очень уязвима, и тогда да, – сказал Самманн. – Однако системы с настоящей Смыслённостью обмануть труднее. Во всяком случае, так гласит миф.
– Ерунда, – ответил Юл и снова посмотрел на родственника. – Их просто надо обманывать по-другому.
– Видимо, небесный эмиссар врал не очень убедительно, – сказал Гнель. – А может, проповедовать не так легко, как ты думаешь.
Корд прочистила горло.
– Всё это страшно интересно, но какие у нас на сегодня планы?
Наступила долгая тишина. Корд воспользовалась ею, чтобы сказать:
– Мне здесь нравится, но чем дальше, тем больше не по себе. У кого-нибудь ещё есть такое странное чувство?
– Ты говоришь с мужчинами, – напомнил Юл. – Никто здесь не в состоянии оценить тонкости твоих чувств.
Она бросила в него песком.
– Я провёл небольшое исследование, – сказал Самманн, – что само по себе вызвало у меня странные чувства. Я не понимал, откуда в такой дыре такой хороший доступ в авосеть.
– А теперь понимаешь?
– Кажется, да.
– И что же ты узнал?
– Начиная с Древней матической эпохи весь остров находится в одних руках. Тогда это было мелкое княжество. Оно переходило от империи к империи. Когда императоров и князей упраздняли, оно попадало к частному лицу или коммерческой организации. Когда они возвращались, здесь снова появлялся князь, барон или кто-нибудь в таком роде. Но девятьсот лет назад Экбу приобрёл частный фонд – что-то вроде владения. И члены этого фонда как-то связаны с матическим миром.
– Потому что они спонсируют раскопки Орифены – то, что мы видели вчера?
– Спонсируют и как-то ещё, – сказал Самманн.
– За десять дней аперта такой сложный проект не организуешь, – заметил я. – Владение должно было готовить свой проект долгое время.
– Всё не так сложно, – возразила Корд. – Унарии проводят аперт каждый год. С ними договориться легко. Некоторые унарии переходят к десятилетникам. Те – к столетникам. Если фонд начал работу примерно в 2800-м, то к милленальному аперту 3000-го у них могли быть сторонники во всех матиках, кроме тысячелетнего.
Мне не понравился сценарий, который предложила Корд, но факты я оспорить не мог. Думаю, меня смущало следующее: мы, инаки, считаем, что одни думаем на века вперёд, а у Корд получалось, что мирское владение нас обскакало.
Возможно, Самманн испытывал сходные чувства.
– Всё могло быть так же, но с другой стороны, – сказал он.
– Что?! – воскликнул я. – Ты хочешь сказать, что кучка инаков создала мирское владение, чтобы купить остров? Бред!
Однако мы знали, что Самманн выиграл спор, поскольку он был спокоен и доволен, а я – зол и растерян. Главным образом из-за того, что гипотеза прекрасно согласовывалась со всем, что я в последние недели слышал о Преемстве.
Тем не менее все ждали моего ответа.
– Если всё так, как говорит Самманн, то они – кто бы они ни были – знают, что мы здесь. Думаю, надо действовать напрямик. Едем туда. Я просто постучу в ворота и скажу, зачем пришёл.
Все разом вскочили, кроме Гнеля.
– Наверняка можно узнать что-то ещё о тех, кто купил остров. Многое ли в этом мире существует девять столетий?
– Многое, – отвечал Самманн. – Например, вашей скинии куда больше девятисот лет… – Он повернулся и внимательно поглядел на Гнеля. – К этому-то ты и клонишь? По-твоему, фонд – нечто вроде религиозной организации?
Гнель слегка опешил и попытался сдать назад.
– Я всего лишь говорю, что торговые дома столько не существуют.
– Но делать отсюда вывод, что на Экбе заправляет тайная скиния – по меньшей мере смело!
– Когда я вижу, как инаки свободно разгуливают по улицам, – сказал Гнель, – я думаю, что объяснения требуются довольно смелые.
– Мы видели инаков на улицах Махща. Может, здешних тоже призвали или что-то вроде того, – включился в дискуссию Юл.
Вряд ли объяснение кого-нибудь устроило – даже самого Юла, – но оно загнало нас в тупик.
– Многие инаки, – начал я, – особенно процианско-фаанитского толка, считают веру в Гилеин теорический мир по сути религиозной. А у меня есть основания полагать, что орифенские инаки – самые радикальные из всех сторонников ГТМ. Так что религиозная ли это общность – зависит от терминологии. – Последние слова я произнёс неуверенно, представляя, как бы уплощил меня Ороло за такую сфеническую ересь. Даже Самманн обернулся и взглянул недоверчиво, однако ничего не сказал. Думаю, он понял, что я просто хочу сдвинуть дело с мёртвой точки.
– Послушай, – сказал я Гнелю. – Самманн только начал своё исследование, а мы по прошлому опыту знаем, что доступа к некоторым источникам приходится ждать сутками. Впустят меня в Орифену или нет, у вас в любом случае будет время узнать больше.
– Да, – согласился Гнель. – Но впустят ли тебя, зависит от твоих слов. А они зависят от того, что ты знаешь. Так что, может быть, стоит подождать день-другой.
– Я знаю, что скажу, – отвечал я. – И хочу пойти туда сегодня.
Метекоранес, древний теор, исключительно одарённый в планиметрии, но, как правило, молчавший в диалогах. Был засыпан вулканическим пеплом при извержении вулкана, сгубившем Орифену. Согласно верящим в старое преемство, его (возможно, невольный) основатель.
Через два часа я стоял, один, перед воротами Орифены. Стена в двадцать футов высотой была сложена из одинаковых тонкозернистых серовато-бурых блоков. Жарясь на солнце в ожидании ответа на стук, я внимательно их разглядел и пришёл к выводу, что они изготовлены в форме по какой-то технологии, которая спекает вулканический пепел в подобие бетона. Каждый был размером с небольшую тачку – то есть как раз такой, чтобы два инака могли двигать его с помощью подручных орудий. Блоки немного отличались цветом, но в остальном каждый представлял собой клон соседнего, так что кладка получилась идеально ровной – как будто стена составлена из детского строительного набора. Ворота были из стальных пластин, которые в таком климате должны сохраняться долго. Постучав, я отступил подальше от раскалённых, пышущих жаром ворот (таких больших, что в них могли бы разъехаться два самых больших грузотона) и оглянулся на сувенирные киоски футах в трёхстах ниже по склону. Корд, стоявшая в тени Юлова кузовиля, помахала мне рукой. Самманн щёлкнул жужулой.
По бокам от ворот высились два цилиндрических бастиона с зарешёченными бойницами. В левом была дверь, тоже стальная. Подождав ещё немного, я подошёл к ней и снова постучал. В верхней части двери было закрытое окошко, размером примерно с мою ладонь. Через десять минут за дверью послышались шаги. Она приоткрылась и тут же с грохотом захлопнулась. Заскрежетала задвижка. Скрипнуло, открываясь, окошко. Помещение за ним было тёмным и наверняка восхитительно прохладным. Однако после полуденного Экбского солнца мои глаза ничего там не различили.
– Знай, что ты стоишь на пороге мира, к которому не принадлежишь и в который не можешь вступить, если торжественно не поклянёшься остаться в нём навсегда, – произнёс молодой голос на флукском с местным акцентом. Девушка говорила то, что ей положено. Привратники в матиках говорят эту или похожие фразы со времён Картазии.
– Приветствую тебя, суура, – сказал я. – Давай говорить на ортском. Я – фраа Эразмас из эдхарианского капитула деценарского матика концента светителя Эдхара.
Молчание. Затем окошко затворилось и щёлкнула задвижка. Я ждал. Через некоторое время окошко снова открылось и заговорила другая женщина, постарше.
– Меня зовут Димма, – сказала она.
– Здравствуй, суура Димма. Фраа Эразмас к твоим услугам.
– Что ты мне фраа, а я тебе суура, у меня пока что очень большие сомнения, ибо я вижу твоё платье.
– Я пришёл издалека. Стлу, хорду и сферу у меня украли, пока я странствовал по секулюму.
– Здесь не собирается конвокс. Мы не ждём странников.
– Неужто Орифена, из которой вышли первые странники, нарушит закон гостеприимства и затворит ворота перед скитальцем?
– Мы подчиняемся канону, а не обычаям гостеприимства. В городе есть гостиницы. Привечать путников – их дело.
Окошко скрипнуло, как будто Димма собирается его закрыть.
– Где в каноне сказано, что инаки могут торговать мылом в экстрамуросе? – спросил я. – Какой его раздел дозволяет инакам в стлах разгуливать по городу?
– Твои слова противоречат твоему утверждению, будто ты инак, – сказала Димма. – Ибо фраа должен знать, что разные матики придерживаются разных вариантов канона.
– Многие инаки этого не знают, потому что никогда не покидали свой матик, – возразил я.
– Вот именно!
Мне представилось, что Димма улыбается в темноте, довольная, что так ловко обратила мои слова против меня – ведь я находился снаружи, где инаку быть не положено.
– Я верю, что ваши обычаи отличаются от принятых в остальном матическом мире, – начал я.
Она перебила:
– Не настолько, чтобы мы впустили человека, не принёсшего клятву.
– Так Ороло принёс клятву?
Недолгое молчание. Потом она закрыла окошко.
Немного подождав, я обернулся к друзьям и руками изобразил, что крепко их обнимаю. Очень странно было вновь обменяться с ними хотя бы жестом после того, как я заглянул через порог матика. Несколько минут назад я прощался так, будто вернусь к обеду, но теперь понимал, что могу остаться здесь до конца дней.