— Уже взяли себе секретаря, товарищ Огнев? — первое, что спросил Иосиф Виссарионович, услышав мой голос.
— Заместителя. Просто сидим теперь в одном кабинете, вот и приучаю человека к новой должности.
— Голос у вашего заместителя не очень уверенный, — хмыкнул Сталин.
— Это пройдет, — ничуть не сомневаясь, заявил я.
— Так о чем вы хотели со мной поговорить? — переключился с Ани генсек на меня.
— По поводу предстоящего доклада членам политбюро. Возможно ли его заменить иной версией? Готов сейчас же подъехать и показать вариант, который написан мной.
С той стороны повисло молчание. Я напряженно ждал ответа минуты две, пока наконец Сталин не сказал:
— Жду вас через два часа.
После чего повесил трубку. Ну, хоть так.
Отправившись в Кремль, я на всякий случай захватил и работу Белопольской. Если у Иосифа Виссарионовича возникнут вопросы, почему именно Аню я взял себе в замы, ее папка будет доказательством моей непредвзятости.
Приехал я точно в срок, и поэтому ждать в приемной пришлось недолго. Вскоре я уже заходил в знакомый кабинет с документами в руках. На этот раз Сталин был в хорошем расположении духа. Поздравил с рождением сына, пошутил, что я сбежал на работу от домашней суеты, и уже в конце поинтересовался, что за девушку я взял в заместители и почему. Как знал, что ее работа пригодится!
— Я провел конкурс среди своих сотрудников — кто напишет лучший отчет, максимально соответствующий тем стандартам, что я ввожу. Анна Белопольская его с блеском выиграла. Пусть при общении она пока теряется, но это поправимо практикой. Теперь таких накладок, какая случилась недавно, не произойдет.
— Вот как?
Иосиф Виссарионович с интересом полистал папку с докладом Ани.
— Это она написала?
— Да. А вот мой вариант, — протянул я второй документ.
Сталин почти на полчаса ушел в чтение, предложив перед этим мне присесть. Тоже хороший знак. Вроде, недавний его гнев ушел.
Пока ждал, когда генеральный секретарь дочитает обе работы, задумался, как бы мне выйти на контакт с тем же Орджоникидзе. А то ведь уже не первый раз осознаю, что сильно зависим от человека, сидящего сейчас передо мной. Но сделать это нужно так, чтобы Сталин не посчитал предательством. А то и мявкнуть не успею, как быстро слечу и с текущей своей должности, и иные планы на будущее под откос пойдут. На ум пришло только одно — при работе со следующим докладом в качестве сбора материала прийти к Григорию Константиновичу напрямую. И придумать обоснование этому — какую информацию я хочу от него получить и почему не смог это сделать иным путем.
Тут Сталин закончил чтение и принялся неторопливо набивать трубку, откинувшись на спинку стула.
— Довольно интересно и дальновидно, — сказал он, сделав первую затяжку.
Я аж удивился такой реакции и молча ждал продолжения.
— Вижу, товарищ Огнев, мои слова о том, что вы должны создать структуру, которая способна работать и после вас, не прошли мимо ваших ушей, — так вот что имеет в виду! — Становится понятным, почему вы так легко отдали создание второго отчета своим подчиненным. Хоть и получилось… слегка не так, как вы ожидали.
И он вперил в меня свой взгляд. Ну и не буду его расстраивать, что там все вышло случайно.
— Ошибки на начальном этапе — вполне обычное явление, — кивнул я. — Главное, сделать работу над ними.
— Это хорошо.
— Так что по вопросу с заменой первого варианта отчета? — спросил я, когда Сталин замолчал.
— Это возможно, — у меня аж отлегло. — И есть мнение, что членам политбюро, как и мне, будет интересно ознакомиться с обоими новыми вариантами, — кивнул он неожиданно на две папки перед собой.
Я растерялся от такого поворота, но постарался виду не подать. Просто согласно кивнул, что готов, и все.
— Товарищ Агапенко должен был вам сказать о дате представления доклада.
— Да, так и есть.
— Если на этом все, то больше я вас не задерживаю.
Вернувшись в институт, я задумался. Вроде и хорошо все прошло, но вот этот намек на то, что созданная мной структура и без меня может обойтись мне не понравился. Слишком много труда я за последнее время вложил в институт, и терять управление над ним не хотелось. Хотя и понимаю, что совсем уж без работы я не останусь. И сейчас меня никто не будет отстранять. Не вижу смысла. И тут у меня два варианта, как дальше действовать. Или же я продолжаю обучать своих аналитиков работать так же, как я. Показываю, что институт справляется со своими задачами и без моего непосредственного участия. Или же начну мягко «отстранять» парней и девушек от работы над самим отчетом, оставив им обработку лишь первичной информации. Второй вариант казался мне глупым и вредительским. Это сейчас мне будет жалко потерять контроль над институтом, но зная свой характер, через пару лет руководство над этой структурой может мне наскучить. Захочется чего-то нового. А кто даст мне уйти с поста директора, если у меня не будет толкового зама? А даже если и дадут, то если институт без меня развалится, отношение ко мне точно поменяется. Как руководителя, хорошего руководителя, меня уже воспринимать не будут. Лишь как исполнителя. Хочу я этого? Нет. Значит, второй вариант отметаем.
И чтобы окончательно отвлечься от этих мыслей я достал из портфеля свой диплом и заметки Эммануила Григорьевича. Надо закончить с этим делом и действительно отнести новые поправки по коллективизации, как и говорил членам экзаменационной комиссии, в Кремль.
— А может не туда? — вдруг пришла мне мысль. — Зачем сразу бежать с этим к Сталину? Ну-ка, кто там помимо него занимается такими вещами?
Глава 17
Конец июня 1932 года
Вроде простой вопрос — кто занимается принятием законов в нашей стране? И ответ тоже прост — правительство. В нынешнее время его функции исполняет Президиум Центрального Исполнительного комитета. Нет, так-то даже не он, а Всесоюзный съезд СССР. Вот только собирается этот съезд хорошо если раз в год. Но ведь в остальное время должен кто-то законы принимать? Вот президиум этим и занимается. Коллегиальный орган власти, как и все остальные в стране. Единоначалие если где и есть, то только в партии. Где товарищ Сталин за генерального секретаря.
В президиуме конкретного начальника тоже нет. Но есть председатель — причем уже знакомый мне. Михаил Иванович Калинин. Помню его, когда доклад политбюро делал. Он и там заседает, только в роли обычного члена этого органа власти. Тогда его затмили Андреев с Ворошиловым. Но ведь и Михаил Иванович вопросы задавал, а главное — явного негатива с его стороны я тогда не видел!
Почесав затылок, я решил, что звонить и напрашиваться на встречу с Калининым будет все же немного наглостью. Но вот к секретарю президиума уже другое дело. И тут факт моего доклада аж всему составу политбюро может мне на руку сыграть. Да и принимал же уже президиум разработанные мной законы. Так что пусть и «шапочно», но там должны обо мне знать. И есть шанс, что не отмахнутся от разговора.
Придя к такому выводу, я поднял трубку телефона и набрал код выхода на дежурную телефонистку. Номера секретариата президиума я не знал, но для этого и существует еще телефонистки. Постоянные номера и АТС-то лишь недавно введены.
— Алло, девушка? Соедините с товарищем Енукидзе… Да, с секретарем президиума… Огнев Сергей Федорович, директор Института анализа и прогнозирования… Спасибо…
Удивил я телефонистку, ничего не скажешь. Но хоть сразу не послала, так что осталось лишь подождать, когда мне ответят. Хорошо, что с недавних пор я вынужденно знаю имена основных членов как партийного аппарата, так и правительства и иных государственных структур. Особенно тех, кто давно на своем посту, а Авель Сафронович работает секретарем аж с 1922 года.
— Товарищ Енукидзе? Огнев беспокоит. Не знаю, слышали ли вы обо мне, но я был в составе участников, готовивших свод законов по коллективизации… слышали? Очень хорошо. Авель Сафронович, я почему вас беспокою-то — у меня подготовлены поправки к тем законам в связи с изменившейся обстановкой в нашей стране. Могу я подъехать, чтобы их показать?.. Хорошо, а когда?.. Понял, тогда жду вашего звонка. Вам как удобнее на рабочий номер мне позвонить или на домашний?.. Хорошо, я продиктую оба. Записывайте…
Положив трубку, я мысленно выдохнул. Сразу не послал, уже большой плюс. А то, что отложил решение по встрече, так это нормально. Наверняка сейчас уточнит и свое расписание, да и про меня справки навести захочет, а уже после этого подумает — встречаться со мной или послать. Но вряд ли пошлет. Михаил Иванович про меня должен помнить и про скорый доклад тоже. Так что я почти уверен, что он мне позвонит. И раз с этим делом разобрались, то пора закончить внесение замечаний профессора в мой диплом. Не нести же в президиум незавершенную работу.
Авель Сафронович озадаченно положил трубку телефона, переваривая только что прошедший разговор. Сначала, когда телефонистка сказала ему, что на проводе ждет глава какого-то института, мужчина не понял, кто это. А уж когда услышал молодой голос, и вовсе решил, что кто-то из старых товарищей решил над ним подшутить и попросил об этом сына или племянника. Но после представления парня Енукидзе все же вспомнил о молодом «псе» Сталина. И напрягся. Почему он позвонил Авелю, а не пошел к своему покровителю? Первое предположение — он попал в немилость. И в это легко верилось. Мужчина не понаслышке знал о тяжелом характере Иосифа. Да что там говорить — он сам после многих лет если не дружбы, то близкого знакомства попал в немилость. А все из-за того, что имел свое мнение о том, как поступить с Зиновьевым и Каменевым. Сталин хотел их расстрелять, а Авель был против. Даже если они оступились, поступать так со старыми товарищами нельзя! Никогда! Пока что это не ударило по самому Енукидзе, но мужчина не сомневался, что Сосо* ничего не забыл.
* — так Енукидзе называл Сталина.