– Это вероятно, так как у них все предания, мифы осуществлены, а это свойство ведь приписывалось в священных сказках Богу – он знает мысли человека.
– К чему же нам теряться в загадках и догадках? Он придёт и всё нам разъяснит, – сказала женщина.
– Знаете, мне неловко себя на этом уловить, но это так, я порою отношусь к нему с большим недоверием, и кажется мне минутами, что он просто морочит нам голову, – сказал рабочий.
– Нет, к нему нельзя так относиться.
– Он, во всяком случае, заслуживает полнейшего доверия, – сказала горячо женщина.
– Нельзя ведь, на самом деле, сомневаться в том, что видишь глазами.
– Глазам не всегда доверить можно, ведь есть масса случаев обмана зрения, – сказал юноша.
– Но ведь здесь мы многое испытали сами на самом себе, ведь мы ступали по воздуху, по лёгкому, по прозрачному, – сказал угнетённый народ.
– И очень многое мы проверяли осязанием, – сказал я.
– А может, они создали здесь и обман осязания, иллюзию осязания, – сказал юноша.
– Это невероятно. Здесь, в этой стране не создают обманов, а сущие сущности, настоящие реальности, – сказал я.
– Но мы, скажите по совести, ведь никогда не мыслили себе страну Анархию как край осуществлённых чудес, «оявленных» снов, – сказал рабочий, – мы думали, мечтали, стремились в страну Анархию, в которой не будет ни рабов, ни господ, труд будет вольным, наконец, человек будет свободным, народы будут жить как родные братья, в одной семье человечества, женщина будет равноценным членом общества, молодёжь будет сохранять свою творческую свежесть, своё дерзновение и вызов старым ценностям и оценкам культуры, вот тот максимум, который мы вложили в понятие анархии, даже более: мы мыслили страну Анархию как край, свободный от суеверий и религии и науки, как край, из которого изгнаны Бог и Природа, поп и учёный профессор, край, который держится на труде, технике, творчестве, но не более, а тут ведь какие-то чудеса. Какие-то невозможные, немыслимые вещи творятся здесь, это что-то не так, не то, что мы ожидали, – сказал рабочий, глубоко вздохнув, – картина слишком хороша, и поэтому не верю, что она настоящая, действительная, – добавил он с грустью в голосе.
– Боишься, что это сон и тебя ждёт беспощадное пробуждение на пороге утра. Не бойся, за этим сном нет пробуждения. И пробуждение, которое следует за сном действительности, называется, наоборот, вечным сном без сновидений, – сказал я.
– Оставьте, – сказала женщина, – неужели мы все во власти какого-то дивного, чудного сна! Смешно! Да, действительность до этого дня была кошмарным сном. Но это – действительность.
– Осязай, наконец, руками эту гору, встань, посмотри кругом, вон блещут, горят, объяты солнечным, серебряным пламенем пять морей, сыплют искры пять солнц, а ты ещё сомневаешься, – залился молодым звонким смехом юноша.
– И чему ты здесь удивляешься?! Верно, мы себе страны Анархии не рисовали такими яркими красками и такой задорной, неустрашимо-дерзновенной кистью. Но тем не менее всё это вполне естественно. Во-первых, освободили человека, освободили всех пять угнетённых и причастили их к культуре. Во-вторых, сама культура, истинная культура, освободилась от её паразитов и тормозов религии и науки. Человек покончил раз навсегда с ложью, с ложным, мифическим миром науки и веры и отдал всю свою неисчерпаемую энергию технике, пантехнике, возвёл на пьедестал настоящего бога – саму действительность, сам реальный мир. Возвёл в культ, в единственный культ труд, творчество, действо, так что же дивного после этого, если он, как древний бог в преданиях, создал новую землю и новые небеса, – сказал я.
– Всё обыкновенно и естественно в этой искусственной, творческой, пантехнической стране. Здесь воспитывают молодое поколение на действиях, на дерзновениях, на революциях, на победах над предметами, над окружающей средой, и здесь вырастают люди-революционеры, настоящие творцы, – сказал юноша.
– Да, я тоже так думаю, – сказал рабочий, как бы оправдываясь, – но порою всё же кажется мне…
– Смешно, что тебе кажется…
– Да это уже слишком хорошо, и поэтому сказочно, и поэтому невероятно и недействительно.
– Что с тобой! Ведь, собственно, всё, что мы видели в осуществлённом виде, мы знали раньше и даже много веков и, может, тысячелетий, как мечту, как план, как стремление, как желание. Человечество, творя свою мистику, свою каббалу, своё чудотворство, свою идею о Боге, творило её, не как думали ограниченные философы, как метафизическую сложную концепцию, которую они по наивности своей и по недомыслию обрабатывали, углубляли, усовершенствовали, возводя в систему, а творило, создало всё это как подготовительную пантехнику, выдвигая задачи, задавая загадки и ожидая решения от будущих веков. Бог – зенит технических достижений. Человечество было недовольно узкими, ничтожными возможностями и творило в воображении свой простор, свой выход. Всё это – псевдотехника. В стране Анархии перешли к настоящей технике, и Бог перестал быть объектом для философов и поэтов и стал реальным, настоящим человеком, человеком, вооружённым всемогуществом пантехники12.
Увлекаясь речью, я и не заметил, что никто меня уже не слушает. Все смотрели в небо, за чем-то следя. Я последовал их примеру и, вперив глаза в ту точку, которая реяла над нами в высоте, я стал отличать и выделять предмет; может, он спустился и стал виднее, заметнее. Что-то вроде летающей рыбы, а может – кометы. Но скоро всё это исчезло.
– Что это такое было?
– Не знаю.
– Воздушный корабль.
– Мне казалось, что оттуда на нас смотрели, – сказал юноша.
– Может, и смотрели.
– Они-то нас наверно видели, только мы их не видим.
– Надо позвать человека из страны Анархии.
В эту минуту эта точка опять показалась, вот она растёт. Она уже большой шар. Шар превращается в четырёхугольник. Он спускается всё ниже и ниже. Нам страшно стало.
– Это дом!
– Да, это большой многоэтажный дом.
– Шесть этажей.
– Я вижу окна.
– Я вижу балконы.
– Настоящий дом, построенный, как у нас.
– Опасно остаться нам одним здесь, может кто-нибудь опустится…
– Да, спросят, мы ничего не сможем ответить.
– Чего бояться, мы в минуту опасности призовём человека из страны Анархии.
– Я вижу – там люди.
– Там и дети.
– Они уже совсем близки к нам.
– Они смотрят всё время на нас.
– Они, как видно, сигнализируют.
– Дом как бы кружится на одном месте.
– Нет, он опускается ниже.
– Я боюсь, я кликну человека из страны Анархии, – сказала женщина.
– Ну, зовите его, если вам боязно.
– Человек из страны Анархии!!! Явитесь!!!
С левой стороны появилась будто бы маленькая тучка. Она стала опускаться. Вот он перед нами.
– Что случилось? Скучно стало? – спросил человек из страны Анархии.
– Нет, там какой-то дом опускается на нас. Сигнализируют.
Он рассмеялся.
– Они ведь разговаривают с вами, – сказал человек из страны Анархии.
– Как это разговаривают? Почему мы ничего не слышим?!
– Они по нашему телеграфу сносятся с вами.
– По какому телеграфу?!
– По нашему. Они были очень удивлены тем, что вы им не отвечали. Они думали, что вы на них сердитесь, т. е. по-нашему – больны, так как у нас сердитых нет. Поэтому они опустились ниже, и тогда увидели по вашей одежде, что вы не из этой страны. Они очень удивились вашему приходу. Теперь я им всё выяснил. Они извиняются, что вас напрасно перепугали. Все очень извиняются.
– Видите, дом уж улетел, – сказала женщина, обрадованная.
Человек из страны Анархии рассмеялся.
– Чего же было пугаться?! У нас люди людей не обижают ни словом, ни действием.
– Нам страшно было столкнуться с обитателями этого летающего дома лицом к лицу, – сказала, оправдываясь, женщина.
– У нас люди зла не делают. Бояться их нечего.
– Нам бы неловко было.
– Вот как, – улыбнулся человек из страны Анархии, – какая тут может быть неловкость? Вы у нас гости. Вот и всё. Осматривайте этот край. Это право каждых пятерых. Вы Союз Пяти угнетённых, и наша страна к вашим услугам, она вся будет вашей по истечении пяти дней.
– А я хотела вам задать один вопрос, – сказала женщина.
– Пожалуйста. Я слушаю вас.
– Я хотела узнать, есть ли в вашей стране забвение, можете ли вы забыть что-нибудь и кого-нибудь.
– Нет. Забвения здесь нет. Здесь живёт сильная, могучая творческая память. Всё слышанное, виденное, свершившееся раз живёт в нашей душе, в нашем сознании вечно. Над нами забвение не властно.
– Если так, то вы несчастны, – сказала женщина.
– А почему? – удивился человек из страны Анархии.
– Потому что вы не можете забыть перенесённого, пережитого горя, страдания, огорчения.
– Да этого у нас нет.
– А любимого человека, если он умирает? – спросила женщина.
– Видите, забвение и смерть ведь одно и то же. Там, где нет смерти, там нет и забвения.
– Но у вас ведь есть смерть. Ведь умирают люди, когда они этого хотят.
– Да. Но и забывать они могут при желании. Мы одолели забвение. Но мы его не уничтожили. Мы сохранили его, как смерть, для охотников, для желающих, для индивидуальных случаев. При желании можем и забыть, как и умереть.
– И я так понял, – сказал юноша.
– У нас почти всё есть акт воли. Весь наш внутренний духовный мир есть наша воля. Все наши чувства подчинены нашей воле, они произвольны. Когда не хотим, мы не видим предметов, даже самых близких к нам, не слышим звуков, носящихся мимо наших ушей, не осязаем, не ощущаем, не чувствуем, не думаем, не познаём. Всё в нашей воле. Когда мы не хотим, мы не воспринимаем, не получаем никаких внешних «раздражений».
– Странно! Как это возможно?
– Очень просто. У нас воля выросла, окрепла, стала самым доминирующим в человеке, в его плоти и в его духе. Всё зиждется на воле.
– Я этого не пойму.
– И понимать здесь нечего. У нас тип человека другой. У нас он весь волевой. Вместо сознания у нас стоит на первом плане воля. В начале была воля, в середине воля и в конце нужна воля.