В своей детской вере в мужа она надеялась на великое чудо. Однако не обманутая надежда открыла ей глаза на фальшь брака. Скорее это было самодовольное удовлетворение Хельмера спасительной ложью, остававшейся сокрытой и не угрожавшей его общественному положению.
Когда Нора затворила за собой дверь своей позолоченной клетки и вышла в мир новой, возрожденной личностью, она открыла врата свободы и правды для своего пола и грядущей расы.
«Привидения» больше, чем любая другая пьеса, произвели впечатление разорвавшейся бомбы, потрясшей структуру общества до самого основания.
В «Кукольном доме» союз Норы и Хельмера оправдывался, по крайней мере, мужским представлением о честности и жесткой приверженности нашей общественной морали. Действительно, он в глазах общества был идеальным мужем и преданным отцом. В «Привидениях» не так. Фру Алвинг вышла замуж за капитана Алвинга единственно для того, чтобы обнаружить, что физически и умственно он развалина, и жизнь с ним означала бы полную деградацию и была бы фатальной для возможного потомства. В отчаянии она обратилась к спутнику своей юности, молодому пастору Мандерсу, который, как истинный спаситель душ для неба, должен быть равнодушен к земным нуждам. Он отослал ее обратно на позор и унижение, вернув к обязанностям перед мужем и домом. В самом деле, счастье – для него – лишь нечестивое проявление мятежного духа, а долг жены состоял не в том, чтобы судить, а в том, чтобы «смиренно нести крест, возложенный на вас высшей волей для вашего же блага».
Фру Алвинг несла крест долгих двадцать шесть лет. Не ради высшей воли, а ради маленького сына Освальда, которого она жаждала спасти от ядовитой атмосферы мужнего дома.
Также ради любимого сына она поддерживала ложь о доброте его отца, в суеверном благоговении перед «долгом и порядочностью». Она узнала – увы, слишком поздно, – что жертва всей ее жизни оказалась напрасной, а ее сын Освальд подвержен грехам отца, что он безвозвратно обречен. Это тоже она узнала, что «это нечто вроде привидений. Когда я услыхала там, в столовой, Регину и Освальда, мне почудилось, что предо мной выходцы с того света. Но я готова думать, что и все мы такие выходцы… В нас сказывается не только то, что перешло к нам по наследству от отца с матерью, но дают себя знать и всякие старые, отжившие понятия, верования и тому подобное. Все это уже не живет в нас, но все-таки сидит еще так крепко, что от него не отделаться… Да, верно, вся страна кишит такими привидениями; должно быть, они неисчислимы, как песок морской. А мы жалкие трусы, так боимся света!.. Да, вы принудили меня подчиниться тому, что вы называли долгом, обязанностью. Вы восхваляли то, против чего возмущалась вся моя душа. И вот я начала рассматривать, разбирать ваше учение. Я хотела распутать лишь один узелок, но едва я развязала его – все расползлось по швам. И я увидела, что это машинная строчка».
Как могло общество, сшитое на машинке, постичь бурлящие глубины, из которых вышел великий шедевр Генрика Ибсена? Оно не могло постичь, а потому изливало брань и яд на своего величайшего благодетеля. То, что Ибсен не испугался, он доказал, ответив «Врагом народа».
В этой великой драме Ибсен совершает последнюю тризну над разлагающимся и умирающим общественным строем. Из его пепла воскрешает возрожденный человек, смелый и отважный бунтарь. Доктора Штокмана, идеалиста, полного общественного сочувствия и солидарности, вызывают в родной город в качестве курортного врача. Вскоре он обнаруживает, что курорт построен на болоте и вместо того, чтобы находить облегчение, стекающиеся сюда пациенты отравляются.
Человек честный и твердых убеждений, доктор считает своим долгом сообщить о своем открытии. Но вскоре он понимает, что дивиденды и прибыль выше и здоровья, и принципов. Даже городские реформаторы, выступающие с трибуны «Народного вестника», всегда готовые кричать о своей преданности народу, отказываются поддержать «безрассудного» идеалиста, едва узнав, что открытие доктора может принести городу дурную славу, чем ударит по их карманам.
Но доктор Штокман продолжает верить в своих земляков. Они его услышат. Но и здесь он вскоре оказывается один. Ему даже не дают трибуну для провозглашения своей великой истины. А когда он наконец ее находит, на него обрушивают брань и насмешки, как на врага народа. Доктор, некогда так воодушевленный верой в помощь своих сограждан в искоренении зла, вскоре оказывается в одиночестве. Объявление о его открытии нанесло бы городу денежный ущерб, и это соображение побуждает чиновников, добропорядочных граждан и реформаторов душ заглушить голос истины. Он видит их всех спаянным большинством, настолько беспринципным, чтобы строить процветание города на трясине лжи и мошенничества. Его обвиняют в попытке разрушить общество. Но он говорит: «Что за беда разорить лживое общество! Его надо стереть с лица земли! Живущих во лжи надо истреблять, как вредных животных! Вы, в конце концов, заразите всю страну, доведете до того, что вся страна заслужит быть опустошенной».
Доктор Штокман далек от реальной политики. Свободный человек, считает он, «не вправе валяться в грязи, как свинья, не вправе поступать так, чтобы ему оставалось только самому себе плюнуть в лицо!». Ибо только трусы позволяют «соображениям» мнимого всеобщего или партийного блага взять верх над истиной и идеалами. «Партийные программы душат все новые, молодые, жизнеспособные истины, что всякие там „соображения“ выворачивают наизнанку нравственность и справедливость, так что, наконец, прямо страшно становится жить на свете!»
Эти пьесы Ибсена – «Столпы общества», «Кукольный дом», «Привидения» и «Враг народа» – составляют движущую силу, постепенно рассеивающую призраков, бродящих по могиле общества, именуемой цивилизацией. Нет, более того, разрушительное воздействие Ибсена в то же время в высшей степени созидательно, ибо он не просто подрывает существующие устои, на самом деле он уверенными шагами строит фундамент более здорового, идеального будущего, основанного на независимости личности в благожелательном социальном окружении.
Англия с ее великими первопроходцами радикальной мысли, интеллектуальными первыми поселенцами вроде Годвина, Роберта Оуэна, Дарвина, Спенсера, Уильяма Морриса и множества других, с ее прекрасными вольными жаворонками – Шелли, Байроном, Китсом – еще один пример влияния драматического искусства. В течение сравнительно короткого периода времени драматические произведения Шоу, Пинеро, Голсуорси, Ранна Кеннеди донесли радикальные мысли до ушей, прежде глухих даже к замечательным британским поэтам. Так, публику, которая осталась равнодушной к эссе о нищете Роберта Оуэна или проигнорировала социалистические брошюры Бернарда Шоу, заставила задуматься его пьеса «Майор Барбара», в которой нищета описывается как величайшее преступление христианской цивилизации. «Нищета делает людей слабыми, раболепными, ничтожными; нищета порождает болезни, преступность, проституцию; в конце концов, нищета ответственна за все беды и пороки мира». Нищета также неизбежно влечет за собой иждивенчество, благотворительные организации, институты, которые процветают за счет того, что пытаются одолеть. Армия спасения, например, как показано в «Майоре Барбаре», борется с пьянством, при всем том одним из крупнейших его вкладчиков является Боджер, производитель виски, который ежегодно выделяет тысячи фунтов, чтобы избавиться от самого источника своего богатства. Поэтому Бернард Шоу заключает, что единственным настоящим благодетелем общества является человек, подобный Андершафту, отцу Барбары, пушечный король, чья жизненная теория состоит в том, что порох сильнее слов.
«Тягчайшее из преступлений, – говорит Андершафт, – это нищета. Все другие преступления – добродетели рядом с нею, все другие пороки – рыцарские доблести в сравнении с нищетой. Нищета губит целые города, распространяет ужасные эпидемии, умерщвляет даже душу тех, кто видит ее со стороны, слышит или хотя бы чует ее запахи. Так называемое преступление – сущие пустяки: какое-нибудь убийство или кража, оскорбление словом или действием. Они только случайность, только вывих; во всем Лондоне не наберется и пятидесяти настоящих преступников-профессионалов. Но бедняков – миллионы; это опустившиеся люди, грязные, голодные, плохо одетые. Они отравляют нас нравственно и физически, они губят счастье всего общества, они заставили нас расстаться со свободой и организовать противоестественный жестокий общественный строй из боязни, что они восстанут против нас и увлекут за собой в пропасть… И позвольте мне сказать вам следующее: ваши проповеди и газетные статьи в течение веков не могли уничтожить нищету и рабство, а мои пулеметы уничтожат их. Не разглагольствуйте о них, не спорьте с ними. Убейте их… Это последний довод, единственный рычаг, который может перевернуть общественный строй… Не голосуйте! Когда вы голосуете, меняются только фамилии в составе кабинета министров. Когда вы стреляете, вы свергаете правительство, начинаете новую эпоху, отменяете старый режим и вводите новый».
Неудивительно, что люди мало интересовались социалистическими трактатами мистера Шоу. Никак иначе, кроме как в драме, он не мог передать такие сильные исторические истины. И поэтому только посредством драмы мистер Шоу явился революционным фактором в распространении радикальных идей.
После «Ткачей» Гауптмана «Схватка» Голсуорси – важнейшая рабочая драма.
Тема «Схватки» – забастовка с двумя доминирующими факторами: Энтони, президент компании, жесткий, бескомпромиссный, не желающий идти ни на какие уступки, хотя рабочие держались месяцами и находятся в полуголодном состоянии, и Дэвид Робертс, бескомпромиссный революционер, чья преданность рабочим и делу свободы доведена до белого каления. Между ними бастующие, изнуренные и утомленные ужасной борьбой, их раздражает и стимулирует ужасное зрелище бедности и нужды своих семей.
Самая замечательная и блестящая работа в «Схватке» – это изображение Голсуорси непостоянства и бесхребетности толпы. В один момент она аплодирует старому Томасу, который говорит о силе Бога и религии и предостерегает людей от бунта, в следующее мгновение ее увлекает разъездной представитель профсоюза, отстаивающий дело профсоюза, – профсоюза, который всегда стоит за компромисс и бросает рабочих всякий раз, когда они осмеливаются бастовать, выдвигая независимые требования; потом они снова лучатся серьезностью, духом и энергией Дэвида Робертса – все эти люди готовы идти в любом направлении, куда дует ветер. Проклятие рабочего класса состоит в том, что они всегда следуют за ним, как овцы, ведомые на бойню.