– Не понимаю, – сказал я.
– Поймёте. Поживёте у нас и поймёте, что в этом мире нечего понимать, – усмехнулся человек из страны Анархии.
– Но всё-таки, – сказал с задором я.
– Идём лучше в плавательный отдел, хотите? Это вопрос воли? – сказал, полусмеясь, человек из страны Анархии.
– Идём! – сказали все мы.
И мы все встали и пошли.
XI
– Пойдём в плавательный отдел, – сказал человек из страны Анархии.
– Пойдём.
– Только мы здесь не долго останемся, наскоро посмотрим то и другое и уйдём.
– Чего спешить? – спросил недовольным тоном юноша.
– День уже клонится к концу, а у нас ещё много отделов, а желательно было бы, чтобы вы, хотя и поверхностно, ознакомились с несколькими отделами, – сказал человек из страны Анархии.
Он пошёл впереди нас, а мы за ним. Пошли гулять по воздуху.
– Все отделы осмотреть всё равно не успеем, – слишком много их и слишком мало времени в нашем распоряжении. Здесь изобретения, скопленные веками веков изобретателей, всё за день не пересмотришь. Но спешить надо.
Мы пошли быстрее.
– Да, здесь надо торопиться видеть, смотреть и жить, – сказал я.
– Страна Анархия создала новый темп, скорый ход. Мы живем быстрей, мы работаем быстрей, мы разрушаем и создаем быстрей, – сказал человек из страны Анархии.
– Вы ускорили ход времени? – спросила, лукавя, женщина.
– Мы создали совершенно новое время, новые времена, новых людей, новые изобретения, новый мир, – сказал человек из страны Анархии.
– Да, здесь плавательный отдел, – торжественно заявил человек из страны Анархии.
– Мы видим.
– Ну, вот, смотрите. Мы вверх не пойдём. Мы отсюда будем наблюдать, – сказал человек из страны Анархии.
– Тогда мы всех изобретений не рассмотрим.
– Это ничего не значит. То, что вы проиграете в одном отделе, вы выиграете в другом.
– Согласны, – сказали мы все.
– Итак, мы станем в самую середину и отсюда будем смотреть и вниз и вверх, – сказал человек из страны Анархии.
– Прекрасно!
Мы принялись смотреть вверх. Все предметы, как в предыдущем отделе, висят в воздухе. Висят неподвижно, не шевелясь, как бы застывши.
– Плавательный отдел делится на два главных подотдела: надводный и подводный. Некоторые аппараты приспособлены к плаванию по поверхности воды, а некоторые к тому, чтобы нырять и плавать под водой, – объяснил человек из страны Анархии.
– Это что? – спросил юноша, указывая рукой на орла, вылитого, как мне казалось, из бронзы.
– И он плавает. И по воде и под водой.
– Как же плавать на нём?
– Очень просто, садиться верхом и держаться за крылья. Ногами он рассекает воду и плавает с быстротою воздушной волны.
– Собственно говоря, это самый обыкновенный отдел, потому что и у нас плавание было широко и высокотехнически поставлено, как и по воде, так и под водой, – сказал я.
– Да, отчасти это так, но не совсем. У нас же моторы совершенно другие. Хотя само плавание было давно известно, даже древние умели совершать кое-какие плавательные путешествия, – сказал человек из страны Анархии.
– Примите во внимание, – сказал я, – что у нас есть торговый и военный флот. У нас по воде ходят целые города, вооружённые города.
– Да, это так. У нас никаких таких флотов нет: торгового флота нет, а военного подавно. У нас мореплавание является чуть ли не сплошной забавой. И потому наши «корабли» совершенно другие. Они в высшей степени эстетичны. Они служат только для развлечения, для увеселения. Вернее, у нас плавание есть самоцель, есть жизнь, а не средство к чему-то. Вообще, у нас, в стране Анархии, очень мало средств, и очень много самоцелей, много жизни, самой настоящей, и очень мало погони за ней, – сказал человек из страны Анархии.
– А это что?
– Это плавательный сад. Он шикарно плавает по воде.
– А это что?
– Это плавательная люлька, в ней катаются обыкновенно младенцы.
– А это что?
– Это просто плавательное дерево. Оно плавает по воде, держась прямёхонько, на нём плавают обыкновенно дети, ютясь между ветвями.
– А это что?
– Плавательный ковёр, – сказал человек из страны Анархии.
– У вас масса плавательных игрушек, – заметил юноша.
– Да, их у нас много. Весь наш мир есть одна игрушка. Мы – большие дети. Нам – игрушки в руки. Наша жизнь – игра. Мы живем, играя, играем, живя.
– Странно! Чтобы люди вечно играли, а не занимались серьёзным делом, – заметил я.
– Нисколько. Мы творим, вечно творим, творчество есть игра. Но мы не играем в веру, не играем в науку, а играем в технику. Наша деятельность – это игра действа.
– Я ничего не понял.
– Опять не поняли, – усмехнулся человек из страны Анархии.
– Да как вас понимать?
– Очень просто. Люди раньше плохо играли, мы хорошо играем.
– Как это так?
– Ясно. Культура есть продукт досуга, излишнего времени, которого девать некуда. Во-первых, у вас было мало досуга, вы были заняты добыванием «хлеба насущного»…
– А вы?
– Да мы не хлебом живём, ведь я вам уже несколько раз говорил, что мы обеспечены навеки, досуга у нас много, и мы забавляемся, играем, веселимся, радуемся – живём.
– А мы разве не жили?
– Нет, вы не жили, вы трудились. Бог вас проклял «в седьмом поте ешь твой хлеб». И проклятие тяготело над старым миром, над старой жизнью.
– А вы как живёте?
– Мы живём в раю. Мы вернули себе рай. Мы – человек до грехопадения. Мы – без труда, без заботы, одна радость нас окружает, одно веселье нас провожает по жизненному, усеянному розами пути.
– Но что означает не играете в науку?
– Просто. Вы, наивные люди, создавая науку, открывая ваши законы, изучая, исследуя природу, приняли все эти продукты вашего мышления и принимаете их до сих пор в ваших странах за «истину», за действительность; вы даже этими вами вымышленными, вами выдуманными, вами измечтанными «законами» руководились в ваших поступках и действиях, будучи настолько примитивными, что не догадывались, что вы подчиняете, таким образом, реальную жизнь фикциям, вымыслам, абстракциям, идолам мысли, продуктам фантазии творческого разума. Вы были наивны, как древние, которые приняли речь вдохновлённого поэта за божьи видения, обязывающие к поступкам, за повеления и нормы, за законы жизни. Мы же понимаем, что за всем этим скрывалось одно желание поиграть в «разумное», поиграть интеллектом, хотя вы божились и были уверены, что, открывая законы науки и комбинируя их, вы дело делали. Вашу науку мы считаем игрой в «умное», игрой интеллекта, эстетикой мышления.
Но мы даже этой игры не любим. Мы знаем, что это игра. Но у нас она в загоне. Не подобает «серьёзному» человеку заниматься такой наивной, «никчёмной», неигривой игрой. Наука у нас – это как у вас игра в лошадки, игра в жмурки.
Мы играем в технику, вот игра, достойная человека. Как Бог забавлялся тем, что творил мир, так и мы творим миры, творим предметы, это наша игра.
– Я ничего не понял, – сказал я.
– И я ничего не поняла, – сказала женщина.
– И я ничего не понял, – сказал юноша.
– И я ничего не понял, – сказал угнетённый народ.
– И я ничего не понял, – сказал рабочий.
– Ничего! Поживёте у нас побольше, подольше, тогда вы меня поймёте. Но давайте лучше смотреть!
– Да, вы правы! Давайте смотреть, – сказал я.
– Почему ваши плавательные сооружение такие хрупкие? – спросил рабочий.
– Поймите, ведь у нас нет ни гроз, ни бурь, кораблекрушений нам опасаться нечего. И притом они вовсе не так хрупки, какими кажутся с виду, – ответил человек из страны Анархии.
– А это что?
– Ведь видите, просто лодка, какие и у вас имеются, – сказал мне человек из страны Анархии.
– А мне не верилось, что это просто лодка.
– Мы любим и простоту. Мы любим и сложность.
– А это что?
– Просто плавательный ручеек. Вы что-нибудь подобное видали в летательном отделе?
– А это что? – спросила женщина.
– Плавательная радуга.
– А это что? – спросил юноша.
– Плавательный маленький мирок; вон – землица, вон – крошечное небо, вон – и солнышко. Вон – и люди, автоматики маленькие, которые населяют этот мирок. Всё в маленьких, крошечных размерах, – сказал человек из страны Анархии.
– Кто это изобрёл?
– Странно, почему вы до сих пор не спрашивали, кто изобрёл эти дива и вызывающие удивление «предметы»?
– И вы спрашиваете «почему»? – иронизировал я.
– Да, я стал говорить вашим языком, стал употреблять ваши слова и образы мышления.
– Но кто же это изобрёл?
– Один из нас.
– Как его зовут?
– Его зовут Плавательный Мирок.
– Как же это возможно! Вы просто смеётесь над нами! – сказала с досадой женщина.
– Нисколько, – ответил человек из страны Анархии.
– Разве это имя!
– Да. У нас называют каждого по его главному изобретению, которое он сделал, по главному подвигу, который он совершил в технике. У нас люди носят названия изобретений.
– Странно! – сказала женщина.
– Нет, не странно! Имя человека должно говорить о нём, о его деяниях, о его жизни, о его творчестве.
– Вот как! Это красиво!
– А как вас зовут? – обратились мы с вопросом к нему.
Он слегка смутился и ответил:
– У меня имени нет. У меня имени нет. Я не заслужил имени. Я ничего великого не создал, никакого технического подвига или, как мы говорим, технической добродетели не совершил.
– Не может быть! Вы скромничаете.
– Скажу вам всю правду. Меня зовут Воздухосед, я придумал средство, как сидеть на воздухе, затрачивая при этом столько энергии, сколько при сидении на твёрдом теле. Открытие не важное, но лучшего у меня нет.
– А это что?
– Это плавательное море, по нему кораблик ходит. И весь он плавает, но только на поверхности воды, – сказал человек из страны Анархии.
– А это что?
– Это плавающая огромных размеров туча. На ней катаются у нас обыкновенно девушки.