здь Плана в его отношении к «вне», к обществу, к государству.
Очевидно, внегосударственность надо мыслить как всякое изобретение, т. е. как создание того, чего доныне не было. Её особенность заключается лишь в том, что её приходится отвоевывать шаг за шагом, – не как другие изобретения, не как язык АО, у естества, а у социального естества, у государства, злоизобретающего, что гораздо труднее. Однако унывать нечего: хотя официального признания всё ещё не последовало со стороны комм<унистического> госуд<арства>, однако ж молчаливое признание и согласие уже два года налицо; и нет сомнения, что идея о внегосударственности как об единственном правильном решении спора между государством и анархией, которые одинаково неправы, и единственном средстве предупреждения анархической революции, потопления в крови всей цивилизации (хоть лжецивилизации, всё же цивилизации), возьмёт верх над аффектами борьбы, ожесточённости, насилия и терроризма, и рядом со всеми культурными государствами будет возвышаться внегосударственное Человечество. В борьбе партий и государств между собою победят и устоят те из них, которые применят или допустят внегосударственность как громоотвод всех бурь, бунтов, вспышек, мятежей и революций.
Это одно; другое, ещё более существенное, – это растущее сознание, что не насилием, оружием, войнами, революциями, принуждением, принудительными законами, а изобретениями мы приближаемся к идеалу более совершенного общества, тела, духа и проч. В этом отношении наиболее важным и поучительным <является> это искреннее публичное признание Ленина как величайшего практика революционно-насильственного метода, диктатуры пролетариата в своей речи о натуральном налоге на X съезде партии коммунистов («Известия» или «Правда» от 16 марта18), что искоренить мелкое хозяйство, как и кооперацию, можно лишь электрификацией и проч., словом, техникой – то, что мы твердили в течение последних 3-<х> лет и что легло в основу Социотехникума. И мы уверены, что более глубокая вдумчивость привела бы его к убеждению, что и борьба с меньшевизмом, эсеровщиной как со всякой отсталостью, как и борьба с цеховизмом, профессионализмом, профсоюзничеством, синдикализмом, со шкурничеством, эгоизмом и индивидуализмом, с патриотизмом, национализмом, далее даже с так называемой преступностью (т. е. с преступностью первой категории, по-нашему) есть лишь дело техники, глубже и правильнее, изобретательной техники, ещё правильнее, изобретательства. Мы убеждены, что все честные государственники и «государственные мужи» со временем станут на эту точку зрения, с одной стороны, как в том, что к ней скоро и приобщатся все благоразумные анархические или анархиствующие элементы, с другой стороны. Для нас нет никакого сомнения, что более изобретательные (по-старому: разумные) головы поймут, что, поднимаясь выше к человечеству, и класс и государство вписываются в рубрику «мелкого хозяйства», точнее, в рубрику «мелкости», т. е. не только мелкохозяйственности, но и мелкочеловечия, мелкообщественности, следовательно, антисоциальности («противочеловечественности»), примитивности, естественности, долженствующей и могущей быть ликвидируемой лишь новыми изобретениями, средоточием которых не может быть, очевидно, ни один из государственных институтов, а внегосударственная изобретальня, Всеизобретальня, т. е. центральная всех изобретений, задача которой (в своём социальном отделе, называемом нами Человечествоизобретальней, по АО: Бэаатуо) будет ликвидация государства мирным изобретательным путем, шаг за шагом, новыми изобретениями, вытесняя и оттесняя его, заменяя его национальные институты Человечественными, непринудительными, изобретательными. Чем раньше усвоят себе горячие головы (которым воистину нужен душ, буквальный для телоизлечения, для успокоения расшатанной нервной системы, и душ духоизобретательный для духолечения) анархизма эту элементарную азбучную истину, что как не насильственным уничтожением воистину уничтожается мелкое хозяйство, так и не разрушением воистину разрушается государство, что не бомбами, не бунтами и не наступательной революцией, а изобретением можно упразднить государство, словом, что дух разрушения не есть дух создания – чем раньше они это усвоят, тем меньше будет виселиц, тюрем, диктаторов и тиранов – меньше крови и меньше мессианской лжи. И чем раньше поймут забронированные закремлёванные головы власть имущих и вообще государственников, что нечего толкать искателей счастья для Человечества, отфильтруя которых, легко получить истинных кристаллизованных находителей, изобретателей счастья для Человечества, на акты безумия, безумного террора, безумных бунтов, демагогии, дезорганизации и проч. – тем обеспеченнее они будут от авантюр и нежелательных сюрпризов… и общество – от лишних сотрясений, выгодных, по более глубокому анализу и трезвому расчету, лишь одним кладбищам.
Для ещё более ясного представления о нашем Плане прибавим как иллюстрацию его (которая, как всякая такого рода, лишь символически и урезанно верна), что тот жалкий ничтожный реакционный (и по «Правде») Н<ауч- но->т<ехнический> отдел Совнархоза, если выбросить его «научность» как лишнюю мандаринщину, как и претворить слепую тогда и малоподвижную технику в зрячее гибкое и вечно двигающееся вперёд изобретательство и последнее расширить, не в сравнение с объёмом техники, включая в него не только механические и химические изобретения, а все изобретения в областях медицины, гигиены, хозяйства, политики, права, морали, психиатрии, психогигиены и проч., словом, буквально все изобретения, так что изобретательство будет понимаемо как всеизобретательство, и последнее, несмотря на производимые им глубокую встряску, сотрясение всех основ, в смысле очищения всей культуры от всех залежей религии и науки, от всех теоретизмов и «измов», мыслить не как якобы творческий хаос, а как наивысшую систематизацию, концентрацию, институтизацию и централизацию с согласованием, точнее, с построением всего согласно Единому определённому Плану (идеалу) изобретения и переизобретения Всего до абсолютной бесконечности времени и пространства и проч., тогда вырисуются контуры Всеизобретальни и Человеко-Человечества и Человечество-Человека как нового бога, истинного бога, изобретателя новой «вселенной», правильнее, всего – так что Всеизобретальня и Человечествоизобретальня на деле покроют друг друга, как некогда в наивысшей наивности человека, в социомагии, – и осуществится мечта зари цивилизации.
Такова схема новой цивилизации, которая одна только сможет устранить все бедствия, как социальные, так и биологические, как физические, так и психические, устранив государство из т<ак> н<азываемой> общественности, пол и смерть – из т<ак> н<азываемого> тела-жизни, из биологического, падение и планетность – из т<ак> н<азываемой> Вселенной, и проч. и проч. – и только единоизобретательно, человечественно-изобретательно, единосистемно и единоинституционно, изобретальнически, словом, всеизобретательно и вечноизобретательно, и одно только абсолютноизобретательно – и ничего кроме него.
Разве не очевидно: эта схема не укладывается в рамках государственности – она была, есть и будет внегосударственна – Человечественна по существу.
Итак, одна широта Всеизобретальни делает невозможным её включение в государство, уж не говоря о том, что как новая цивилизация она несовместима с государственной, хотя бы самой широкой, формой. Узость государства, ничтожная его регуляторская роль, его замкнутость в одной социальной сфере делают его даже недостойным быть соперником Всеизобретальни, того т<ак> н<азываемого> «космического» регулятора, долженствующего со временем буквально регулировать звёздные и солнечные системы (лжесистемы) или, ещё больше, изобретать новые, лучшие, – и уже нечего говорить о том сквозном всестороннем и полнообъёмном охвате всей человеческой жизни как человечествоизобретательной (социальной), так и в не меньшей мере жизнеизобретательной (биологической) и духоизобретательной (психологической), который им практикуется, – правда непринудительно, но зато именно полно, совершенно, строжайше, аккуратнейшее и с тенденцией до абсолютности.
И на этом примере опять выясняется диаметральная противоположность нашего идеала – Плана, Плана Всеизобретательства, анархическим чаяниям и вожделениям неуправленчества, нерегулировки, непланомерности, бессистемности, неинститутности, «с бухты-барахты», экспромта, наумовзбродства, настроенчества, лихости, махновщины-набатчины – и проч. вольничания, либеральничания, кривляния и на-выворотчины.
Выясняется, что мы не только не анархисты, но даже антианархисты, ан-анархисты, самые крайние принципиальные противники всякого рода анархии. А между тем «товарищи» анархисты всё ещё не могут мириться с мыслью, что мы не анархисты, и продолжают по старой памяти причислять нас к лику «святых анархии». Верно только то, что одно время мы были заражены этой болезнью, но именно поэтому мы и изобрели сыворотку внегосударственности, которая излечивает от анархической болезни, устраняя и её слабейшие симптомы, как то: демагогию и дезорганизацию, и целебность которой мы раньше всего испытали на самом себе, а после лишь на других, для каковой цели и служит изобретальня как социально-лечебный институт, как социальная лечебница. Ныне же у нас одно желание и одно стремление, чтоб Всеизобретальне было бы доставлено-предоставлено побольше той сыворотки, которую мы называем внегосударственностью, в целях наибольшей прививки её «товарищам», как и всем тем, желающим приобресть, так сказать, иммунитет против «социальных болезней» вообще и против эпидемии «анархии» в особенности.
С этой точки зрения оказывается, что с таким же правом, т. е. с такой нелепостью можно было бы, если непременно пожелать, причислить нас к государственникам и даже рассматривать нас как сверхгосударственников или реформаторов государства и, в противовес моему ощупному пананархизму, образовать в том же духе такой же неправильный панполитизм или омниимпериализм, универсал-империализм, т. е. всегосударственность. И признаться, что это имело бы больше смысла; правда, это было бы для нас и прокрустовым ложем в смысле втискивания и урезывания; это было бы для нас и духовной голгофой, ибо мы скорее согласились бы пойти на голгофу, чем стать соучастником тех ужасов, которые творятся всяким государством. Но нисколько не скрываем, что этот эшафот среди бела дня на Советской площади, который как таковой (как открытый эшафот) прекрасно символизирует государство как организованное насилие, нам ныне «улыбается» больше, чем чёрный неопределённый омут анархии. И если нам суждено было бы или будет суждено быть казнённым, то всегда предпочтём быть казнённым организованно, государственно, нежели быть задушенным, скомканным, зашитым в мешке и припрятанным где-то в сарае (метод, практиковавшийся в одном анархическом особняке в Петрограде на Петроградской стороне, где при обыске ночью оказался кто-то зашитый в мешке, который наречён был для умывания рук перед властью – «провокатором»).