[320], пролилась кровь. Переломить ситуацию в городе не сумели не Э. Герё, чье радиовыступление с угрозами вызвало всеобщее возмущение, ни сохранявший пока ещё кредит доверия Имре Надь, обратившийся к народу на площади перед парламентом. Такие совершенно неумные в тактическом плане шаги партийного руководства как выступление Герё сыграли скорее провокативную роль, сыграв, по словам классика венгерской литературы Ласло Немета, роль «искры над бензиновой цистерной величиной с нацию». Однако и реформатор И. Надь оказался вечером 23 октября совершенно бессилен обуздать массовое народное движение.
О том, что «оппозиционеры и реакция» активно подготавливают «перенесение борьбы на улицу», посол Ю. В. Андропов днем 23 октября информировал Кремль[321]. Через несколько часов Хрущев позвонил Герё и пригласил его утром следующего дня прибыть в Москву для участия в совещании лидеров компартий стран советского блока, где предполагалось обсудить положение в Польше. Венгерский лидер, сославшись на сложность положения у себя дома, отказался. Совещание действительно состоялось 24 октября, однако события предыдущего дня изменили его сценарий — поскольку драма, разыгравшаяся в Венгрии, в известной мере заслонила собой события в Польше, венгерскому вопросу пришлось уделить несколько больше внимания, нежели польскому [322].
К тому времени, когда в Кремле собрались лидеры ряда стран советского блока, советские войска уже вошли в Будапешт для наведения порядка, кроме того, на территорию Венгрии вступили и новые армейские соединения сверх дислоцированного там Особого корпуса. Хрущев, излагая лидерам «братских партий» ход событий в Венгрии, сделал акцент на просьбе руководства Венгрии о военной помощи, однако в рабочей записи состоявшегося перед этим (собственно, в ночь на 24 октября) заседания Президиума ЦК КПСС никакого упоминания об инициативе с венгерской стороны не содержится. Инициатива, исходившая от руководства ВПТ, действительно была, очевидно, не слишком решительной. Когда поздно вечером 23 октября положение в столице вышло из-под контроля, Герё связался с советским посольством, чтобы прозондировать возможности участия дислоцированных в Венгрии советских войск в наведении порядка. По всей видимости, он не хотел привлекать чрезмерного внимания советских лидеров к беспорядкам в «подведомственной» ему стране (как результату своих «недоработок»), решив проблемы «местными силами» и поставив Москву перед свершившемся фактом подавления нежелательных эксцессов. Однако командующий Особым корпусом генерал П. Н. Лащенко, прекрасно зная о чрезвычайности ситуации, дал понять, что получает приказы только из Москвы[323]. Хрущев же в телефонном разговоре с Герё сказал, что любая просьба о военной помощи будет удовлетворена, если венгерская сторона представит ее официально в качестве письменного обращения к правительству СССР. Гере, очевидно, стремившийся уклониться от ответственности за официальное приглашение советских войск, сказал, что не имеет возможности созвать правительство. Обращение в письменном виде было подготовлено уже позже, задним числом, через несколько дней, когда началось обсуждение венгерского вопроса в ООН.
Обстановка, между тем, продолжала ухудшаться, к ю часам вечера полностью выйдя из-под контроля властей. Сочтя, что любое промедление может привести к непоправимым последствиям, т. е. под угрозу будет поставлено само существование режима, Хрущев и его коллеги по Президиуму ЦК КПСС решили пренебречь формальностью. Выслушав сообщение министра обороны маршала Г. К. Жукова, располагавшего более свежей информацией, полученной по армейским каналам, первый секретарь ЦК КПСС высказался за то, чтобы, не дожидаясь письменного обращения, ввести советские войска в Будапешт, главным образом, для устрашения восставшей толпы. Он был поддержан всеми членами Президиума за исключением А. И. Микояна, всерьез усомнившегося в целесообразности подобной акции («Руками самих венгров наведем порядок. Введем войска, попортим себе дело. Политические меры попробовать, а потом войска вводить», — так, в сжатой форме зафиксировала его выступление запись, выполнена зав. общим отделом ЦК В. Малиным[324]). Обычно на заседаниях Президиума ЦК КПСС решения (тем более столь ответственные) принимались единогласно или откладывались «на потом». Однако из-за упорства Микояна желаемое единогласие в вопросе о вводе войск в Будапешт так и не было достигнуто — случай редкий для кремлевского ареопага.
Приход советских танков в ночь на 24 октября лишь подлил масла в огонь, оскорбив национальные чувства многих тысяч венгров, вызвав всплеск патриотических настроений. Начиная с раннего утра 24 октября суть событий в Венгрии определял уже не стихийный выброс накопившейся за годы тирании энергии протеста против собственного коммунистического режима, а иной, внешний фактор — закономерное возмущение масс силовым вмешательством извне. Ширящееся восстание приняло отчетливо выраженную национальную окраску, охватив при этом всю страну. При помощи части полиции, перешедшей на сторону народа, толпа овладевает оружейными складами. Повсеместно формируются повстанческие отряды, возникают новые очаги сопротивления. Как в центре, так и на местах в считанные дни происходит распад действующих партийно-государственных структур, власть переходит к формировавшимся революционным комитетам, а на производстве — к рабочим советам, требовавшим немедленного вывода советских войск, роспуска сил госбезопасности, широкой политической демократизации. Вышел на поверхность и деклассированный, люмпенский элемент, но главную движущую силу составил не он, а молодежь рабоче-крестьянского происхождения, получившая прекрасную военную подготовку в обстановке антиюгославской истерии начала 1950-х годов (режим Ракоши, вкладывая большие средства в обучение венгерской молодёжи навыкам воинского дела, сам, по иронии судьбы, готовил себе могильщика). Большинство современников оценивало происходящее в категориях революции, проводя исторические параллели с другой венгерской национальной революцией — 1848–1849 гг. и выявляя преемственность. Это нашло выражение и в программных выступлениях разнородных политических движений, поднимавшихся снизу. Национально-освободительная риторика, требования защиты национального суверенитета сочетались в них с приверженностью социалистическим ценностям, призывы к возврату национализированной собственности прежним владельцам заняли на этом первом этапе совершенно маргинальное положение в программных требованиях восставших.
На том же заседании Президиум ЦК КПСС принял решение уже утром 24 октября командировать в Будапешт двух своих членов — А. И. Микояна и М. А. Суслова. Микоян в качестве первого зампреда Совета министров СССР курировал внешние экономические связи СССР, в том числе в рамках социалистического лагеря. Суслов был секретарем ЦК КПСС, отвечавшим за контакты с зарубежными компартиями. Оба они летом 1956 г. уже выезжали в Венгрию и лучше других членов Президиума ЦК ориентировались в текущих венгерских делах. Почти одновременно с посланцами партии, хотя и на другом самолете, вместе с группой сотрудников силовых ведомств в столицу Венгрии отбыл председатель КГБ И. А. Серов.
День начала восстания был ясным и солнечным, но к утру 24 октября погода несколько испортилась. Самолет с Микояном и Сусловым из-за тумана смог приземлиться только в 90 км от венгерской столицы. Оттуда они заехали в штаб Особого корпуса советских войск и связались по телефону с Герё. Лидер ВПТ не мог не признать, что приход советских войск отрицательно сказался на настроениях населения, в том числе и рабочего класса[325]. При въезде в город в сопровождении советских танков эмиссары КПСС стали непосредственными свидетелями вооруженных инцидентов. Примерно в 11. 30 генерал Лащенко дал своим подчиненным приказ вести огонь при нападении повстанцев. У Микояна и Суслова, наблюдавших за ситуацией из окон автомобиля, сложилось впечатление, что «больше стреляли наши, на одиночные выстрелы наши отвечали залпами»[326].
На беспрерывно заседавшем венгерском руководстве было принято решение поручить Имре Надю формирование нового правительства и кооптировать ряд его сторонников в высшие партийные органы. Это не было неожиданностью для Москвы. Поздно вечером 23 октября на заседании Президиума ЦК в полемике с В. М. Молотовым, полагавшим, что «руками Надя Венгрия расшатывается», А. И. Микоян сделал предположение, что «без Надя не овладеть движение, дешевле и нам». Его в известной мере поддержал Н. С. Хрущев: «Надя привлечь к политической деятельности» [327]. На Имре Наде в глазах советских лидеров продолжало лежать клеймо «правого уклониста». В то же время в Кремле, вероятно, осознали, венгерское партийное руководство явно испытывает дефицит народной поддержки, поэтому популярность И. Надя могла бы подействовать во благо партии. Оценив на месте ситуацию, Микоян и Суслов смогли убедиться в том, что из прежней правящей элиты, пожалуй, лишь И. Надь обладал еще некоторым кредитом доверия у многих тысяч людей, вышедших на улицы. Поэтому, желая воспрепятствовать оживлению более радикальных движений, они сочли в сложившихся условиях оправданной ставку руководства ВПТ на Имре Надя и выдвижение его на пост премьер-министра, что накануне даже поздно вечером еще отнюдь не входило в планы Хрущева. Узнав из телефонограммы Микояна и Суслова, что Надь «действует смело и решительно», Хрущев смирился с новым назначением[328]. Гере же, не сумевший обеспечить желаемую стабильность в Венгрии, напротив, не мог больше рассчитывать на поддержку советских лидеров. 25 октября с их ведома и согласия он был заменен Я. Кадаром на посту первого секретаря ЦР ВПТ.