В 1896 году во время религиозной процессии в Барселоне была брошена бомба. Тотчас арестовали 300 мужчин и женщин. Некоторые из них были анархисты, но большинство члены профессиональных союзов и социалисты. Всех их бросили в ужасную тюрьму Монжуик и подвергли самым невероятным пыткам. После того как многие из них были убиты или сошли с ума, либеральная пресса Европы подняла шум, и в результате несколько человек освободили.
Главным виновником этого возрождения инквизиции был премьер-министр Испании Кановас дель Кастильо. Это он приказал пытать несчастных – им жгли тела, дробили кости, вырезали языки и т. д. Кановас освоил жестокое ремесло еще в период правления на Кубе и был совершенно глух к просьбам и протестам пробудившегося сознания цивилизованного мира.
В 1897 году Кановаса дель Кастильо убил молодой итальянец Анджолилло. На родине он был редактором газеты, и его смелые статьи скоро привлекли внимание властей. Начались преследования, и Анджолилло уехал из Италии в Испанию, потом во Францию и Бельгию и, в конце концов, осел в Англии. Устроился на работу наборщиком и сразу подружился со всеми коллегами. Один из них описал Анджолилло так: «Он походил на журналиста, а не на ученика Гуттенберга. Кроме того, нежные руки выдавали, что он не из пролетариев. Он был типичнейший жизнерадостный южанин – красивое открытое лицо, мягкие темные волосы, пронзительный взгляд. Анджолилло говорил по-итальянски, по-испански и по-французски, но не по-английски, а моего скромного французского не хватало для продолжительных бесед. Но постепенно Анджолилло начал немного осваивать английский, учился он быстро, играючи, и вскоре стал очень популярен среди товарищей-наборщиков. Отличными и одновременно скромными манерами и внимательным отношением к коллегам он завоевал симпатии всех парней».
Анджолилло скоро ознакомился с английской прессой. Он прочел о волне всеобщей симпатии к беспомощным жертвам тюрьмы Монжуик. На Трафальгарской площади он своими глазами увидел последствия ужасных пыток, когда несколько испанцев, вырвавшихся из когтей Кановаса дель Кастильо, приехали в Англию искать себе убежища. Здесь на большом митинге они расстегнули рубашки и показали ужасные шрамы от ожогов. Впечатление Анджолилло от увиденного превзошло всякие теории, – оно было сильнее слов, сильнее аргументов, сильнее его самого.
Синьор Антонио Кановас дель Кастильо, премьер-министр Испании, жил в Санта-Агеда. Как принято в таких случаях, до его высокой особы не допускали ни одного иностранца. Тем не менее для элегантного, с иголочки одетого итальянца, представителя, как полагали, одной важной газеты, сделали исключение. Этим элегантным господином был Анджолилло.
Сеньор Кановас, собираясь уходить из дома, вышел на веранду. Неожиданно перед ним появился Анджолилло. Грянул выстрел, и Кановас упал замертво.
На помощь прибежала жена премьер-министра. «Убийца, убийца!» – закричала она, указывая на Анджолилло. Тот поклонился и сказал: «Простите, мадам. Я уважаю вас как женщину, но мне жаль, что вы были женой этого человека».
Анджолилло спокойно встретил смерть – ужасную смерть для человека, чья душа оставалась душой ребенка.
Он был удавлен гарротой – специальным железным ошейником. Его тело лежало под лучами солнца до наступления вечера. Приходили люди, в страхе и ужасе тыкали на него пальцем и говорили: «Посмотрите, беспощадный убийца».
Как глупо и жестоко невежество! Оно никогда не понимает и вечно осуждает.
Замечательную параллель делу Анджолилло мы находим в акте Гаэтано Бреши, чье покушение на итальянского короля Умберто прославило американский город Патерсон.
Бреши приехал в эту страну, в эту страну возможностей, где нужно лишь попытаться добиться финансового успеха. Да, он тоже постарается добиться успеха. Он будет работать усердно и добросовестно. Работа его не пугала, лишь бы только она помогала ему обрести независимость, зрелость, самоуважение.
Итак, полный надежд и энтузиазма, он поселился в Патерсоне, штат Нью-Джерси, и нашел там прибыльную работу за шесть долларов в неделю на одной из ткацких фабрик города. Для Италии шесть долларов в неделю, без сомнения, целое состояние, однако в новой стране их недостаточно, чтобы расправить грудь. Он любил свой маленький дом. Он был хорошим мужем и преданным отцом своей маленькой Бьянке, которую обожал. Он упорно трудился несколько лет. Из своих шести долларов в неделю ему действительно удалось сэкономить сто долларов.
У Бреши был идеал. Благодаря ему в Патерсоне выходила анархистская газета, La Questione Sociale; знаю, идеал для рабочего – это глупо.
Каждую неделю, несмотря на усталость от работы, он помогал газете встать на ноги. Помогал до поздней ночи, а когда маленький первопроходец исчерпал все ресурсы и товарищи Бреши были в отчаянии, он принес радость и надежду, сто долларов, все свои сбережения за многие годы. Это удержало газету на плаву.
На его родине люди голодали. Урожаи были плохие, и крестьяне оказались на грани голодной смерти. Они обратились к своему доброму королю Умберто, он поможет. И он помог. Жены крестьян пошли во дворец короля, молча неся на руках своих истощенных младенцев. Конечно, это тронет его. А потом солдаты открыли огонь и убили этих несчастных дураков.
Бреши, работавший на ткацкой фабрике в Патерсоне, прочитал об ужасной бойне. Перед его мысленным взором предстали беззащитные женщины и невинные младенцы его родины, убитые прямо перед домом доброго короля. Его душа содрогнулась в ужасе. Ночью ему слышались стоны раненых. Некоторые, возможно, были его товарищами, его родственниками. Зачем, зачем эти гнусные убийства?
Небольшое собрание итальянской анархической группы в Патерсоне едва не закончилось дракой. Бреши потребовал назад свои сто долларов. Товарищи просили его, умоляли дать им время. Если они вернут ему деньги, газета погибнет. Бреши не желал ничего слышать и настаивал на возвращении денег.
Как жестоко и глупо невежество. Бреши получил деньги, но потерял репутацию, доверие товарищей. Им больше не по пути с тем, чья жадность превосходила его идеалы.
29 июля 1900 года король Умберто был застрелен в Монце. Жизни доброго короля лишил молодой итальянский ткач из Патерсона Гаэтано Бреши.
Патерсон наводнила полиция, всех, кто был известен как анархисты, преследовали и травили, а поступок Бреши приписывался учению анархизма. Как будто учение анархизма в самой экстремистской форме могло сравниться с силой воздействия тех убитых женщин и младенцев, которые пришли за помощью к королю. Как будто любое сказанное слово, даже самое красноречивое, способно обжечь человеческую душу таким же белым пламенем, как кровь жизни, капля за каплей струящаяся из этих умирающих тел. Обычного человека редко тронешь и словом, и делом, а тем, для кого общественное братство – это величайшая живая сила, не нужны призывы реагировать – как железу на магнит – на преступления и ужасы общества.
Если социальная теория – сильный фактор, побуждающий к актам политического насилия, как объяснить недавние вспышки насилия в Индии, где анархизм едва зародился? Больше чем любая другая старая философия, индуистские учения превозносят пассивное сопротивление, покорность потоку жизни, нирвану как высший духовный идеал. Тем не менее социальные волнения в Индии растут с каждым днем и лишь недавно привели к акту политического насилия – убийству сэра Керзона Уилли индусом Маданом Лалом Дхингрой.
Если такое явление может иметь место в стране, социально и индивидуально пронизанной веками духом пассивности, то можно ли сомневаться в огромном, революционизирующем воздействии на человеческий характер великих социальных пороков? Можно ли сомневаться в логике, справедливости этих слов: «Репрессии, тирания и неизбирательное наказание невинных людей были лозунгами правительства чужеземного владычества в Индии с тех пор, как мы начали коммерческий бойкот английских товаров. Насильственные методы британцев сейчас очень заметны в Индии. Они думают, что силой меча они подавят Индию! Именно это высокомерие привело к появлению бомбистов, и чем больше они будут тиранить беспомощный и безоружный народ, тем больше будет расти терроризм. Мы можем осуждать терроризм как диковинный и чуждый нашей культуре, но он неизбежен до тех пор, пока продолжается эта тирания, ибо виноваты в этом не террористы, а тираны. Это единственная возможность для беспомощных и безоружных людей, доведенных до отчаяния. С их стороны это отнюдь не преступление. Преступление лежит на тиране»[5].
Даже консервативные ученые начинают понимать, что наследственность – не единственный фактор, формирующий человеческий характер. Климат, пища, род занятий, более того, при изучении человеческой психологии необходимо учитывать цвет, свет и звук.
Если это так, то насколько правильнее будет утверждение, что большие социальные злоупотребления будут и должны по-разному влиять на разные умы и темпераменты. И насколько ошибочно стереотипное представление о том, что учения анархизма или некоторые представители этих учений несут ответственность за акты политического насилия.
Анархизм больше любой другой социальной теории ставит человеческую жизнь выше вещей. Все анархисты согласны с Толстым в этой фундаментальной истине: если производство какого-либо товара требует жертвы человеческой жизнью, то общество должно обойтись без этого товара, но оно не может обойтись без этой жизни. Это, однако, никоим образом не указывает на то, что анархизм учит подчинению. Для анархизма это невозможно, поскольку он знает, что все страдания, все несчастья, все беды проистекают из зла подчинения.
Разве не сказал один американский отец-основатель много лет назад, что сопротивление тирании есть послушание Богу? И он даже не был анархистом. Можно было бы сказать, что сопротивление тирании есть высший идеал человека. Пока существует тирания, в какой бы форме она ни была, глубочайшее стремление человека должно сопротивляться ей так же неизбежно, как человек не может не дышать.