* Крор равен 10 миллионам, что составляет сегодня 325 миллионов фунтов стерлингов.
* Это решающий момент. В той мере, в какой ИИК, в лице ее директоров, чиновников и большинства акционеров, вообще обладала корпоративной волей, она была направлена на торговлю, приносящую максимальную прибыль и большие и стабильные дивиденды для них самих и их инвесторов. С конца XVII века, как показывает Филип Стерн, они, конечно, приветствовали использование индийских доходов для увеличения своего коммерческого капитала и, конечно, позже с энтузиазмом приветствовали бенгальские доходы, обеспеченные Клайвом. Но директора последовательно отвергали амбициозные планы завоеваний, которые, как они опасались, могли выйти из-под контроля и перегрузить их долгами. По этой причине великие завоевательные планы ИИК в Индии очень редко зарождались на Лиденхолл-стрит. Вместо этого завоевания, грабежи и разбои почти всегда инициировались высокопоставленными лицами Компании на местах, которые фактически находились вне контроля метрополии и руководствовались самыми разными мотивами - от жадности, голого стяжательства и стремления быстро разбогатеть до стремления к национальной репутации и желания обойти французов и сорвать их индийские амбиции. Это было верно на протяжении всего периода, как для Клайва и Гастингса, так и для Корнуоллиса и Уэлсли.
* Современные эквиваленты этих сумм таковы: 3 млн фунтов стерлингов = 315 млн фунтов стерлингов; 110 000 рупий = 1 430 000 фунтов стерлингов; 1 млн фунтов стерлингов = 105 млн фунтов стерлингов.
* Современные эквиваленты этих сумм таковы: 1,5 крора = около 200 миллионов фунтов стерлингов; 234 000 фунтов стерлингов = почти 25 миллионов фунтов стерлингов; 27 000 фунтов стерлингов = почти 3 миллиона фунтов стерлингов.
* 100 миллионов фунтов стерлингов сегодня.
* Современные эквиваленты этих сумм составляют: £1,238,575 = около £130 миллионов; £170,000 = почти £18 миллионов; £2,5 миллиона = £260 миллионов; £3 миллиона = более £300 миллионов.
** 630 миллионов фунтов стерлингов сегодня.
Принцип малой вместимости
Двенадцать месяцев спустя, в честь первой годовщины Плассейской революции, Мир Джафар посетил Калькутту с государственным визитом.
Это был первый визит нового наваба после того, как он возглавил штурм города в качестве генерала Сираджа уд-Даулы двумя годами ранее, и последний перед тем, как Клайв вернется в Лондон, чтобы реализовать свои парламентские амбиции. Поэтому это было настолько пышное мероприятие, насколько могло выдержать все еще несколько потрепанное торговое поселение: было посещение театра, несколько концертов и грандиозный бал в несколько неожиданном месте - здании суда Калькутты, где немногочисленные присутствующие женщины танцевали "до боли в ногах".
Еще большим сюрпризом стал выбор декораций, выбранных для украшения залов правосудия для развлечения благочестивого наваба, мусульманина-шиита: "двенадцать стоящих восковых Венер", открытых под звуки труб, рожков и литавр. "Мы были так заняты балами, музыкой и визитами, чтобы оказать честь набобу, - писал Люк Скрафтон, - что все общественные дела были полностью заброшены".
Но за внешней демонстрацией дружбы между союзниками, возможно, неизбежно, росли недоверие и взаимная неприязнь между двумя соперничающими правительствами Бенгалии. Слава Богу, Его Превосходительство наконец-то уехал, - писал Скрафтон неделю спустя. Он устроил мне здесь адскую жизнь, поскольку я был вынужден постоянно прислуживать ему и его прислужницам, ведь он и на двадцать ярдов не отходил от своего дома, если они не были с ним". Клайв , характерно, был более резок: "гуманного, щедрого и честного принца", за безупречный характер которого он ручался перед директорами до Плассея и которого, как он утверждал, почитал "с таким же уважением, какое сын питает к отцу", он теперь регулярно называл "старым дураком", а его сына Мира an называл "никчемной молодой собакой". Неряшливость, некомпетентность и опиум изменили Мир Джафара, писал Клайв в Лондон . Человек, которого он возвел на трон, теперь стал "надменным, скупым, жестоким... и такое поведение отдалило сердца его подданных".
Если кто и изменился, то это был самодовольный победитель и теперь в высшей степени богатый Клайв. Действительно, в этот период Клайв был настолько самоуверен , что начал проявлять признаки сожаления о том, что вообще разделил власть с Моголами. В депешах в Лондон он флиртовал с идеей захватить полный и немедленный контроль над Бенгалией, используя теперь значительно возросшую мощь своей постоянно растущей когорты жестко дисциплинированных полков сепаев. К концу 1758 года он пренебрежительно писал председателю директоров ИИК: "Я могу с определенной долей уверенности утверждать, что это богатое и процветающее королевство может быть полностью покорено столь малой силой, как 2 000 европейцев":
Мавры ленивы, роскошны, невежественны и трусливы до невозможности... Солдаты, если они заслуживают этого названия, не имеют ни малейшей привязанности к своему принцу, он может ожидать от них только той службы, которая лучше всего им оплачивается; но для них безразлично, кому они служат; и я полностью убежден, что после битвы при Плассее я мог бы присвоить всю страну Компании и сохранить ее после этого с такой же легкостью, как это делает сейчас Мир Джафар, нынешний субах [губернатор], благодаря террору английского оружия и их влиянию...
Сила империи Моголов сильно подорвана кишечными беспорядками, и, возможно, ее полное разорение было предотвращено только благодаря денежным суммам, посылаемым в Делли [из Бенгалии]... Вы хорошо знакомы с характером и нравами этих мидийцев: благодарности у них нет; [они] голые люди очень узких понятий и приняли систему политики, более свойственную этой стране, чем любой другой, а именно: пытаться сделать все с помощью предательства, а не силы. При таких обстоятельствах не может ли такой слабый принц, как Мир Джафар, быть легко уничтожен или под влиянием других уничтожить нас? Что же тогда позволит нам сохранить наши нынешние приобретения или улучшить их, кроме такой силы, которая не оставит ничего во власти вероломства или неблагодарности?
Даже больше, чем недоверие и презрение, в письмах того периода прослеживается чувство взаимного непонимания между этими двумя совершенно разными мирами, которые теперь оказались в такой близости друг от друга. Мир Джафар, например, явно представлял себе Компанию как отдельную личность. Когда он узнал, что Клайв возвращается в Британию, пакет с подарками, который он отправил своему уважаемому союзнику Компании, сопровождался вежливым письмом на персидском языке, адресованным тому, кого Мир Джафар явно считал единым суверенным правителем, а не безличной корпоративной комиссией, состоящей из богатых лондонских купцов. В переводе Уоррена Гастингса с персидского оно выражало "искреннее желание Мир Джафара увидеть вас... которое превосходит все, что можно написать или сказать... Я обращаюсь к вашему сердцу, хранилищу дружбы... Свет моих глаз, дороже моей жизни, набоб Сабут Джанг Бахадур [Клайв], отбывает в свою страну. Разлука с ним причиняет мне сильнейшую боль. Поскорее отправьте его в эти края и дайте мне счастье увидеть его снова в ближайшее время".
Непонимание было обоюдным. В Лондоне директора все еще смутно переваривали новость о свержении и убийстве Сираджа уд-Даулы, в результате чего один встревоженный, но невнимательный директор компании спросил другого: правда ли, что недавно убитый сэр Роджер Даулат был баронетом?
Что жители Англии понимали очень ясно, так это беспрецедентное количество денег - или, говоря новым англизированным словом, грабежа - которое Клайв вез с собой. Со времен Кортеса Европа не видела, чтобы авантюрист возвращался с таким количеством сокровищ из далеких завоеваний.
5 февраля 1760 года Клайв и его жена Маргарет отплыли домой на корабле Royal George, и еще до их высадки на берег столичные сплетники сосредоточились на беспрецедентном богатстве , которое Клайв, по слухам, везет домой: Эдмунд Берк предположил в ежегодном реестре , что "предполагается, что генерал может получить 1 200 000 фунтов стерлингов наличными, векселями и драгоценностями; что у его дамы есть шкатулка с драгоценностями, которые оцениваются по меньшей мере в 200 000 фунтов стерлингов".* Так что его с полным правом можно назвать самым богатым подданным в трех королевствах".
Истинная сумма была несколько меньше этой. Тем не менее по прибытии 35-летний бывший губернатор Бенгалии купил поместье в Шропшире Уолкотта и арендовал таунхаус на Беркли-сквер, в самой фешенебельной части лондонского района Мейфэр. Годом позже Клайвы приобрели у герцогини Ньюкасл поместье Клэрмонт за 25 000 фунтов стерлингов, а также уединенный дом в Эшере и несколько участков прилегающей земли , которые они улучшили и объединили в единое поместье еще за 43 000 фунтов стерлингов. Они также приобрели обширные земли в Ко. Клэр, название которых Клайв быстро сменил с Балликилти на Пласси. "Стоимость жизни сразу же возросла с приходом этого Кроза", - писал в своем дневнике Гораций Уолпол, язвительный виг. Он весь в поместьях и бриллиантах... и если нищий просит милостыню, он говорит: "Друг, у меня нет с собой маленьких бриллиантов"". К этому времени мельница слухов заработала на полную мощность, и газета Salisbury Journal сообщала, что даже у домашнего хорька леди Клайв было бриллиантовое ожерелье стоимостью более 2 500 фунтов стерлингов.**
Тем временем Бенгалия, которую Клайв только что завоевал, быстро погрузилась в хаос.
Молодой Уоррен Гастингс, теперь уже резидент (фактически посол) Компании в Муршидабаде, первым забил тревогу, призывая своего начальника остаться и уладить анархию, которую он помог развязать. В частности, он ссылался на растущую нестабильность при муршидабадском дворе. Незадолго до отъезда Клайва Мир Джафар смог выплатить только три из тринадцатимесячной задолженности по жалованью своей армии. В результате войска, которым не платили , открыто бунтовали, а некоторые голодали: "Их лошади - просто скелеты, - писал он, - а их всадники немногим лучше. Даже джамадары [офицеры] многие из них одеты в лохмотья". Всего три года потребовалось Пласси , чтобы обеднел город, который еще недавно был, вероятно, самым богатым в Индии.