Очевидно, что сначала обвиняемый будет вести себя враждебно, чтобы показать, что им нельзя помыкать. Ему позволяется сохранить лицо. Если посредник не справляется – или хочет усилить давление с целью решить спор – он объявляет во всеуслышанье о своём выходе из дела. Смысл в том, что он умывает руки от крови, которая прольётся после его удаления. Затем следуют две недели перемирия или время на размышление, когда распри запрещены. Всем известно, что если не возобновляется и не достигает успеха посредничество, то альтернативой становится кровная месть. Обычно заключается мир.
В первобытных обществах обычно распространены многократные отношения (в терминологии Макса Глюкмана), основанные на множественных интересах. Когда кто-то в одно и то же время приходится вам соседом, троюродным братом, напарником и т. д., то появляется больше поводов для конфликтов, но также существует и очевидная заинтересованность в их решении. Люди станут полагаться на переговоры или посредничество, и обычно будут достигать компромиссного решения. В современных социально-дифференцированных иерархических обществах спорщики (состоящие в однократных, недолговременных отношениях, часто выражающихся в единичных контактах) опираются на судебное разбирательство (а иногда и арбитражное разбирательство, имеющее для сторон обязательную силу), когда результатом становятся победа или поражение в результате решения третьей стороны. И действительно, обстоятельства, в которых судебное разбирательство работает лучше всего – это те случаи, когда рассматриваются однократные отношения, которые суд призван расторгнуть (посредством развода, выселения, лишения свободы и др.).
Переговоры и посредничество эффективны в первобытных обществах, потому что являются добровольными и спорщики относительно равны. В современном обществе обращение к этим процедурам часто не является добровольным, а спорщики часто не равны. Идеология закона – судебного разбирательства – это равное правосудие по закону. Но это не то равенство, чтобы делать вид, будто люди равны, ведь это не так. В США суд мелких тяжб, «народный суд» – это учреждение, где «народ» преследуется налоговыми органами и выселяется на улицу домовладельцами.
В первобытных обществах продолжающиеся отношения становятся основой для разрешения спора. В современных обществах они часто мешают разрешению споров. Подавляющее большинство арестов, даже после тяжких преступлений, никогда не доходят до суда. Исследования преступлений в Нью-Йорке обнаружили, что эти дела «разваливаются», они не идут в суд, и не от перегруженности судов, как принято считать, но главным образом из-за предшествующих отношений между жертвой и обвиняемым. В делах межличностного насилия в 56 % случаев имелись предшествующие отношения, половина из этих дел связана с убийствами. Даже в делах кражи со взломом и воровства, что удивительно, предшествующие отношения установлены в 35 % случаев. То, что закон рассматривает в качестве преступлений, обвиняемые часто рассматривают как что-то другое, например, как самостоятельное взыскание задолженности. Но даже если дела с предшествующими отношениями всё же в большинстве являются преступлениями, они всё равно разваливаются, так как либо жертвы не дают им ход, либо прокуроры не принимают их всерьёз (на самом деле это порочный круг). Судебное разбирательство обычно бессильно в случаях предшествующих отношений, за исключением развода или выселения, т. е. когда оно расторгает отношения. Первобытные общества, где практически все споры – это случаи близких взаимоотношений, умеют справляться с этой проблемой. Современные общества терпят неудачу именно там, где первобытные преуспели.
В 1960-е годы, когда в американском обществе конфликты были повсеместны, учёные призывали к исследованиям «конфликтного урегулирования». К 1980-м они стали говорить о «рассмотрении споров» – как будто рассмотрение это уже оправдывающее обстоятельство, хотя оно и не решает людские проблемы – в значительной степени из-за того, что орды судей, адвокатов, профессиональных посредников и арбитров тогда и тем более сегодня имеют корыстные корпоративные интересы в этих рассмотрениях.
В 1974 году специалист корпорации RAND[33] Ричард Данциг призвал к «дополнительной децентрализованной системе уголовного правосудия», отчасти вдохновлённой судебной практикой народности кпелле в Либерии (на самом деле больше похожей на судебное разбирательство – стороннее принуждение – чем на посредничество). Под «дополнительной» Данциг имел в виду не замену, а статус-кво. Он предостерегал эту систему от подчинения её судебной системе. Но он никак не объяснял, каким образом системы могли сосуществовать, если одна не была бы в подчинении у другой.
Данциг писал это в разгар американских «правовых революций» 60-х и 70-х годов, когда угнетённые группы, вроде бедняков, расовых меньшинств и даже заключённых становились частью правовой системы – не как обычно, в качестве обвиняемых, а в качестве истцов, требующих соблюдения своих прав. Элитарные судьи и адвокаты вдруг обнаружили, что суды перегружены делами (за исключением федеральных судов, которых, как правило, эта чаша миновала), и что им каким-то образом надо искать повод не заниматься нищебродами в свой присутственный день в суде. Альтернативное урегулирование споров стало таким обходным манёвром.
Данциг не понимал, что разрешение конфликтов методами первобытных обществ является эффективным только потому, что эти методы не являются дополнением к принудительным государственно-правовым институтам. Они эффективны потому, что являются неотъемлемой частью социальной структуры анархистских, первобытных обществ. Регулирующие процессы, не всегда работающие даже в эгалитарных анархистских обществах, вряд ли заработают в каких-либо государственных классовых обществах.
Тем не менее в 1980-е годы Министерство юстиции США финансирует районные судебные центры (РСЦ) для посредничества при разрешении споров – споров, которые почти всегда отклоняются судами, с согласия прокурора. Эти РСЦ не являлись учреждениями, куда люди обращались добровольно. Вероятно, лишь немногие жители окрестностей вообще знали об их существовании. А если и знали, то игнорировали их. В таком центре в городе Дорчестер (штат Массачусетс) за два года было всего четыре обращения.
Если бы эксперты-аналитики в принципе умели мыслить социологически, они бы расположили эти РСЦ в районах с высокой сплочённостью населения, по примеру их предполагаемых прототипов, примитивных обществ. Эти центры следовало бы организовывать в Бруклине, а не в Дорчестере. Но в Бруклине живут богатые и белые, и тамошние сознательные граждане-домовладельцы вполне способны получить от судебной системы то, что они хотят, и иметь ту судебную систему, которую они хотят. По большому счёту, там так и есть. Политическая наука – это политика, а не наука.
Таким образом, там, где решение могло бы работать, не существует проблемы, а где есть проблема, там не работает решение. РСЦ были устроены в бедных районах с «атомизированной социальной средой». Они рассматривали незначительные споры между людьми, состоящими в постоянных отношениях, и не рассматривали споры бедняков с бизнесом или бюрократией. Другими словами, они систематически пренебрегали спорами, имевшими значение выше личностных и вытекавшими из основных отличий в богатстве и власти. Так же обстояло дело и с судебным разбирательством, но не в такой неизменной индивидуализированной и упрощённой степени. В РСЦ посредничество было таким же принудительным, как судебное разбирательство, но без надлежащей правовой процедуры и верховенства закона. Нет никаких доказательств, что РСЦ справедливее судов или столь же справедливы, как суды, но есть некоторые свидетельства большего удовлетворения спорщиков – другими словами, к этим спорщикам был найден подход.
В процессе спора в первобытных обществах также большое значение придавалось удовлетворению сторон. Но в тех обществах различия в богатстве, власти, статусе и престиже намного меньше, чем в цивилизованных обществах, а также эти различия прозрачны для всех. Если происходит несправедливость, она, вероятно, будет очевидна. Если посредник в Ифугао демонстрирует вопиющую предвзятость – чего он не может делать, в то время как наши судьи могут скрыть её за туманом юридической риторики – он в лучшем случае никогда снова не будет принят в качестве посредника, а в худшем он будет пронзён копьём.
Первобытные люди могут неохотно принимать компромиссные решения, но обычно они принимают их добросовестно. Для них гармония, поскольку она будет восстановлена, является побочным продуктом добровольного и взаимосогласного мирового соглашения, которое в свою очередь можно рассматривать как побочный продукт плотной сети социальных отношений и духа общественной гармонии. Но для соискателя второсортного РСЦ-шного правосудия, отпускаемого в тени государства, этот процесс не столько решает, сколько вытесняет проблему. Вместо справедливости вы иногда получаете возможность быть удовлетворённым. Посредничество РСЦ больше похоже на групповую психотерапию в духе нью-эйджа, чем на что-то, хоть как-то похожее или на западное верховенство закона, или на первобытное общественно согласованное урегулирование конфликта. Это худшее из обоих вариантов.
Судебное разбирательство является плохим способом урегулирования споров, за исключением, может быть, споров между крупными, хорошо организованными, хорошо финансируемыми юридическими лицами, такими как корпорации, профсоюзы и государственные учреждения, чьи интересы в суде представляют эксперты по правовым вопросам. И судебное разбирательство подходит таким «постоянным игрокам», как прокуроры, корпорации и землевладельцы, лучше, чем таким «новичкам», как обвиняемые в уголовных преступлениях, потребители и арендаторы. Но даже «имущие», которые регулярно побеждают, всё чаще обращаются к посредничеству и арбитражу. В их случае эти методы работают, потому что спорящие равны, по крайней мере, в том смысле, что они – величины одного порядка, а в некоторых случаях и потому, что между ними существуют постоянные отношения (например, между поставщиками и покупателями