а:
— Ярик! Погляди, какие верблюдики!
Ярик высунулся, мельком глянул и снова исчез под столом. Он там что–то ел, поминутно роняя это на пол.
Подвыпив, дедушка принялся шумно бранить дерьмократов. Мать девически капризничала:
— Бори–ис! Какой ты вредный! Не порти праздник!
— Нет, пусть он ответит! — кипятился отец. — Он за дерьмократов голосовал! Он в девяносто первом на баррикады таскался! Молотовские коктейли взбалтывал! Допрыгались!.. С этими выборами!.. А я что, всю жизнь, всю жизнь, значит, зря?.. Чтобы сын тараканов, значит, морил? После ЛИТМО? Мы с матерью из кожи вон лезли, как рыба об лед бились, чтоб высшее образование ему дать, а он!..
— Бори–ис!..
— Что Борис? Я шестьдесят два года Борис!
Сигизмунд понял, что пора батю останавливать. Мать этого делать не умела. Мать отбирала у отца бутылку на той стадии, когда отец, войдя в ярость, принимался крушить благородный хрусталь. Так–то с десяток вазочек извел.
— Папань, — мирно сказал Сигизмунд, — ты только в диван не прячься.
— В какой диван?
Сигизмунд посмотрел отцу в глаза. Неожиданно оба засмеялись.
— Да ну тебя, — сказал Борис Иванович, отирая рот. И налил себе еще. — Выпьешь, Гошка?
— С радостью бы, да за рулем.
— Приехал бы хоть раз пешком, а то — за рулем, за рулем… Совсем вы пить разучитесь с этой машиной…
«Диванная история» мирила их быстро и надежно. Потому что была их первой мужской тайной. Двух мужчин от матери.
Сигизмунд учился в седьмом классе, когда однажды, вернувшись домой, не застал ни матери, ни отца. Мать была на работе, а отец должен был находиться дома.
Неожиданно за спиной ожил диван. Диван сдавленно произнес:
— Гошка… ты?
— Я, — послушно ответил пионер Морж.
— Вытащи меня… Застрял…
— Пап, ты?
— Ну, — захрипел диван.
Сигизмунд подошел, осторожно приподнял сиденье. В ящике для белья, скрючившись, лежал Борис Иванович. Очень пьяный. И добрый–добрый.
— Тсс, — таинственно прошептал он. — Я тут хоронюсь.
— От кого? — шепотом спросил Гоша.
— От матери, от кого… Ругаться же будет…
— Ее дома нет.
— Так придет же.
— Вылазь, папа.
— Ты думаешь?
Закряхтев, Борис Иванович перевалился через низкую стенку и выпал на пол. Заохал. Гоша закрыл диван.
Отец работал на Адмиралтейских верфях. В тот день как раз спускали новое судно для дружественной Болгарии. Мореманы Борису Ивановичу штопор подарили. В виде писающего мальчика. Штопором завивалось то, чем мальчик писал. Борис Иванович и сын его Сигизмунд были от мальчика в восторге, а мать обозвала похабщиной и грозилась выбросить.
— Во, Гошка, гляди, — сидя на полу, сказал тогда отец, — чего болгары подарили…
Гоша сел рядом на пол, взял мальчика, и они с отцом безудержно, до слез, захохотали…
Эта история традиционно вспоминалась по праздникам. Мать фыркала, говорила «Ну, Бори–ис» и «Ну, Го–оша». Это тоже входило в программу.
Наталья диванную историю не любила. Считала глупой. Однако мнение свое держала при себе.
Тут из–под стола выструилась кошка, измазанная кетчупом. Отбежала, истово принялась вылизываться. Следом вылез Ярополк.
— Бабушка, а пирожки?
— Ах ты, мой ангел! — всполошилась бабушка. — Конечно же, пирожки! Мы тут, старые, заболтались, забыли…
— С капустой?
— И с капустой, и с грибами…
Сигизмунд оживился. Он любил пирожки с грибами.
— Я схожу позвоню, — сказала вдруг Наталья.
Сигизмунд проводил ее глазами. И чего мужика себе не найдет? Вроде, все у бабы на месте…
Пирожки мгновенно очистили сознание от лишних мыслей. Мать пекла их виртуозно, этого не отнимешь.
— Выпей хоть рюмочку, — сказал отец.
— Пап, ты понимаешь, что я ребенка повезу?
— А «папа» по–новому будет «атта», — сказал Ярополк. — А от водки умирают.
В комнату вернулась Наталья. Бесстрастно сказала:
— Сигизмунд, я тут СЛУЧАЙНО набрала твой номер… Там у тебя опять норвежка. «Надо, говорит, Сигизмунда».
Блин! Забыл включить автоответчик. И видеокамеру забыл. Хотел ведь снять Ярополка, родителей…
Сигизмунд бросился к телефону. Наталья слегка отвернулась от него.
Схватив брошенную Натальей трубку, Сигизмунд громко, чтобы в комнате слышали, энергично заговорил:
— Алло!
— Наадо, — жалобно сказала Лантхильда. — Сигисмундс… Наадо! Таак…
— Алло, Лантхильд?
— Йаа… — отозвалась девка, подумав.
Сигизмунд бодрым голосом произнес:
— Ик им микила! Махта–харья Сигисмундс. Милокс срэхва! Гайтс гоодс. Хва Хальвдан? Итан–фретан! — И, подумав, добавил: — Драккар!
Обдумав услышанное, девка печально повторила:
— Сигисмундс… наадо…
— Йаа, — сказал Сигизмунд. Сделал паузу. — Нии… Йаа…
— Наадо, — совсем тихо сказала девка.
— Надо, Лантхильд, — отозвался Сигизмунд. И положил трубку.
Вернулся в комнату.
— Что–то стряслось? — спросила мать.
Он неопределенно пожал плечами. Ему остро захотелось домой.
— Норвежцы твои вернулись, что ли? — осведомилась Наталья. — Видать, понравилось ей у тебя, норвежке этой?
Сигизмунд не ответил.
— Какие еще норвежцы? — встревожилась мать.
— Партнеры. Он теперь селедкой будет торговать, — пояснила Наталья.
— Там семейная фирма, — начал врать Сигизмунд. — Рыболовецкая. У меня сейчас отец с дочерью живут. Уехали было, а сейчас какие–то портовые сложности. Растаможка, то, се…
— Кто такие? — набычился отец.
Сигизмунд бойко перечислил:
— Хальвдан Трюггвассон, Лантхильд Хальвдансдоттир, Торир Трюггвассон и еще жених Лантхильд, Олав Карлссон.
— Карлсон снова прилетел! — очень кстати сказал Ярополк.
— И что, ты им ключи доверил от квартиры? — ахнула мать.
— Ну да. А что такого?
— С ума сошел! — ужаснулась мать. — А вдруг сопрут чего?
— Чего они сопрут? — возмутился отец. — Они же иностранцы. Чего иностранцам у нас переть?
— Не знаю. Может, военную тайну какую.
— Клопоморную тайну, — съязвила Наталья.
— У нас можно только неразгаданность и широту души спереть, — заявил Сигизмунд. Подергал себя за ворот рубашки. — Во!
На Наталью глянул.
— Не пора? Уже восьмой час.
Ярополк закричал, что не пора. Бабушка обещала дать пирожков с собой.
— И мне тоже дай, — сиротским голосом поклянчил Сигизмунд.
Мать сделала ему знак, чтобы вышел на кухню. Там усадила, плеснула холодного кофе, принялась разговаривать по душам.
— Как ты живешь, Гоша?
— Справляюсь.
— Может, тебе денег дать? Мы пенсию получили…
— Вы что, очумели?
— А кто, кроме родителей…
— Ну все, мам. Хватит.
— Что за норвежцы? Ты жениться надумал?
— Какое жениться, мать… Я рыбой торговать надумал…
Мать прихлопнула ладонью массивную брошку — красивую чешскую бижутерию блаженных времен застоя.
— Сердце ведь чует, Гошенька… Изболелось…
— У меня все нормально, мам.
Мать пригорюнившись посмотрела на него. Сигизмунд видел, что она ему не верит. Что она насквозь его видит.
И поспешил сказать:
— Мам! Они очень приличные люди. Ее отец… У него два сейнера. «Валькирия» и «Рагнарђк».
— Да. Валькирия. — Мать покивала. Вздохнула. — Ладно, сынок, дело твое.
Сигизмунд встал, обнял мать. Мать мягкая, теплая. Погладил ее по волосам.
— Все хорошо, мам.
— Ладно. — Мать высвободилась, принялась собирать пирожки — в мешочек побольше для Ярополка, в мешочек поменьше — для Сигизмунда.
* * *
Сигизмунд возвращался к Лантхильде и чувствовал себя просто Красной Шапочкой.
По дороге домой, до Малой Посадской, Наталья молчала — была мрачна. Не любила она подобные визиты. Ярополк устал, подремывал, держа в кулаке пакет с пирожками.
Прощаясь, Сигизмунд поцеловал сына, кивнул Наталье. Та, не оборачиваясь, скрылась в подъезде.
До чего же все коряво получается… Интересно, это у всех так?
Нет, не у всех. У таежного Вавилы все в буреломах схвачено, все пучочком. И у Федора, небось, тоже. Да и Олав Карлссон не груши околачивает. В своем мифическом пространстве.
Сигизмунд поставил машину в гараж. Опять клятого «фордяру» пришлось обтекать неведомо какими маневрами.
Вошел, едва не пал под натиском собачьих восторгов. Кобель пушечным ядром вылетел навстречу, ластился, извивался. Был представлен к высшей награде — Пирожку Домашнему Первой Степени!
У девки в «светелке» горел свет.
— Лантхильд! — крикнул Сигизмунд. — Я пирожки принес. Итан иди.
Молчание. Только тахта скрипнула.
— Лантхильд, ты там?
— Йаа…
— Иди итан.
— Нии…
— Что–нибудь случилось?
Сигизмунд разулся, подошел к двери. Потянул, открывая.
Дверь держали изнутри.
— Нии, — повторила Лантхильда. — Надо.
— Ты чего?
Девка молчала.
— Я пирожки принес. Тебя там что, серый волк съел?
Сигизмунд дернул дверь изо всех сил и в образовавшуюся щель (а здорова девка!) просунул пирожок.
— Итан, Лантхильд.
Девкина рука высунулась, схватила пирожок и утащила. Дверь захлопнулась.
Дела!..
Сигизмунд обулся, свистнул кобеля, прошелся с ним по двору. Выкурил три сигареты вместо обычных двух. Что за хрень? Что с Лантхильдой–то? Чем он ее на этот раз обидел?
Тут у него аж дыхание перехватило. Наталья! Что она ей наговорила? Ну, Наталья!.. Сигизмунд едва не бегом устремился домой.
Ворвался, скинул куртку, ботинки, подлетел к телефону. После одиннадцати Наталья часто отключает телефон, чтобы Ярополка не будили.
Подошла.
— Наталья?
— Давно не виделись, — отозвалась бывшая супруга.
— Наталья, что ты ей наговорила?
— А!.. — сказала Наталья. И замолчала.
— Пожалуйста, я тебя очень прошу. Скажи мне, что ты ей наговорила.
— Да ничего особенного. Сказала «алло». Она: «Але, надо, Сигизмунд, надо».
— И все?
После короткой паузы Наталья спросила немного другим голосом: