193 Опасность столкнуться с подобными случаями угрожает всякому, кто занимается анализом бессознательного, пусть даже он вооружен большим опытом и соответствующими навыками. Неловкостью, ложными идеями, произвольными интерпретациями и так далее он может испортить все лечение, которое вовсе не обязательно должно было закончиться печально. Это относится не только к анализу бессознательного; таково наказание за любое неудачное вмешательство. Утверждение, будто анализ сводит людей с ума, разумеется, столь же нелепо, как и распространенное мнение, что психиатр рано или поздно сам спятит, ибо каждый день имеет дело с душевнобольными.
194 Впрочем, помимо рисков, которые таит в себе лечение, бессознательное может стать опасным само по себе. Одной из самых распространенных форм такой опасности является провоцирование несчастных случаев. Огромное количество несчастных случаев разного рода – гораздо больше, чем полагают люди, – вызвано психическими причинами, начиная с маленьких неприятностей, вроде падений на ровном месте, ушибов, ожогов пальцев и т. д., и заканчивая автомобильными катастрофами и трагедиями в горах. Все это может иметь психический источник и зачастую готовится недели или даже месяцы. Мне довелось наблюдать много подобных случаев, и я часто мог указать на сновидения, которые демонстрировали тенденцию к самоповреждению за недели до происшествия. Все несчастные случаи, которые происходят из-за так называемой невнимательности или неосторожности, следует проверять на предмет таких детерминант. Конечно, мы знаем, что, когда по какой-либо причине мы чувствуем себя не в своей тарелке, мы склонны не только к странным поступкам, но и к поступкам по-настоящему опасным – поступкам, которые, случись они в психологически подходящий момент, вполне могут привести к смерти. Выражение «старик умер вовремя» восходит к четкому ощущению тайной психологической причины. Точно так же можно вызвать развитие или затянуть течение телесных недугов. Неправильное функционирование психики способно нанести телу существенный вред. Верно и обратное: телесная болезнь может пагубно повлиять на психику, ибо психика и тело есть не отдельные сущности, но одна и та же жизнь. Посему телесная болезнь, которая не сопровождается психическими осложнениями, даже если она и не обусловлена психическими причинами, наблюдается редко.
195 Было бы, однако, некорректно говорить только об отрицательной стороне бессознательного. В подавляющем большинстве случаев бессознательное приобретает отрицательный или опасный аспект только потому, что мы не солидарны с ним и, следовательно, находимся в оппозиции к нему. Отрицательная установка по отношению к бессознательному или его отщепление оказывает пагубное воздействие в той мере, в какой динамика бессознательного идентична инстинктивной энергии[90]. Отсутствие связи с бессознательным синонимично утрате инстинкта и исторических корней.
196 Если нам удается успешно развить функцию, которую я назвал трансцендентной, дисгармония исчезает, и мы можем насладиться положительной стороной бессознательного. В этом случае бессознательное оказывает нам всю ту поддержку и помощь, которую благодатная природа может излить на человека. Бессознательное содержит возможности, которые закрыты для сознательного разума, ибо в его распоряжении находятся все сублиминальные психические содержания, все забытое и упущенное из виду, а также мудрость и опыт бесчисленных веков, запечатленные в его архетипических структурах.
197 Бессознательное никогда не спит и комбинирует материал так, чтобы он служил нашему светлому будущему. Как и сознательный разум, оно продуцирует сублиминальные комбинации прогностического характера, только они значительно превосходят сознательные варианты как по точности, так и по охвату. По этим причинам бессознательное может служить уникальным проводником, если, конечно, человек способен устоять перед соблазном неверно истолковать его советы.
198 На практике лечение корректируется с учетом полученных терапевтических результатов. Результат может проявиться практически на любой стадии лечения, независимо от тяжести или продолжительности болезни. И наоборот, лечение тяжелого случая может продолжаться очень долго, без перехода (или без необходимости перехода) на более высокие ступени развития. Довольно много и тех, кто даже после того, как терапевтический результат достигнут, проходят дальнейшие этапы трансформации ради своего собственного блага. Таким образом, нельзя утверждать, что только в тяжелых случаях человек способен пройти весь процесс от начала и до конца. Как бы там ни было, лишь те люди достигают более высокой степени сознательности, которым суждено это изначально, т. е. те, кто обладает способностью и стремлением к более высокой дифференциации. В этом отношении люди сильно отличаются друг от друга, как отличаются животные, среди которых есть виды консервативные и прогрессивные. Природа аристократична, но не в том смысле, что она наделила возможностью дифференциации лишь те виды, которые занимают более высокое положение. То же относится и к возможности психического развития: она закреплена не только за особо одаренными индивидами. Другими словами, для масштабного психологического развития не требуется ни выдающегося интеллекта, ни каких-либо других талантов, ибо в этом развитии моральные качества могут компенсировать интеллектуальный дефицит. Ни в коем случае не следует думать, будто лечение состоит в том, чтобы вбивать людям в голову общие формулы и сложные доктрины. Каждый может овладеть тем, в чем он нуждается, по-своему и на доступном ему языке. То, что я изложил здесь, – интеллектуальная формулировка и не совсем то, что обсуждается в ходе практической работы. Небольшие фрагменты клинического материала, вплетенные мной в настоящий очерк, дают приблизительное представление о том, что происходит на практике.
199 Если после всего, что было описано в предыдущих главах, читатель по-прежнему не сможет составить себе ясное представление о теории и практике современной медицинской психологии, я не удивлюсь. Скорее, я отнес бы это на счет несовершенства моего дара изложения, ибо я едва ли могу надеяться, что мне удалось четко обрисовать ту обширную совокупность мыслей и переживаний, которая составляет предмет медицинской психологии. На бумаге интерпретация сновидения, возможно, выглядит произвольной, путанной и сомнительной; но в реальности это может быть маленькой драмой непревзойденного реализма. Пережить сновидение и его толкование – не то же самое, что прочесть его изложение на бумаге. Все, что касается этой психологии, есть, в самом глубоком смысле, переживание; вся теория – даже тогда, когда она принимает самую абстрактную форму, – есть непосредственный результат чего-то пережитого. Если я обвиняю фрейдовскую сексуальную теорию в односторонности, это не означает, что она зиждется на беспочвенной спекуляции; она тоже представляет собой верное отражение фактов, которые мы регулярно наблюдаем в ходе работы с пациентами. И если выводы, сделанные из них, вырастают в одностороннюю теорию, это лишь свидетельство того, какой силой убеждения – как объективно, так и субъективно – обладают эти факты. Едва ли можно требовать от отдельного исследователя, чтобы он возвысился над своими собственными глубочайшими впечатлениями и их абстрактной формулировкой: приобретение таких впечатлений, равно как и концептуальное овладение ими, само по себе требует целой жизни. Что касается меня, то у меня было большое преимущество перед Фрейдом и Адлером: я вырос не в узких рамках психологии неврозов; скорее, я подошел к ним со стороны психиатрии, хорошо подготовленный к современной психологии благодаря Ницше, и, наряду с концепцией Фрейда, имел возможность наблюдать развитие взглядов Адлера. Тем самым я оказался, так сказать, в эпицентре конфликта с самого начала и был вынужден рассматривать не только чужие, но и собственные мнения как относительные или, скорее, как проявления определенного психологического типа. Подобно тому как упомянутый случай Брейера стал решающим для Фрейда, так и в основе моих взглядов лежит один случай, имевший для меня определяющее значение. Ближе к концу моей клинической подготовки я довольно длительное время наблюдал случай сомнамбулизма у одной молодой женщины. Этот случай стал темой моей докторской диссертации[91]. Тому, кто знаком с моими научными работами, возможно, будет небезынтересно сравнить это исследование 40-летней давности с моими более поздними идеями.
200 Работа в этой области – работа новаторская. Я часто совершал ошибки и не раз вынужден был забывать то, чему научился. Однако я знаю, что как из тьмы возникает свет, так и истина рождается из заблуждения. Слова Гульельмо Ферреро о «misérable vanité du savant»[92] служили мне предостережением; я никогда не боялся своих ошибок и всерьез не сожалел о них. Для меня научно-исследовательская работа никогда не была дойной коровой или средством завоевания авторитета; она была тяжким трудом и борьбой, навязанными мне ежедневной психологической работой с больными. Посему не все, о чем я говорю, идет из головы – кое-что идет и от сердца. Я молю благосклонного читателя не упускать этот факт из виду, если, следуя моим интеллектуальным размышлениям, он вдруг натолкнется на лакуны, заполненные недостаточно. Гармоничного изложения можно ожидать лишь тогда, когда автор пишет о вещах, о которых он уже знает. Но когда, движимый потребностью помочь и вылечить, он выступает в качестве первооткрывателя, ему приходится говорить и о тех реалиях, которые пока непознанны.
Заключение
201 В заключение я должен попросить у читателя прощения за то, что на этих страницах осмелился высказать так много нового и, возможно, трудного для понимания. Тем не менее я считаю долгом каждого, кто идет по собственному пути, информировать общество о том, что он обнаружил в ходе этого путешествия, будь то прохладная вода для жаждущих или же песчаные просторы бесплодных заблуждений. Одно помогает, другое предостерегает. Не критика современников, а будущие поколения установят истинность или ложность его открытий. Есть вещи, которые сегодня еще не истинны – возможно, мы пока не смеем полагать их истинными – но, может быть, завтра они станут таковыми. Посему каждый человек, чья судьба – двигаться собственным путем, должен делать это с надеждой и бдительностью, никогда не забывая о своем одиночестве и его опасностях. Своеобразие пути, описанного здесь, преимущественно обусловлено тем фактом, что в психологии, которая берет начало в реальной жизни и воздействует на нее, мы уже не можем апеллировать к сугубо интеллектуальной, научной точке зрения, но вынуждены принимать во внимание точку зрения чувства и, как следствие, всего, что содержит наша психика. В практической психологии мы имеем дело не с некой генерализованной человеческой психикой, но с отдельными людьми и многочисленными проблемами, которые их угнетают. Психология, удовлетворяющая только интеллект, никогда не сможет быть практической, ибо всю совокупность психического нельзя постичь одним лишь интеллектом. Хотим мы этого или нет, важную роль продолжает играть и философский аспект, ибо психика ищет выражения, которое охватывало бы