«Анархизм» как движение масс и по сию пору не играет еще нигде значительной роли. Социальных институтов, исторически утвердившихся, анархического характера мы не знаем. Широкие, но весьма неопределенные и модифицируемые иными влияниями симпатии к анархизму можно наблюдать среди крестьянского населения. Некоторые исследователи вроде Боргиуса или Зомбарта, основываясь на наблюдениях и статистическом материале самих анархистов, даже определенно настаивают на «аграрном» характере анархизма. «Везде, где сельское население поднималось до самостоятельного движения, – пишет Зомбарт, – оно всегда носило анархическую окраску» (Италия, Испания, Ирландия). Но это все. И если не считать только в последние годы слагающегося в заметных размерах в пролетарской среде анархосиндикализма, можно было бы еще и сейчас характеризовать анархизм словами Бакунина, «бездомная странствующая церковь свободы».
Анархизм требует исключительно высокой этической и технической культуры. «Масса» еще нигде не стоит на этом уровне. И то, что «масса» терпит чудовищный гнет и уродства капиталистической системы, есть плод не только ее «непросвещенности», ее боязни и «дерзаний», но того, что ей действительно еще нечего поставить на место существующей системы. Если было бы иначе, никакие «злодеи» не сумели бы удержать ее в покое.
Подведем итоги.
Если абсолютный индивидуализм пришел к гипертрофическим изображениям конкретной личности, до поглощения ею всех остальных индивидуальностей и всей общественности, то современный анархизм, несомненно, погрешает гипертрофическим представлением роли масс в инициативе и подготовке социального акта.
Совершенно очевидно, что учреждения, созидаемые годами, десятилетиями и даже веками, не могут явиться миру разом по инициативе «массы». Массы не заключают ни «естественных», ни «общественных» договоров. Анархизм сам уже давно высмеял тщету подобных утверждений. И все же творческую инициативу предоставляет мистической легендарной силе масс.
В основе всякого творческого процесса лежит индивидуальная энергия. Пусть личность берет из окружающей среды питающие ее соки, но она претворяет в живые действенные лозунги смутный материал, вырабатываемый массой; она пробуждает таящуюся потенциальную силу масс: она подымает их своим творческим энтузиазмом и делает из безучастных свидетелей активных борцов.
Конечно, массовое творчество превосходит глубиной и значительностью изолированные выступления личности. Стихийные «народные» движения, выступления «класса», представляющие разряд накопленной общественной энергии, уносят в жизненном потоке отдельные устремления личности, растворяют в коллективном творчестве ее инициативу. Но ни народ, ни общественный класс не могут находиться постоянно в состоянии творческой возбужденности. Проходит упоение победой или отчаяние, вызванное поражением, и работники целого, недавно спаянные общим одушевлением, рассыпаются в вялой житейской обыденщине до нового подъема, нового взрыва, вызванного чьей-либо личной инициативой.
Наоборот, жизнь личности, с начала до конца, может быть проникнута одним неудержимым стремлением, непрерывным воплощением любимой идеи, неизменным служением любимому делу. Никакое общественное движение не может в себе нести такого единства настроений, такой верности исходной идее, как отдельное личное выступление. Общественная энергия – каменщик, индивидуальная – зодчий.
Так, первое предложение, первый пример принадлежит и в социальном движении единственно подлинной реальности – личности. Самая общественность есть ничто иное, как известный последовательный порядок осуществления личных целей в социальной среде. Последней нет вне личностей, ее образующих; масса не мыслит одним мозгом, не высказывается одним словом.
И новейший образец «массовой психологии», притом наиболее яркий – революционный синдикализм, хотя для восторженных наблюдателей вроде Сореля и вышел готовым, подобно Минерве, из критики демократии и партийного социализма, тем не менее в действительности проходил стадию предварительной подготовки, и отдельные мысли его высказывались задолго до сформирования массового течения на конгрессах отдельными лицами. На творческой роли наиболее сознательного меньшинства в самом синдикализме настаивают даже такие синдикалистские деятели, как вышедший непосредственно из рабочей среды Э. Пуже (нечего уже и говорить об идеологах синдикализма в роде Лагарделля). Наконец и в синдикализме есть свои «избранники» и «вожди». Правда, это не «провиденциальные» люди социал-демократии. Ни «апостольству», ни «бонапартизму» в рядах синдикализма нет места; его «вожди» – воистину первые среди равных, но все же они вожди и их личная инициатива, как во всяком обществе людей, может сыграть видную роль в выработке «массовой психологии»[16].
И всякая иная нереалистическая концепция была бы неприемлемой для анархизма, строящего свою философию на самоопределении автономной личности.
И тем менее приемлемо возведение в абсолют «массы», «человечества», «коммуны», «социализма» или «синдикализма» и проч. для того мировоззрения, которое устами же Кропоткина объявляет себя свободным от каких-либо «религиозных» или «метафизических» пережитков. Государство и коммуна, парламентаризм и прямое народовластие, пролетариат, народ и человечество – временные относительные ступени в безграничном устремлении вперед человеческого духа. И не в частном торжестве и совершенстве этих форм может он найти свое упокоение.
Свободная философия может говорить лишь о вечном движении. Всякая остановка и самоудовлетворение в пути для нее есть смерть.
И анархизм должен смести «законы» и «теории», которые кладут предел его неутолимой жажде отрицания и свободы.
Анархизм должен строиться на том свободном, радостном постижении жизни, о котором нам говорит интуитивная философия.
Глава IV. Анархизм и экономический материализм
Среди множества теорий, пытавшихся заковать многообразную жизнь в схемы отвлеченных построений, есть одна, заслуживающая особого внимания со стороны анархизма.
Эта теория – доктрина «исторического» или «экономического» материализма.
Она породила такую огромную критическую литературу, что, казалось бы, едва ли в ней должны оставаться невыясненными какие-либо пункты.
И между тем споры из-за правильного ее истолкования продолжаются, и по сию пору и не только между ее ортодоксальными последователями с одной стороны и принципиальными ее отрицателями с другой, но и в среде самих марксистов, которые никак не могут согласиться в понимании самых «основ» теории и «объясняют» ее и «продолжают» в самых разнообразных направлениях. К неменьшим противоречиям привело усвоение доктрины экономического материализма в том синдикалистском течении, которое называет себя «неомарксизмом», и которое наряду с экономикой в своей историко-философской концепции уделило такое выдающееся место инициативе автономной личности.
Как во всяком человеческом творении, подчиненном неизбежным законам времени, в теории экономического материализма есть элементы случайного, преходящего значения, уже отжившие и отживающие, объясняемые особенностями момента ее возникновения, индивидуальными особенностями ее творцов, наконец специальными ее заданиями, но есть в ней элементы, которым суждено пережить творца, ибо за обманчивой оболочкой логических хитросплетений в них бьется подлинная жизнь.
Эти элементы дороги и анархизму.
Отношение анархизма к экономическому материализму носит доселе двойственный характер. С одной стороны, и у анархистов мы найдем сколько угодно заявлений в духе исторического материализма. Бакунин, дав в «Государственности и анархии» всестороннюю и беспощадную характеристику Маркса, тем не менее пишет: «Маркс… доказал ту несомненную истину, подтверждаемую всей прошлой и настоящей историей человеческого общества, народов и государств, что экономический факт всегда предшествовал и предшествует юридическому и политическому праву. В изложении и в доказательстве этой истины состоит именно одна из главных научных заслуг Маркса». Не менее категорически в этом смысле высказывался он и в других своих сочинениях.
С другой стороны, известно и чрезвычайно популярно отрицательное отношение к «диалектическому методу» Кропоткина. «Мы такого метода не признаем, – пишет он, – как его не признает и все современное естествознание. Современному естествоиспытателю „диалектический метод“ напоминает о чем-то давно прошедшем, давно пережитом наукой; открытия XIX века в механике, физике, химии, биологии, физической психологии, антропологии и так далее были сделаны не диалектическим методом, а методом естественно-научным, индуктивно-дедуктивным. А так как человек – часть природы и так как его „духовная“ жизнь, как личная, так и общественная – также явление природы, как и рост цветка или умственное развитие муравья и его общественной жизни, то нет причины менять метод исследования, когда мы переходим от цветка к человеку или от поселения бобров к человеческому городу» («Современная наука и анархизм»).
Оставляя совершенно в стороне вопрос о том, приводит ли применение «естественно-научного» метода в исследовании общественных явлений неизбежно к анархизму, отметим только пренебрежительное отношение Кропоткина к историческому материализму как «метафизике».
Что же такое исторический материализм?
Довольно бросить беглый поверхностный взгляд на тот сложный хаос разнородных взаимодействующих явлений, из которых слагается наша жизнь, чтоб оценить истинное значение экономического фактора. Нет ни одной стороны народной жизни, которая не находилась бы в тесном единении с ним, нет ни одного крупного общественного факта, в создании которого он не принял бы участия.
Однако отсюда далеко до признания экономического фактора единственным, исключительным источником всех явлений общественной жизни, как утверждает теория экономического материализма, сводящая все общественные явления к одной экономической первооснове.