Эдмундом Берком вскоре после этого, рисовал картину служащих Компании, "оторванных как от страны, которая их послала, так и от страны, в которой они находятся", и предвидел, что финансовые проблемы EIC могут, "подобно жернову, увлечь [правительство] в бездонную пропасть... Эта проклятая Компания, наконец, подобно гадюке, станет гибелью для страны, которая взрастила ее в своем лоне".
В то же время было широко признано, что именно богатство индейцев сейчас помогает экономике Британии, и что "первым и самым непосредственным последствием" провала EIC станет "национальное банкротство", или, что то же самое, "прекращение выплаты процентов по национальному долгу".
Экономический и политический теоретик Томас Поуналл писал, что "теперь люди, наконец, начинают рассматривать эти индийские дела не просто как финансовые придатки, связанные с Империей; но как участие их доходов в самом каркасе наших финансов... люди трепещут от ужаса даже при мысли о падении этой индийской части нашей системы; зная, что с ее падением неизбежно должно произойти разрушение всего здания Британской империи". Это , безусловно, было мнением короля . Георг III писал, что, по его мнению, "настоящая слава этой нации" зависит от богатства Индии, которая предлагает "единственный надежный способ вывести эту страну из плачевного положения, вызванного долговым бременем, в котором она находится".
26 ноября парламент был созван для обсуждения финансового кризиса Ост-Индской компании, а также широко распространенных обвинений в коррупции и злоупотреблениях, выдвинутых против отдельных служащих ОИК: контраст между банкротством компании и огромными богатствами ее служащих был слишком разительным, чтобы не стать предметом расследования. В этом был и личный элемент: 40 процентов членов парламента владели акциями EIC, и падение стоимости акций нанесло серьезный ущерб их финансам.
Теперь становилось все более очевидным, что если парламент проголосует за спасение компании на сумму 1,4 миллиона фунтов стерлингов.* то в обмен на разрешение такого огромного займа необходимо будет обеспечить определенную меру парламентского контроля над EIC. Впервые было широко признано, что EIC не способна реформировать свои дела и что, если парламент не вмешается, Бенгалия и ее огромные доходы будут потеряны.
Как заявил Уильям Баррелл, член парламента: "Сэр, пусть никто из джентльменов не думает, что это пустяковый вопрос о министерстве или оппозиции. Нет, сэр, речь идет о состоянии империи; и, возможно, от этого зависит, будет ли Великобритания первой страной в мире, будет ли она разрушена или уничтожена".
18 декабря 1772 года директора Ост-Индской компании были вызваны в палату парламента. Там они подверглись ожесточенному допросу со стороны генерала Джона Бургойна, который был создан для расследования злоупотреблений ОИК в Индии, в частности, обвинений в растратах и взяточничестве. Обвинения в коррупции были выдвинуты против нескольких служащих ИИК, включая Клайва, которого Бургойн назвал "самым старым, если не главным преступником". В своем заключительном отчете комитет подсчитал, что "подарки" на сумму более 2 миллионов фунтов стерлингов** были розданы в Бенгалии в период с 1757 по 1765 год, и заявил, что "очень большие суммы денег... присвоенные" Клайвом и его приспешниками "к бесчестию и вреду государства", должны быть возмещены Короне.
В ответ 21 мая 1773 года Клайв произнес одну из своих самых известных речей, заявив, что он категорически против того, чтобы с ним обращались как с "обычным похитителем овец". После Плэсси он гремел: "Великий принц зависел от моего удовольствия; богатый город был в моей власти; его богатейшие банкиры торговались друг с другом за мои улыбки; я проходил через хранилища, которые были открыты только для меня, заваленные по обе стороны золотом и драгоценностями! Господин председатель, в этот момент я поражаюсь собственной умеренности".
В течение двух часов Клайв мощно выступал в свою защиту. Сделав последнее заявление: "Оставьте мне мою честь, заберите мое состояние", он вышел из зала со слезами на глазах, сопровождаемый громкими и многократными криками "Слышите, слышите!". Сев в карету, он поехал домой, не зная, будет ли у него "хоть шесть пенсов, чтобы назвать себя своим утром". Дебаты затянулись до самой ночи, и все большее большинство ораторов выступало против предложения Бургойна. В конце концов, резолюцию удалось свести на нет благодаря ряду поправок и еще одной, восхваляющей "великие и заслуженные заслуги Клайва перед страной". В итоге, после ночных дебатов, Клайв был оправдан 95 голосами за порицание против 155 за очищение его имени.
Премьер-министр, лорд Норт, возможно, и проиграл одно сражение, но он все еще был полон решимости привести ОИК в порядок. Вскоре после поражения законопроекта Бургойна он заявил: "Я считаю, сэр, что парламент имеет право на власть над Ост-Индской компанией... Такие постоянные злоупотребления, такие махинации дома, притеснения за границей, что весь мир может воскликнуть: пусть она перейдет к короне". Его целью было взять все индийские территории ОИК и 20 миллионов индийцев, которые там жили, под власть государства. Как выразился один из членов парламента, палата должна "предпринять хоть какую-то попытку спасти стольких несчастных, трудолюбивых уроженцев страны от ига этого правительства, под которым они сейчас живут".
Но и в этом Норт в конечном итоге потерпел неудачу. Компания пользовалась чартерными привилегиями , гарантированными короной, и ее акционеры упорно защищали их. Кроме того, слишком много членов парламента владели акциями EIC, а налоги EIC вносили слишком большой вклад в экономику - только таможенные пошлины принесли 886 922 фунта стерлингов.* в год - одни только таможенные пошлины приносили 886 922 фунта стерлингов, - чтобы какое-либо правительство могло даже подумать о том, чтобы позволить компании утонуть. В конечном итоге ее спас ее размер: компания теперь обеспечивала почти половину британской торговли и была действительно слишком велика, чтобы провалиться.
В этих условиях вскоре стали ясны контуры сделки между компанией и парламентом, а вместе с ними и новое партнерство с государством, которое должно было стать ее результатом. Колоссальный заем в размере 1,4 миллиона фунтов стерлингов* в котором компания нуждалась, чтобы избежать грозящего ей банкротства, был согласован. Но в обмен на это Компания согласилась подчиниться Акту о регулировании, определенному в Билле об Индии лорда Норта в июне 1773 года, который должен был подвергнуть EIC более тщательному парламентскому контролю. Парламент также получал право назначать генерал-губернатора, который теперь должен был контролировать не только Бенгальское президентство, но и Мадрас и Бомбей.
19 июня 1773 года законопроект лорда Норта прошел окончательное чтение 47 голосами против 15. Первая в мире агрессивная транснациональная корпорация была спасена с помощью одного из первых в истории мега-спасательных операций - раннего примера того, как национальное государство в качестве платы за спасение обанкротившейся корпорации получает право регулировать и обуздать ее. Но, несмотря на много парламентской риторики, EIC по-прежнему оставалась полуавтономной имперской державой, хотя и частично включенной в ганноверский государственный механизм. Сам по себе Акт о регулировании мало что сделал для пресечения худших эксцессов EIC, но он создал прецедент и положил начало неуклонному процессу государственного вмешательства в дела компании, который в конечном итоге завершился ее национализацией восемьдесят лет спустя, в 1858 году.
Человек, которому парламент впервые дал должность генерал-губернатора, был не каким-то новым для Индии политическим назначенцем, а 41-летним ветераном Компании. Уоррен Гастингс был одним из самых умных и опытных чиновников Компании, простодушным, ученым, усердным и строгим трудоголиком. Согласно тому же закону, для контроля за работой Гастингса от имени парламента назначались три правительственных советника. Среди них был блестящий и широко начитанный, но странно злобный и мстительный, а также ненасытно амбициозный молодой парламентский секретарь. Филип Фрэнсис был сыном ирландского протестантского священника, родившегося в Дублине, но выросшего в Лондоне, который, как он писал, "вступил в жизнь без малейших преимуществ рождения или состояния". Остро осознавая свой статус аутсайдера, "всегда начеку", он был искусным политическим оператором, любящим уловки, плутовство и интриги: он является главным кандидатом на авторство писем "Юниуса", подстрекательских эссе, нападающих на Георга III и его министров, которые были опубликованы между 1768 и 1772 гг. и широко переиздавались в колониальной Америке и континентальной Европе. Именно неспособность Гастингса и Фрэнсиса работать вместе, а также амбиции Фрэнсиса добиться отзыва Гастингса и самому стать вместо него правителем Бенгалии - "этой славной империи, которую я был послан спасти и управлять", - привели к множеству дальнейших проблем для Компании и фактически парализовали ее управление Индией в последующие годы.
Другой жертвой Закона о регулировании и парламентских дебатов, развернувшихся вокруг него, стал, как это ни удивительно, сам Клайв. Хотя в конечном итоге парламент оправдал его, он так и не смог оправиться от издевательств, которым подвергся со стороны Бургойна и его комитета Select. Несмотря на то, что ему удалось избежать официального осуждения, теперь он был печально известной и глубоко непопулярной фигурой, а по всей стране его считали лордом-стервятником, чудовищным воплощением всего самого коррумпированного и беспринципного, что было связано с Ост-Индской компанией.
Вскоре после принятия Закона о регулировании Клайв отправился за границу в Большое турне, обедая с некоторыми из своих бывших противников из Compagnie des Indes, когда он проезжал через Францию. В течение года он объезжал классические достопримечательности Италии, собирая произведения искусства и встречаясь с самыми влиятельными и модными фигурами Европы, но так и не смог вернуть себе душевное спокойствие. Он всегда страдал от депрессии, а в юности дважды пытался застрелиться. С тех пор, несмотря на внешнюю невозмутимость и уверенность в себе, он пережил как минимум один серьезный срыв. К этому бремени добавились мучительные боли в желудке и подагра. Вскоре после возвращения в Англию, 22 ноября 1774 года, в возрасте всего сорока девяти лет, Роберт Клайв покончил жизнь самоубийством в своем таунхаусе на Беркли-сквер.