Переломный момент наступил, когда Мирзе Наджаф-хану удалось переправить свою верблюжью кавалерию на остров на полпути через реку, и оттуда они открыли огонь из своих тяжелых вертлюжных орудий по плотным рядам афганцев на дальнем берегу. Через час после восхода солнца Забита Хан отказался от боя и бежал в сторону Гималаев. Несколько его старших офицеров были захвачены в плен, спрятавшись в камышах и тростнике.
Обе армии, могольская и маратхская, осадили огромную каменную крепость Забита Хана в Патхаргархе, где он разместил свою семью и сокровища в целях безопасности. Крепость была недавно построена и хорошо снабжена провизией; потенциально она могла бы сопротивляться осаде в течение некоторого времени. Но Наджаф-хан знал свое дело. Наджаф-хан перекрыл канал, по которому вода поступает из реки в этот форт", - сообщал маратхский журналист. В течение четырех дней пушечные ядра сыпались с обеих сторон, как тучи дождя. Наконец один большой бастион форта был пробит. Гарнизон немедленно потребовал отступления". Киладар отправил посланника к Наджаф-хану с предложением капитулировать, если жизнь и честь гарнизона будут гарантированы. Тот принял предложение.
16 марта ворота Патхаргарха были открыты: "Маратхи заняли позицию у ворот форта", - записал Кхайр уд-Дин. Сначала вышли бедняки; их раздели, обыскали и отпустили почти голыми. Видя это, богачи сбрасывали с валов в мокрый ров шкатулки, полные драгоценностей и денег, чтобы спрятать их. Другие проглотили свои золотые монеты".
После этого маратхи ворвались внутрь и стали уносить в свои палатки всех перепуганных женщин и детей рохильи, в том числе и самого Забита-хана. Всех ограбили, многих изнасиловали и обесчестили. В хаосе и кровопролитии гробница отца Забиты-хана, Наджиба уд-Даулы, была вскрыта, разграблена, а его останки разбросаны. Император и Наджаф-хан вмешались, как могли, и спасли ближайших родственников своего противника, которых они взяли под вооруженную охрану и отправили в Дели. Семьи других афганцев, пожелавших вернуться в свои горы, под конвоем были отправлены обратно в Джелалабад. Среди освобожденных было несколько женщин маратхов, которые находились в плену со времен битвы при Панипате, более десяти лет назад.
В течение двух недель осаждающие разграбляли Патхаргарх, раскапывая зарытые сокровища и осушая ров, чтобы найти брошенные в него драгоценности. Добыча, собранная Наджибом за тридцать лет его пребывания на посту губернатора Дели, предположительно стоила огромные 150 лакхов рупий,* и включала лошадей, слонов, оружие, золото и драгоценности.
Маленький сын Забиты Хан, Гулам Кадир, был среди пленных и заложников, доставленных обратно в Шахджаханабад. Там он был фактически усыновлен императором и воспитан в императорских садах и дворцах Кудсиа Багх, к северу от Шахджаханабада. Это был поступок, о котором Шах Алам позже пожалеет. Даже когда его отец продолжал сопротивляться императору и замышлять ряд восстаний против правления Шах-Алама, Гулам Кадир получил роскошную жизнь императорского принца и вырос, по словам одного могольского принца, таким же высокомерным, "как сам фараон". Один высокопоставленный вельможа, чей брат был убит Забитой Ханом, потребовал у императора взамен голову Гулама Кадира, но Шах Алам защитил мальчика и настоял на том, что ни один сын не должен отвечать за проступки своего отца: "Если его отец совершил такие преступления, почему этот невинный ребенок должен быть убит?" - спросил он. Если вы жаждете мести, то схватите Забиту-хана и убейте его".
Возможно, именно это послужило поводом для сплетен о странной связи между мальчиком и императором. Однако вскоре во дворце поползли слухи о том, что привязанность императора к его юному протеже Рохилле перешла все границы. Согласно одному сплетническому мемуару могольских принцев того времени, "Ваки" ат-и Азфари, "когда Его Величество увидел этого неблагодарного негодяя в своем королевском взоре, он проявил удивительное сострадание".
Мягко и мирно доставив его в Шахджаханабад и поселив в Кудсиа Баге, он назначил ему охрану и три раза в день присылал большие подносы с разнообразной едой. Шах часто вызывал его к себе и сокрушался о его состоянии, из жалости потирая благословенную руку о спину мальчика и настаивая на том, чтобы он научился читать и писать. Он дал ему императорский титул Раушан уд-Даула, и, когда мальчик скучал по родителям и плакал, шах пообещал, что скоро его отправят домой. Однако из-за политических соображений того времени некоторые высокопоставленные вельможи при дворе не хотели, чтобы Гулам Кадир был освобожден и отправлен к отцу. Они помешали Его Величеству освободить негодяя.
В то время Его Величество был очень добр к Гулам Кадиру, разрешив ему интимный доступ, ведь он назвал своего заложника "моим любимым сыном". Автор вспоминает несколько строк поэзии рехта [урду], которые Его Величество произнес на банкете в саду, устроенном в честь Гулама Кадира. Одна из них [обыгрывающая псевдоним Шаха Алама - Афтаб, солнце] гласила:
Он мой особенный сын, а остальные - просто рабы,
О Боже! Сохрани дом моего преданного всегда обитаемым.
Пусть его сад желаний продолжает цвести,
Пусть осень никогда не нарушает границ его сада.
Пусть он будет воспитан в тени Божьей,
Пока светит Афтаб (солнце)
И небесные звезды сверкают в небе.
Вполне возможно, что у этой истории нет твердой основы, как и у гомофобной шутки Азфари о том, что Гулам Кадир страдал от "убна" - зуда в заднице. В то время гомосексуальные отношения между начальниками и подчиненными были вполне приемлемы и сами по себе не считались чем-то необычным или поводом для непристойных шуток. Шутка Афзари заключалась в том, что Гулам Кадир был "нижним" (что подтверждало его неполноценность), а не "верхним", что, очевидно, было важным различием в то время. Но некоторые более поздние источники идут дальше. Согласно "Наджиб-уль-Таварих", составленному сто лет спустя в 1865 году, Гулам Кадир был очень красив, и император Шах Алам II чувствовал или подозревал, что женщины королевского гарема проявляют к нему интерес. Поэтому в один прекрасный день император накачал своего молодого фаворита наркотиками до бессознательного состояния и приказал кастрировать его. Существует широко распространенная традиция, подтверждающая это, но в многочисленных современных историях об этом не упоминается, а в более поздних рассказах говорится, что принц Рохилла был бородатым, что, предположительно, не было бы возможным, если бы он действительно был евнухом.*
Тем не менее, если молодой пленник Гулам Кадир действительно страдал от нежелательных императорских привязанностей в своей позолоченной клетке Моголов, что вполне возможно, это, несомненно, поможет объяснить крайнюю, психотическую жестокость, которую он проявил к своим похитителям, когда несколько лет спустя столы были перевернуты.
Дели Шах Алам, в который он вернулся по окончании своей кампании против Забита Хана, мало напоминал ту великолепную столицу, в которой он вырос. Тридцать лет непрерывных войн, завоеваний и грабежей, начиная с 1739 года, привели к тому, что город был разрушен и обезлюдел.
Один путешественник описывал, каково было прибыть в Дели в этот период: "Насколько хватает глаз, это одна общая сцена разрушенных зданий, длинных стен, огромных арок и частей куполов... Невозможно созерцать руины этого великого и почтенного города, не испытывая глубочайшего впечатления меланхолии... Они тянутся вдоль берегов реки не менее чем на четырнадцать миль... Великая Масджид, построенная из красного камня, сильно обветшала. К нему примыкает Чандни Чоук, ныне превратившийся в руины; даже сам форт, часто менявший своих хозяев в течение последних семидесяти лет, быстро приходит в запустение...
Швейцарский авантюрист Антуан Полье нарисовал не менее мрачное видение. Дели, писал он, теперь представлял собой "груду руин и мусора". Особняки обветшали, великолепные резные балконы были распилены на дрова рохиллами; каналы на Фаиз-базаре и Чандни-Чоук были забиты и пересохли. Единственные дома, которые были в хорошем состоянии, принадлежали купцам или банкирам", - отмечал граф де Модав. Треть города была полностью разрушена. Полье обвинил отца Забиты Хан , Наджиба уд-Даулу, который, по его словам, "совершил в городе всевозможные бесчинства... опустошения и грабежи Надер-шаха и Ахмад-шаха Дуррани были подобны сильным бурям, которые несли все перед собой, но вскоре стихали; тогда как хаос, который рохиллы творили в течение десяти лет, напоминал язвенные штормы, которые постоянно бушуют и разрушают страну".
Великий поэт урду Мир вернулся в Дели из изгнания примерно в это время, полный надежд на то, что после стольких лет несчастья Дели удалось остановить движение по нисходящей траектории. По прибытии он не мог поверить в масштабы разрушений, которые он обнаружил. В отчаянии он бродил по заброшенным и опустошенным улицам, разыскивая свои старые места, тщетно ища что-то знакомое: "Что я могу сказать о плутоватых мальчишках с базара, когда самого базара не было?" - писал он. "Красивые юноши ушли из жизни, ушли из жизни благочестивые старики. Дворцы были в руинах, улицы затерялись в развалинах...
Внезапно я оказался в том районе, где жил раньше - где собирал друзей и читал свои стихи, где жил любовью и плакал по ночам, где влюблялся в стройных и высоких возлюбленных и пел им дифирамбы. Но теперь ни одно знакомое лицо не попадалось мне на глаза, чтобы я мог провести с ними несколько счастливых минут. Я также не мог найти подходящего собеседника. Базар был местом запустения. Чем дальше я шел, тем больше сбивался с толку. Я не мог узнать ни своего района, ни дома... Я стоял в ужасе".
Здесь растет терновник, раскинувшийся над курганами пыли и руин,
Когда-то эти мои глаза видели цветущие весной сады.
Здесь, в этом городе, где пыль стелется по пустынным переулкам.
В прежние времена человек мог прийти и наполнить свои колени золотом.
Еще вчера эти глаза видели дом за домом,