Действуя со свойственной ему решительностью, Клайв "немедленно отправился на борт корабля адмирала Уотсона и заявил ему о необходимости безотлагательно атаковать Набоб, а также попросил помощи четырех или пяти сотен моряков для перевозки боеприпасов и артиллерии, на что он [Уотсон] согласился". Моряки были высажены на берег около часа ночи. Около двух часов войска были под оружием, а около четырех они двинулись в атаку на лагерь набоба".
Новый день, 5 февраля 1757 года, наступил в густом утреннем зимнем тумане, стелющемся по реке. В тишине "мы маршировали с 470 рядовыми, 800 сепаями, 6 полевыми орудиями, 1 гаубицей и 70 орудиями, кроме того, у нас было много моряков, половина из которых работала на подводе орудий, а другая половина несла оружие", - записал Эдвард Маскелайн в своем дневнике.
На рассвете мы приблизились к лагерю набобов, но не успели бросить им вызов, как по нам открыли шквальный огонь, на который ответили наши передовые сепаи. Противник отступил, и мы продолжили свой марш через его лагерь, пока не достигли его центра. Здесь в тумане в 10 ярдах от батальона появилось тело из 300 лошадей, и мы дали по ним два залпа взводами, устроив среди них такой хаос, что, по общему мнению, не более 13 человек спаслись. После этого вся их армия начала окружать нас большими массами, что вынудило нас держать их на расстоянии постоянным огнем из мушкетов и артиллерии. Мы шли через их лагерь целых 2 часа, и несколько раз лошади нападали на нас с тыла, но не с такой храбростью, как в первый раз.
К 11 часам утра войска Клайва вернулись в город удрученными, потеряв около 150 человек, включая помощника Клайва и его секретаря, которые погибли рядом с ним: "Это была самая теплая служба, в которой я когда-либо участвовал, - писал Клайв отцу, - и атака не достигла своей главной цели" - захвата или убийства наваба. Клайв не знал, был ли маневр удачным или неудачным, но подозревал последнее. Их проводники заблудились в тумане, и они едва не провалили атаку на королевский загон, дико стреляя во мрак, не зная, попадают они в цель или нет. Кроме того, они потеряли две пушки, которые пришлось бросить, застряв в грязи в лагере наваба. О чем они не догадывались, так это о том, какой ужас они внушали Сираджу уд-Дауле, которому лишь на мгновение удалось спасти свою жизнь. Около полутора тысяч его муршидабадских пехотинцев оказались не столь удачливы, как и 600 кавалеристов и четыре слона. Гулам Хусейн Хан рассказал, как выглядела атака с точки зрения моголов: "Они спустили свои лодки около двух часов ночи, - писал он, - и поплыли к крайнему лагерю противника, где простояли в ожидании всю вторую половину ночи".
На рассвете они высадились в тылу армии и вошли в лагерь, где не спеша развели жаркий огонь, который, будучи повторенным теми, кто находился в лодках, сделал мушкетные шары такими же обычными, как град, так что огромное количество людей и лошадей, оказавшихся под ним, были убиты и ранены. Дост Мохаммад-хан, который был не только главным командиром, но и человеком большой личной доблести, и одним из тех, кто был наиболее привязан к Сираджу уд-Дауле, был ранен и искалечен. Та же участь постигла и многих других офицеров; сообщается, что целью нападения было не что иное, как захватить самого Сираджа и увезти его.
К счастью для него, налетел туман, который на хиндийском языке называется кохесса, и наступила такая темнота, что двое мужчин [Клайв и Сирадж], хотя и находились так близко, не могли различить друг друга. Из-за этой темноты они перепутали дорогу и пропустили частный загон Сираджа уд-Даулы, так что принц едва спасся. Англичане заметили, что они шли уверенно, с порядком и расстановкой, как будто это был день смотра, ведя бесконечный огонь со всех сторон, пока не добрались до передней части лагеря, откуда неторопливо вернулись к своим постам и укрепленным домам, не потеряв ни одного человека.
Совершенно неизвестная Клайву в то время, его ночная атака на самом деле стала решающим переломным моментом. Напуганный неожиданностью нападения, Сирадж разбил лагерь и отступил ed на десять миль тем же утром. На следующий день он отправил посла с предложением о мире. Еще до ночного нападения он осознавал ущерб, нанесенный экономике Бенгалии разрушением Калькутты, и был готов проявить некоторую щедрость. Но 9 февраля он подписал Алиньягарский договор , который удовлетворял почти все основные требования Компании, восстанавливая все существующие английские привилегии и освобождая все английские товары от налогов, а также позволяя Компании сохранить свои укрепления и основать монетный двор. Единственным его требованием было удаление Дрейка - "Передайте Роджеру Дрейку, чтобы он не "мешал нашим делам"", - что Компания с радостью выполнила.
На следующий день Сирадж уд-Даула начал свой марш обратно в Муршидабад, оставив Клайва и Уотсона изумленными собственным успехом. Клайв был готов вернуться в Мадрас, выполнив все свои военные задачи с минимальными затратами и потерями: как он писал отцу 23 февраля: "Я рассчитываю очень скоро вернуться на побережье, поскольку здесь все кончено".
Однако, со своей стороны, Уотсон отчитывался перед короной, а не перед компанией, и для него все только усложнилось. За несколько дней до этого он получил официальное уведомление о начале того, что будущие поколения назовут Семилетней войной. По всему миру, от Квебека до реки Сенегал, от Огайо до Ганновера, от Минорки до Кубы, на всех имперских театрах начались военные действия между Великобританией и Францией. Инструкции Уотсона прибыли в пакете из Лондона вместе с официальной копией объявления войны и письмом из Адмиралтейства, предписывающим "всем офицерам при короле доставлять неприятелю беспокойство, насколько это в их силах".
Уотсон был однозначен в своих действиях: атаковать французов, где бы они ни находились. В случае с Бенгалией это означало начать с нападения на французскую колонию Чандернагар , расположенную в двадцати милях выше по течению.
Отношения между властями Чандернагара и Калькутты всегда были на удивление сердечными: после падения Калькутты французы в Чандернагаре были щедро гостеприимны к беженцам Компании, когда они бежали от Сираджа уд-Даулы, приберегая свой гнев только для Дрейка и его Совета: "Их позорное бегство покрывает всех европейцев позором, который они никогда не сотрут в этом графе", - писал французский губернатор М. Рено . Все проклинают, ненавидят, отвращаются от них... Короче говоря, что бы кто ни говорил, эти господа, особенно мистер Дрейк, никогда не освободятся от такого позора, а мистер Дрейк никогда не лишит свой народ права повесить его и весь его Совет".
Учитывая это, после захвата города французы поспешили обратиться к своим британским коллегам с просьбой обеспечить местный нейтралитет на случай начала войны. Калькутта ответила теплом, и начались переговоры. Именно Уотсон прервал их 6 марта, за несколько часов до того, как договор о нейтралитете должен был быть подписан. По словам Жана Лоу, адмирал утверждал, что "власти Чандернагара не имели права заключать договоры, и поэтому он отказался подписать проект". Правда, однако, заключалась в том, что в тот самый день, назначенный для подписания, адмиралу сообщили, что два его потерянных и долгожданных корабля прибыли в устье Ганга, и именно эта новость заставила его изменить свое решение. Теперь английская армия отправилась в поход к Чандернагару, а пропавшие корабли приготовились плыть вверх по Гангу".
8 марта Клайв начал свой поход во главе небольшой армии, численность которой к этому времени возросла до 2700 человек. Он не торопился, и ему потребовалось три дня, чтобы преодолеть двадцать миль, разделяющих две соперничающие торговые станции. Через два дня наваб написал Клайву письмо, которое тот воспринял как согласие Сираджа на нападение на французов. Это было сделано в обмен на обещание ИИК оказать военную помощь в случае нападения на Бенгалию афганского монарха Ахмед Шаха Дуррани, который только что захватил Дели во время первого из семнадцати ежегодных набегов на Северную Индию и, по слухам, планировал грабительскую экспедицию на восток. К 12-му числу Клайв расположился лагерем в двух милях от Чандернагара и призвал французов сдаться. Французы отказались это сделать.
Чандернагар, как и Калькутта, недавно превзошел все свои соперничающие поселения и стал главным французским торговым пунктом на Востоке. Как и Калькутта, он был уязвим для нападения, но не с суши, поскольку его форт д'Орлеан, построенный по принципам Себастьяна де Вобана, был гораздо более впечатляющим укреплением, чем форт Уильям; но его оборона от нападений с реки была гораздо менее грозной. Рено знал об этом, и как только началась война, он затопил четыре корабля и установил вокруг них стрелы и несколько цепей, чтобы не дать британским военным кораблям приблизиться к уязвимой восточной стороне своего форта.
Рано утром 23 марта Клайв предпринял штурм и захватил главную французскую батарею, контролирующую реку. С этого момента командование перешло к адмиралу Уотсону, и большинство потерь пришлось на морскую мощь, а не на сухопутные войска Клайва. Французы, у которых было всего 700 человек для защиты своего форта, храбро сражались в горящих, разрушающихся зданиях, не имея возможности получить помощь.
Племянник Клайва снова оставил в своем дневнике лучшие записи о взятии Чандернагара: "Кентский и Тигер все это время поднимались вверх по реке, - писал Эдвард Маскелейн, - их проход сильно замедлился из-за того, что французы потопили четыре корабля в канале".
Наконец эта трудность была устранена [как только цепи и стрелы были отрезаны], и оба корабля приблизились к форту, но прежде чем они подошли на расстояние мушкетного выстрела, французы из 16 орудий устроили большой переполох. Когда начали стрелять из бродсайдов, противник вскоре бросил свои пушки, так как за два часа потерял 150 офицеров, а торцы двух бастионов тем временем были снесены до основания, так что месье вывесили флаг и сдались по своему усмотрению.