Никто и никогда не должен работать. Пролетарии всех стран … расслабьтесь!
ПЕРВОБЫТНОЕ ИЗОБИЛИЕ
(послесловие к Салинсу)
Эссе Маршалла Салинса «Первое общество изобилия» написано человеком весьма эрудированным и убеждает в основном двумя детально рассмотренными примерами: описанием общества австралийских аборигенов и описанием бушменов! Кунг. Опыт Австралии, который мы здесь опускаем, изучается по разнообразным письменным источникам XIX и XX веков. Данные о бушменах — или сан, как сами они себя называют — были собраны в поле антропологом Ричардом Боршеем Ли в начале 1960-х годов. Впоследствии Ли опубликовал объемную монографию, в которой статистика, использованная Салинсом, дополнена, отчасти пересчитана и более подробно объяснена. В окончательном виде данные с новой силой поддерживают тезис об изобилии — включая несколько сюрпризов.
«Зачем нам сажать, — спрашивает собеседник Ли по имени Щаше, — когда кругом столько монгонго?» И в самом деле, зачем? Сначала Ли изучил в мире сан аналоги того, что в индустриальном обществе обычно классифицируется как «работа»: у нас — наемный труд, у них — охота и собирательство. Это именно то сопоставление, которое использовал Салинс. При нашем стандартном восьмичасовом рабочем дне взрослый сан работает в день от 2,2 до 2,4 часов — заметно меньше условной цифры в 4 часа, которую приводит Салинс. И даже при таком смехотворном рабочем дне сан работают не семь или хотя бы пять дней в неделю, они «проводят в поисках пропитания меньше, чем каждый второй день, и имеют больше свободного времени, чем люди во многих сельскохозяйственных или промышленных обществах». Вместо «во многих» правильнее было бы написать «во всех». Большую часть времени человек из! Кунг навещает друзей и родственников в других лагерях или принимает гостей в своем собственном.
Продолжая исследования, Ли расширил свое определение работы и включил в него «всю деятельность, необходимую непосредственно для приобретения воды, пищи и других материалов из окружающей среды», добавив тем самым к поискам пропитания производство инструментов, их ремонт и работу по дому (в основном приготовление пищи). Вся эта деятельность увеличила дневную нагрузку взрослого сан меньше, чем аналогичная деятельность увеличивает нашу нагрузку — здесь мы отстаем еще больше. В пересчете на день изготовление инструментов и поддержание их в рабочем состоянии занимает у мужчины-сан 64 минуты, а у женщины — 45 минут. «Работа по дому» длясан — это в основном чистка орехов плюс готовка — взрослые обоих полов обычно сами чистят свои орехи монгонго, и это единственный вид деятельности, который у женщин отнимает больше времени, чем у мужчин: 2,2 часа в день для мужчин, 3,2 часа в день для женщин. При этом нет никакого неучтенного детского труда, который исказил бы цифры. Примерно до 15 лет дети сан не заняты практически никаким трудом, а девочки и дальше почти не заняты работой вплоть до замужества — до которого остается еще несколько лет. Нашим подросткам в наших «Макдональдсах» приходится хуже — к тому же не следует забывать, что именно женщины и дети были рабочей силой для зверского введения индустриализации в Англии и в Америке.
Часто говорят, что в большинстве обществ женщины работают больше мужчин, и скорее всего так оно и есть. Кроме того — и эти явления, возможно, связаны — во всех известных обществах женщинам достается меньше политической власти, на самом же деле, обычно вообще никакой политической власти. Поэтому осмысленный, стратегический феминизм должен вести не к фантазиям о матриархальном перевороте, а к анархизму — и не к воплям о равной плате за равный труд, а к отмене труда. Единственный математически надежный способ уравнять между полами работу и власть — это избавиться и от того, и от другого. Однако в обществе сан мужчины работают больше, чем женщины. Мужчины посвящают поискам пропитания на треть больше времени, чем женщины, хотя и отвечают только за 40 процентов потребляемых в результате калорий.
Когда был произведен полный подсчет по расширенному определению Ли, оказалось, что средняя рабочая неделя для мужчин равна 44,5 часам, а для женщин — 40,1 часам.
Исходные цифры Ли, которые использовал Салинс, были достаточно неожиданны — но позднейшие данные еще усиливают их, позволяя сравнить не только работу по поискам пропитания, но и работу по дому. У нашего трудового мира есть грязная тайна — работа по найму обеспечивается незаменимой, но неоплачиваемой «теневой работой». Тяжелый труд домохозяек — уборка, готовка, покупки, уход за детьми — вся эта безвозмездная тягомотина в буквальном смысле слова не учитывается статистикой занятости. И у нас, и у сан эта работа в основном женская, у нас — в гораздо большей степени, чем у них. Много ли мужей хотя бы два часа в день занимаются домашней работой? Много ли жен проводят за ней, как сан, менее трех часов? Тем более, в обществе Сан не встретить такого печального зрелища, как женщины, работающие по найму в дополнение к традиционной Домашней работе — причем за зарплату, до сих пор демонстрирующую половую дискриминацию.
Поздние данные Ли из других областей подтверждают теорию изобилия — например, дневная норма потребляемых калорий, ранее недооцененная, теперь поднята на более чем адекватный уровень. Излишки превращаются в подкожный жир, страхующий от случайных перебоев с пищей, отдаются собакам или поглощаются, чтобы дать людям силы для целебных гипнотических плясок, которые происходят от одного до четырех раз в месяц и продолжаются всю ночь. И несмотря на потрясающее разнообразие животных и растительных видов пищи, многое из того, что другие находят съедобным, сан не едят. Работа приносит так много потребительских товаров, что они как общество могут позволить себе выбор и действительно его позволяют. Описывать такие общества как «экономику выживания» не только фразеологическая глупость — какая экономика не занята выживанием? — более того, как замечает Пьер Кластр, это значит вносить оценочное суждение в якобы бесстрастную констатацию факта. Неявно предполагается, что эти общества не смогли стать ничем иным — как будто и подумать нельзя, что кто-то сам предпочтет расслабленную жизнь, свободную от начальства, священников, принцев и нищих. Но у сан есть выбор. В 60-е и 70-е, когда политическая ситуация в Ботсване и соседней Намибии становилась все хуже и хуже, многие сан отказались от собирательства и пошли работать на скотоводов-банту или на южноафриканских фермеров. Все это время сан могли работать по найму — но не хотели.
Как отмечал Иван Иллич, «экономисты понимают в работе примерно столько же, сколько алхимики — в золоте». Предполагая как двойственные неизбежности бесконечность потребностей и конечность (ограниченность) ресурсов, они воздвигают унылую науку на аксиомах, которые любой человек в здравом рассудке сходу отвергнет. Своим образом жизни охотники-собиратели демонстрируют лживость гоббсовского обмана. Ресурсов достаточно, сан потребляют их со вкусом; но, будучи разумными гедонистами, а не свихнувшимися аскетами, они находят удовлетворение в сытости: если у всех все есть, значит, работать больше не нужно. Пример собирателей настолько скандален для экономистов и попавших от них в наркотическую зависимость, что вызывает настоящие пароксизмы проповеднического лицемерия, особенно у либерального экономиста МюрреяРотбарда и у Давида РэмзиСтила, автора ругательной рецензии на мою книгу, провозглашавшую отмену работы. Журнал «Свобода» (как он себя называет) выкинул из моего ответа Стилу 90 процентов. Позвольте мне в отместку процитировать его, только цитируя меня: «С юмором, возникшим против воли автора, Стил объясняет, почему охотники-собиратели большую часть времени бездельничают: «Если у вас есть одна туша, которой хватит на неделю или на две, то искать другую — трата времени; что же еще делать, кроме как рассказывать байки?» Мерзавцы слишком богаты, чтобы работать. Добрые дикари бесчеловечно лишены возможности накапливать капитал, и что им остается — творить, трепаться, трахаться, танцевать, пировать и петь?»
За ослиным этноцентризмом Стила прячется страх дикости и дикой природы, тоскливый страх перед Зовом Леса, страх перед свободой как она есть.
Собиратели вроде сан или австралийцев — не единственные процветающие первобытные люди с обильным досугом. Земледельцы, практикующие перемещающуюся («подсечную») систему, работают куда меньше, чем мы, современные люди. На Филиппинах занятыеортикультуройхануноо в год тратят от 500 до 1000 часов на то, чтобы пропитать одного взрослого. Если взять верхнюю оценку, в день выходит меньше, чем 2 часа 45 минут. Для большинства индейцев на востоке Северной Америки основным занятием в момент появления европейцев было огородничество, дополненное охотой и собирательством. Столкновение культур рассматривали с миллиона разных позиций — но как столкновение систем организации работы оно получило куда меньше внимания, чем следовало бы.
Индейцы вовсе не жили день ото дня — напротив, они производили излишки: иначе первые поселенцы в Плимуте и Джеймстауне умерли бы с голода. На ранних английских наблюдателей вроде капитана Джона Смита, индейцы вовсе не производили впечатления истощенных людей, постоянно скитающихся в поисках пропитания — скорее их жизнь казалась изобильным раем, почти не требующим работы. Смит полагал, что поселенцы смогут жить, установив трехдневную рабочую неделю, включая рыбную ловлю как «приятный спорт». В 1643 году судьи колонии Массачусетс-Бэй приняли в подчинение двух сахемов из Род-Айленда. «Чтобы разъяснить им, на каких условиях мы считаем возможным их принять, — заметил губернатор Джон Уинтроп, — индейцам сказали: «В Господень День, в пределах собственно городов, не делать никакой работы, кроме необходимой». Не беспокойтесь, ответили сахемы, «для нас отдыхать в этот день совсем несложно: нам в любой день делать почти нечего, так что в этот день мы ничего делать не будем».
По словам колониста из Роанока, чтобы вырастить зерно, потребляемое одним виргинским индейцем за год, требовалось