Многие праведники, несмотря на сравнительно ранний час, были уже хорошо на взводе. Очевидно, вкусно потрапезничать было одним из любимых занятий небесного санатория. Очаровательные прислужницы суматошно бегали, поднося кувшины, наполненные вином, и огромные блюда со всевозможными закусками. В воздухе пряно пахло оливковым маслом, жаренным на углях мясом, специями и свежей рыбой. В целом было похоже на хороший итальянский ресторан, стилизованный под Древний Рим. Возбужденно озираясь и непроизвольно потирая запястья, густо покрытые седыми курчавыми волосами, Галилео подозвал ближайшую прислужницу. Прислужница оказалась стриженной под мальчика брюнеткой с огромными тревожными серыми глазами и смугло-матовой, как будто светящейся изнутри, кожей.
— Что будет угодно почтенным праведникам? — спросила она переливающимся голосом.
Пока Галилео с неторопливым удовольствием гурмана заказывал вино и закуски, Аналитик завороженно заглядывал в огромные серые глазищи с оранжевыми искорками. Их обладательница представляла собой не слишком часто встречающуюся комбинацию чрезвычайной сексуальной привлекательности и холодной скромности. Почему-то было трудно представить ее изменяющей мужу, если, конечно, таковой бы у нее оказался. Почувствовав назойливое внимание Аналитика, девушка бросила на него обеспокоенный взгляд. Тот смущенно отвел глаза. Прислужница поспешила удалиться. Даже под длинным платьем угадывались худые сильные бедра и стройные ноги. Ее походка была стремительной и нервной, как у породистой лошади.
Галилео понимающе заухмылялся и прокряхтел:
— Хорошенькая, кхе-кхе, кульпитка.
Аналитик с неприязнью посмотрел на фамильярного астронома.
— А она что, действительно из Ада?
— Наверняка! Судя по тому, что она работает здесь, в трапезной, должно быть, какое-нибудь не очень страшное прегрешение. Быть может, соблазнила женатого мужчину или бросила своего рохлю-мужа. А может, и что-нибудь потяжелее: аборт от отчаяния или самоубийство на почве неразделенной любви. Ох, хороша! Посмотрите на походку!
В этот момент в трапезную шумно ввалилась большая толпа. Толпа состояла из людей характерной ближневосточной наружности. Они были самых разных возрастов: от тридцатилетних мужчин с очень черными и очень обильными волосами на всех видимых частях тела до старцев с роскошными седыми патлами до пояса. Большинство из них производили впечатление крестьян, приехавших за покупками в город, что странно контрастировало с многочисленными массивными драгоценностями и роскошными одеждами из белоснежного тонкого полотна высокого качества. Среди шумной толпы ростом и властным выражением хищного высохшего лица выделялся седобородый старец. Галилео перекосило от нескрываемой неприязни.
— Приперлись, кочевники!
— Кто это? — спросил Аналитик, рассеянно разглядывая экзотических посетителей.
— Полюбуйтесь на Прародителя избранного народа и всех его родственничков: Недорезанного, Красавчика и прочих! Хуже этой публики здесь, в Раю, никого нет. Вы уж мне поверьте!
Тем временем сероглазая кульпитка вернулась с кувшином вина и большим блюдом, наполненным мясом и овощами. Из-за стола Прародителя Авраама раздавались громкие выкрики и ржание. Прислужница затравленно посмотрела в их сторону и обреченно пошла принимать заказ. Библейское семейство встретило ее появление плотоядными ухмылками, похабными шутками и заигрываниями. Некоторые, глядя на сексапильную прислужницу, в своей невинной раскрепощенности почесывали интимные места. «Дети пустыни», — машинально подумал Аналитик.
— Как по мне, — продолжал Галилео, — так многие из этих скот… скотоводов должны быть в Аду! Посудите сами! Прародитель, эмигрировав в хлебный Египет с молодой и красивой супругой, мудро рассудил, что жена его настолько привлекательна, что египтяне захотят ее отобрать, а в процессе могут и его самого прикончить. Просто так, на всякий случай. Поэтому он наказал ей говорить всем, что она его сестра. Последнее, кстати, тоже было правдой: кочевник действительно был женат на своей сводной сестре! Мало того, он сделал так, чтобы она попалась на глаза сводникам фараона и оказалась в его постели. За оказанные красавицей-женой любовные услуги приятно удивленный фараон щедро наградил Прародителя избранной нации. Тот радостно принял многочисленных коров, козлов и рабов. Когда же вся история всплыла, ему удалось так хитро повести дело, что фараон, вместо того чтобы снести ему голову или кинуть на съедение крокодилам, отпустил его со всем нажитым богатством.
Но это еще не все! Жена, не способная родить детей, подобрала нашему пророку молоденькую рабыню-египтянку. Рабыня родила ему сына, но тут уже подсунувшая ее бесплодная жена почувствовала, что слишком бодрый супруг начинает охладевать к ней, и уговорила его выгнать девчонку вместе с младенцем в пустыню. Добрый Прародитель, правда, все же дал ей на прощание бурдюк с водой и кусок хлеба!
В целом Прародитель был очень любвеобильным отцом. В одно прекрасное утро, когда он, зевая нечищеной пастью, вышел пописать на свою юрту, ему послышалось, что Бог позвал его. Всегда и на все готовый во имя Господне, Прародитель принял стойку «смирно» и без разговоров подтвердил готовность выполнить любое желание начальства: в данном случае зарезать собственного сынишку. Когда, взбираясь на гору на свое собственное заклание, ничего не подозревающий паренек спросил: «Папочка, а где же агнец?» — мол, кого резать-то будем во славу Господа? — то папашка невозмутимо ответил в том плане, что Бог пошлет. Бог к тому времени, наверное, и позабыл уже об этой явно неудачной шутке, но папочка без колебаний собирался закончить начатое и уже было занес кривой нож над тоненькой шеей, когда какой-то ангел спохватился и остановил старичка-боготерпца.
— И как же сынок его потом, наверное, любил! — прокомментировал Аналитик и залпом употребил содержимое своей чаши, наблюдая за развитием соседнего застолья.
Там наступил этап поглощения пищи. Надо сказать, что семейство кочевых скотоводов не обременяло себя условностями и с урчанием рвало на куски сочную баранину, стараясь запихать в огромные бородатые рты большие куски истекающего жиром мяса. Роскошные белые одежды быстро покрывались пятнами. Полюбовавшись на это зрелище, Аналитик неизбежно спросил:
— Почему же Бог решил покровительствовать именно им?
— А это вы у него, Всевидящего и Всемогущего, спрашивайте! Да прославится имя его! Но я подозреваю, что еще Прародитель сумел оказать ангелам какие-то смутные, но очень запоминающиеся услуги, а уж те потом пролоббировали его интересы по полной программе.
— А кто вон тот, стареющий плейбой с надменным лицом?
— А-а, это Красавчик. Чуть ли не единственный персонаж Библии, чьи внешние данные удостоены специального упоминания. Чем он, разумеется, чрезвычайно кичится. Тот самый заносчивый бездельник, который так вывел из себя своих работяг-братьев, что они избавились от него, продав в рабство в Египет. Ладно, хоть не убили! Но этот на многое способный юноша не пропал в большом городе и, обладая уникальным талантом подхалима, стал главным советником важного сановника. Потом, когда сановник упек его в тюрьму за попытку соблазнения жены, он и там умудрился стать старостой барака. Чего уж удивляться, что закончил он тем, что стал главным управителем фараона и, накопив огромные запасы зерна, устроил великую хлебную спекуляцию в период страшного семилетнего неурожая. В результате чего все еще свободные египтяне стали рабами фараона и потеряли землю. Кроме, конечно, жрецов: умный парень знал, кого трогать можно, а кого лучше не надо…
Тут двое богохульствующих усугубили свое уже и без того приподнятое состояние, осушив еще по одной чаше. Честно говоря, соседний столик интересовал Аналитика скорее потому, что им прислуживала сероглазая кульпитка. Когда она наконец смогла оторваться от шумной компании и в очередной раз подошла к их столу, он набрался смелости и спросил:
— Как нам благодарить вас, девушка? Как вас зовут?
Девушка серьезно, без признаков девичьего смущения, но и без заигрывания, посмотрела Аналитику в глаза и после короткой паузы ответила:
— Мари. Мари из Лиона.
В этот момент в центральной части трапезной вдруг раздалась громкая веселая музыка. Мари тут же прервала общение с Аналитиком и удалилась. Галилео радостно повернулся, оседлав скамью:
— А сейчас будет шоу!
В подтверждение этих слов находящаяся в центре зала небольшая сцена осветилась вспыхнувшими газовыми факелами — предвестниками скорого заката зеленого солнца — и быстро поднялась на несколько метров, приводимая в движение поршнями какого-то механического устройства. На сцене материализовался небритый дядька во вполне земном фраке с галстуком-бабочкой.
— Здрассьте, — развязно крикнул он наглым голосом давно не битого любимца эстрады, — зздрассьте, все вы — праведные и мерзко-скучные зануды!
«Зануды» возбужденно зашумели, предвкушая редкое и долгожданное развлечение. Они однозначно не обиделись на фамильярность комика. Дядька, который вел себя как несомненно популярная в местных кругах личность, выглядел смутно знакомым и не совсем трезвым. Театрально откашлявшись, он достал из кармана помятый носовой платок и громко высморкался в него несуществующими соплями. Из платка выпало что-то похожее на красиво упакованную шоколадку. Зал глухо заурчал в предвкушении хохмы. Дядька не заставил себя долго ждать. С наигранным изумлением он поднял «шоколадку», которая вдруг на глазах огромно выросла в размерах, и Аналитик понял, что это была упаковка с земным презервативом. Дядька зашелся в наигранном ужасе и «уронил» с высоты сцены ставшую гигантской и разоблачающей «коробочку» к зрителям.
— Ой, мама родная, подкинули, вот те крест — подкинули!
Коробочка не упала на пол, а начала летать по огромному залу с немалой скоростью, и из нее посыпались тысячи пластиковых конвертиков на розовых парашютах с изображением полных женских губ, обнажающих в неприлично призывной улыбке крупные ослепительно белые зубы. Посетители демонстративно отталкивали от себя проклятые инкриминирующие парашюты и оглушительно ржали. Видимо, молитвы и медитация не могли до конца подавить всеми скрываемую озабоченность вполне определенного рода, и это, естественно, требовало прилюдного и здорового осмеяния с эстрады. Нетрезвый комик насладился произведенным эффектом и продолжил бичевание допущенных социальных перекосов, перейдя на картинно задушенный шепот, который тем не менее был слышен во всех концах трапезной: