Анастас Микоян отреагировал решительно, заявив, что упомянутая югославская просьба считается анахронизмом и что ее нельзя найти в соглашениях, заключенных за последние 20 лет, за исключением соглашений с Великобританией и США, правительства которых имели определенные опасения и настаивали на наличии такого пункта в тексте договора. Он заявил, что советские и торгово-политические представители никогда и нигде не занимались пропагандой и, соответственно, не имели таких намерений в случае с Югославией. По его словам, это было бы совершенно неуместно, поскольку такая оговорка о возможных политических действиях торговых представительств противоречила бы первой части соглашения, в которой говорится о дружбе между двумя странами.
Милорад Джорджевич ответил, что он также считает, что положение такого типа было бы анахроничным и что Советы не должны были включать его в соглашение, не имеющего политического характера, но он попросил советскую сторону понять это как политическое и даже психологическое восприятие Советского Союза в югославской среде. Она не такая, как в других странах, особенно в Великобритании.
Как он сам сказал, он не хотел судить заранее, но уверен, что будущий советский торговый представитель в Югославии будет иметь особый статус и он будет принят не только формально, но и с уважением с учетом всех традиций и исторических уз, «всем сердцем, не как друг, а как брат»[172].
Далее он сказал, что в данных условиях, конечно, было бы нежелательно, чтобы кто-то из оппозиционных политических сил подошел к торговому представителю и начал с ним переговоры на политические темы, не имеющие ничего общего с торговлей, что поставило бы его в затруднительное и неловкое положение. Поэтому он предложил, чтобы в случае несогласия советской стороны с данным предложением состоялся обмен официальными письмами, в которых было бы указано, что конкретно обсуждали Микоян и Джорджевич в связи с возможной пропагандистской деятельностью торговых представителей. Если обмен письмами не будет подходящей формой для советской стороны, он предложил бы подписать главам делегаций соответствующий меморандум [173].
Микоян напомнил, что такое предложение противоречит упоминанию о взаимной дружбе, которое фигурирует во вступительной части текста соглашения. Он указал, что глава югославской стороны искал определенную форму, но что он, как опытный переговорщик, не принял требования, связанные с запретом политической пропаганды в текстах соглашений, которые касаются вопросов импорта и экспорта. Он не видит необходимости в данных требованиях. В заключении Микоян заявил, что этот вопрос выходит за рамки его компетенции и что он не может дать ответ, не посоветовавшись со своим правительством. Он вновь повторил, что Советский Союз имеет большое количество торговых представителей и что никто из них не занимается политической пропагандой, а также, в случае с Югославией, они намерены установить исключительно дружественные отношения. Если югославская сторона настаивает на этом вопросе, он предложил обсудить его на следующей встрече. Джорджевич поблагодарил Микояна, заявив, что вернется к этому вопросу на очередном заседании[174].
В дальнейшем, уже сам Молотов, во время встречи 8 мая, интересовался внутриполитической ситуацией в Югославии, подчеркивая, что это сложное государство, и выразил пожелание, чтобы все части югославского королевства были максимально представлены в экономических отношениях с Советским Союзом. Он также упомянул, что как председатель Совета Народных Комиссаров СССР, готов удовлетворить и другие пожелания Югославии, если таковые имеются[175].
Молотов, очевидно, имел в виду недавнее соглашение Цветковича-Мачека о создании Бановины[176] в Хорватии, противоречивую советскую политику в отношении национального вопроса в Югославии, а также и намерение, что в ближайшем будущем торговые отношения могли бы перерасти в более тесные политические контакты[177].
Милорад Джорджевич рассказал о незначительных проблемах, которые возникли в ходе переговоров. Он отметил, что югославское правительство не могло полностью ответить на советские требования о поставках руды, поскольку югославское производство было задействовано для нужд других стран и внутренних потребностей, что югославским сельскохозяйственным производством пренебрегали, и что Югославия могла предложить СССР продукцию животноводства[178].
За замечаниями Молотова последовал член делегации Рудольф Бичанич, который использовал возможность лично продвигать и представлять политику Хорватской крестьянской партии, подчеркивая заслуги Степана Радича и его положительное отношение к Советам. На Балканах особые усилия следует приложить для установления хороших отношений с Болгарией.
Молотов считал, что две славянские страны должны углублять свои связи, а Джорджевич защищал югославскую позицию и решимость создать вместе с Болгарией оборонительный блок с целью защиты общих интересов. Молотов интересовался также, кого тот считает более опасной для югославских интересов — Италию или Германию. Ему ответили, что это, безусловно, Италия и что Югославия полна решимости сохранять позицию своего вооруженного нейтралитета, но не любой ценой как для своих собственных нужд, так и нужд стран Балтии, с которыми у них есть отдельные соглашения о военной помощи.
Молотов использовал представившуюся возможность, чтобы поговорить о советских военных и экономических успехах, подчеркнув, что Советы не имели никаких обязательств перед кем-либо, что должно было стать своего рода намеком, что Советы намерены проводить полностью независимую политику в отношении Югославии и Балкан[179].
Пока в Москве шли переговоры двух торговых делегаций, итальянский посол проинформировал свое министерство о приеме югославской делегации Молотовым. Он сообщил, что информация Radio London о нахождении в Москве югославской военной делегации вызвала замешательство в дипломатическом корпусе. Он считал, что первые экономические переговоры переросли в переговоры политического характера. И он, и его немецкий коллега проявили большой интерес к самим переговорам, но были разочарованы отсутствием проверенной и достоверной о них информации[180]. Это явно говорило как о замешательстве, так и о любопытстве, царившем как среди стран Оси, так и среди союзников по поводу истинных целей югославско-советских торговых переговоров.
Милорада Джорджевича явно успокоило оказанное им давление из Белграда, которое выразилось в требовании, чтобы советская сторона твердо пообещала, что ее торговая миссия не будет заниматься политической пропагандой в Белграде[181]. Он попросил советских гарантий, что их торговое представительство в Белграде не выйдет за рамки, определенные дополнительным протоколом о представительствах. Он также заявил, что между югославской и советской сторонами нет принципиальных разногласий по этому вопросу, но попросил найти соответствующую форму, которая удовлетворила бы Белград.
Было выражено полное понимание отказа Микояна от включения такой формулировки в дополнительный протокол. Джорджевич предложил, чтобы для удовлетворения просьбы официального Белграда была добавлена запись в памятной записке, в которой были бы отражены результаты переговоров по этой проблеме между членами двух делегаций. Он заявил, что ими такая запись уже была сделана и что с разрешения Микояна она может быть представлена ему на рассмотрение немедленно.
Микоян ответил, что он сможет высказать свою позицию только после того, как ознакомится с содержанием упомянутой записки. Джорджевич утверждал, что он хотел только прочитать содержание записки, что важно для него лично, особенно из-за отчета, который он представит в Белграде, что он получил соответствующие заверения в Москве, что не будет причин для такого рода опасений в будущем. Поскольку Микоян настаивал на своем желании ознакомиться с текстом записки, она была передана ему на французском языке[182].
В ходе дальнейшей беседы Джорджевич рассказал о проблеме строительства будущего советского торгового представительства в Белграде. Он сообщил Микояну, что телеграфировал в Белград и получил ответ о том, что югославское правительство готово решить этот вопрос, но, по его мнению, проблема выходит за рамки мандата югославской торговой делегации в Москве и что ее члены не были компетентны в этом вопросе. Поскольку югославская сторона считала указанную проблему чисто технической, была отмечена ее дискуссионная сторона, которую следует рассмотреть подробно, и по этой причине югославская делегация в Москве сочла себя некомпетентной для ведения переговоров по этой проблеме.
Милорад Джорджевич предложил отложить решение этой проблемы, то есть решить вопрос только после прибытия советской торговой делегации в Белград или, если это было бы возможно, раньше. Он просил советскую сторону принять заверения югославского правительства в том, что оно готово решить указанную проблему. Джорджевич думал, что по возвращении в Белград у него будет возможность напрямую сообщить об атмосфере, в которой проходили переговоры в Москве, а также о своих личных впечатлениях, которые, по его глубокому убеждению, повлияли бы на положительное решение вопроса.
Микояна явно не удовлетворили результаты переговоров, поэтому он открыто спросил, выразив удивление трудностями, которые могут возникнуть в дальнейшем по поводу возвращения собственности, принадлежащей Советскому Союзу