Вернувшись домой, я обрадовал этой новостью Люду и родителей.
— Если все удачно сложится, — улыбаясь, сказал я, — следующий новый год уже в новом доме можно будет встретить.
Мама на это только слегка грустно улыбнулась, но отказываться или возражать не стала. Отец одобрительно покивал, а Настя непосредственно спросила — может ли она тогда занять мою комнату, когда мы съедем. Тут уж даже мама рассмеялась.
— Тебе палец в рот не клади, по локоть откусишь, — отсмеявшись, заметил батя.
На этом обсуждение скорых перемен закончилось. Я хотел отдохнуть и выспаться. Мне еще завтра перед политбюро выступать. Кто же знал, что разговор там пойдет не только про мой доклад?
Глава 18
Конец июня — начало июля 1932 года
Пока иду в Кремль, напряжение уходит, уступая место уверенному оптимизму. Мой доклад о развитии транспортной инфраструктуры аккуратно сложен в папке, и мысли о нем подбадривают. Хотя и есть некая опаска, как бы не повторилась ситуация, как с дипломом. Там я тоже был уверен, однако нашлись недоброжелатели. Но все же отметаю плохие мысли в сторону. Я знаю, что моя работа важна и уверен, что смогу убедить членов политбюро в необходимости предложенных мер. Единственное что меня смущает, так это то, что на повестке стоит не только моя работа. Доклад Анны также вызывает интерес у товарища Сталина. Но ладно, посмотрим, как дело повернется.
В Кремле, как всегда, царит особая атмосфера сосредоточенной деловитости и в то же время неторопливости от осознания собственной важности и власти. Где будет проходит заседание я лишь догадываюсь, поэтому снова иду к Агапенко. Вот уж кто точно в курсе о месте его проведения.
Сергей Леонидович поприветствовал меня с легкой улыбкой и проводил к уже знакомой двери. Понятно, видимо теперь всегда здесь буду выступать. Можно в следующий раз и не беспокоить человека.
Входя в зал заседаний, на меня накатывает прилив адреналина. Так часто случается, когда предстоит ответственное дело и не только у меня. Чтобы собраться, я стараюсь оценить настроение окружающих. Товарищ Андреев выглядит воодушевленным, словно ждет чего-то великого. Надеюсь, не разочарую его. Калинин, с выражением интереса на лице, рассматривает бумаги. Каганович и Орджоникидзе настроены дружелюбно, что создает позитивный фон. Но я остро ощущаю холодок взгляда Ворошилова, который смотрит на меня с открытой недоброжелательностью — словно я враг народа. Товарищ Сталин, сидя между ними, наблюдает за ситуацией со своеобразным спокойствием.
Понятно. От Ворошилова после предыдущего собрания иного ждать и не следовало. Ну и ладно. Главное, что остальные вроде настроены благожелательно. Выдохнув, я готов начать свой доклад, но только открываю рот, как именно Ворошилов прерывает меня.
— Товарищи, ко мне поступила информация, что гражданин Огнев работает против интересов нашей страны, — произносит он.
Его голос звучит над залом, вызывая бурю эмоций. Словно молния, его заявление пронзает воздух. Ошеломление переходит в тихое потрясение, как будто вся команда вдруг замерла. И скорее всего такая реакция не только из-за заявления, но и той уверенности, с которой его сделал Климент Ефремович.
Все взгляды устремлены на меня. Товарищ Сталин, не торопясь, смотрит на Ворошилова, ожидая пояснений.
— Почему вы так решили, товарищ Ворошилов? — ненавязчиво спрашивает он, но его вопрос звучит как приговор.
Я же стою, пораженный. В голове вертятся мысли: какое преступление я мог совершить перед Климентом Ефремовичем? Почему он решился на такое серьезное обвинение? Я не понимаю, на чем оно основано. Моё сердце забилось учащенно. Неужели история все же повторяется? Так же, как и с дипломом? Вот только Сталин — не мой декан. С его подозрительностью не факт, что меня вообще здесь хоть кто-то будет защищать, кроме меня самого. Ворошилов же тем временем продолжил.
— Все вы помните прошлое наше заседание, на котором выступал гражданин Огнев, — Климент Ефремович похоже принципиально решил топить за то, что я больше здесь никому не «товарищ».
Это напрягало, а его слова о прошлом заседании заставили растормошить память и сделать неприятный вывод. Климент Ефремович закусил удила тогда и единственная, за кого он мог зацепиться — Анна. Не зря она про свою родню молчит. А вот я — лопух. Надо было не стесняться, а раньше ее на откровенный разговор вывести! Хотя бы сейчас понимал, откуда мне «прилетит». Нет, понятно уже, что из-за Белопольской, но что именно у нее не так? Кто-то из родни в тех лагерях сидит? А я-то думал, наоборот — что у нее родня на каком высоком посту. Но даже если так, то пока что массово за это родственников не сажают.
«Ну да, не сажают, зато и на высокие должности не берут» тут же одернул я себя. После чего пришлось сосредоточиться на словах Ворошилова, чтобы ничего не пропустить.
Получив согласие от других членов политбюро, председатель реввоенсовета продолжил.
— Тогда он хотел начать реабилитацию врагов нашего народа, — снова огорошил всех присутствующих Ворошилов. — И начать он планировал с послабления им режима отбывания наказания. Мы все естественно это пресекли, но вот откуда у него вообще такие идеи взялись? Ведь раньше ничего подобного гражданин Огнев не заявлял. Как мне доложили, эту мысль ему подбросила некая Анна Белопольская. Тогда она была взята гражданином Огневым на должность аналитика, и сразу же развила бурную деятельность. В частности — та самая идея о послаблении режима заключенным принадлежит ей.
— Но при чем здесь тогда Сергей? — не выдержал Андреев.
— А при том, что он сам должен был приструнить свою подчиненную. А еще лучше — сделать полную проверку ее прошлого! Вывести на откровенный разговор. Обратиться к товарищам из ОГПУ. Тем более, что охраной института занимается ведомство товарища Менжинского и сообщить о странностях Белопольской он мог даже никуда не ходя!
— Проверку сотрудников, которых я нанимал, проводило ОГПУ, — решил я вмешаться в этот обвинительный спич. — И ни на кого мне не указали, как на скрытого врага народа.
Ворошилов метнул на меня уничижительный взгляд и сделал вид, что я ничего не говорил, продолжив гнуть свою линию.
— Мало того, что он потакает этой гражданке, так еще и сделал ее своей заместительницей! Есть подозрение, что у гражданина Огнева с гражданкой Белопольской отношения вышли далеко за рамки обычных рабочих. И еще одно — Сергей Огнев принес на наше рассмотрение два доклада, вместо одного. И один из них написан именно той самой Анной Белопольской, чье предложение о смягчении режима заключения в лагерях мы уже решительно отвергли. А самое главное — принес он эти доклады только тогда, когда гражданка Белопольская написала свой, хотя до этого Сергей Огнев уже подготовил работу по заданной теме. По моему мнению, тут все очевидно — гражданка Белопольская — скрытый внутренний враг. К тому же выяснилось, что ее отец — член РОВС, а дед сидит как раз в одном из наших лагерей. Да и сама она из дворянского рода. Гражданин Огнев же полностью ей во всем потакает и следствию необходимо выявить — насколько он вовлечен во вредительскую деятельность гражданки Белопольской, но у меня нет сомнений, что теперь, несмотря на былые заслуги, гражданин Огнев работает во вред нашей стране!
Высказавшись, Ворошилов сел на место и с презрением посмотрел на меня.
На зал опустилось молчание. Все переваривали только что услышанную новость. Даже товарищ Сталин задумчиво посматривал на старого соратника и кидал нечитаемые взгляды на меня. Но вот он оглядел всех членов политбюро и прокашлялся.
— И все же, товарищ Ворошилов, откуда у вас такие сведения?
Климент Ефремович выразительно покосился на меня, явно не желая в моем присутствии разглашать эту информацию.
— Товарищ Огнев, выйдите пожалуйста на минуту, — правильно понял его Сталин.
Я молча покинул зал, гадая, чем окончится так и не начавшийся доклад.
«Вот блин, опять у меня ожидания не оправдались! — снова мысленно посетовал я. — А ведь было предчувствие! Все пока идет в точности, как с дипломной работой! Но Сталин — не Жижиленко. Он явно меня выгораживать не будет. Подозрительный слишком. Спасает пока лишь то, что я считаюсь его человеком. И нападки на меня воспринимаются им, как нападки на него самого. Но что если Ворошилов сможет его убедить в своей правоте? Вот тогда будет жо.!»
Тем временем в зале заседания политбюро после ухода Сергея.
— Итак, Климент, — повернулся к Ворошилову Калинин, — мы тебя слушаем.
Сталин же, выпроводив парня, после слов Михаила Ивановича предпочел молча наблюдать. Да и ответа ждали все.
— Ко мне вчера подошел агент ОГПУ. Он-то и сообщил о прошлом гражданки Белопольской. Показал материалы по ее делу, а также фотоснимки ее писем деду. В них он обещала Владимиру Белопольскому помочь, без указания конкретики. Но как вы понимаете — факт ее целенаправленного вмешательства налицо!
— А почему тогда этот агент не сказал о прошлом Белопольской Огневу? — спросил тут же Андреев. — Я же видел лицо парня — для него ваши слова про эту гражданку стали полной неожиданностью.
— Удивление и сыграть можно, — отмахнулся Ворошилов.
— Но все же, если Огнев был не в курсе… — продолжил Андреев.
— То все равно должен был как руководитель интересоваться, чем живут его подчиненные, — поддержал Ворошилова Каганович.
— Поэтому я считаю, что этого «докладчика» нужно арестовать и допросить! — тут же рубанул рукой воздух Климент Ефремович. — Да и эту белополячку — тоже.
— А она из поляков? — удивился Андреев.
— Наверняка, — уверенно кивнул Ворошилов. — Фамилия очень уж говорящая.
— Товарищи, — прервал спор Сталин, — не будем делать поспешных решений.
Тут только похоже Ворошилов вспомнил, кто именно стоит «за спиной» парня и неохотно кивнул, признавая правоту генерального секретаря.
— Климент, я буду тебе благодарен, если ты скажешь имя того агента, что принес тебе информацию, — обратился Иосиф Виссарионович к Ворошилову. — Надо наградить столь бдительного человека.