Микоян немедленно столкнулся со всем набором трудностей: бесхозяйственность и безответственность, слабая дисциплина, пьянство и воровство исполнителей, недостаток техники, неудовлетворительная в целом материально-техническая база. И, наконец, бандитизм. Зерновые склады приходилось охранять силами частей особого назначения[99].
12 июля 1922 года в Тифлисе Ашхен родила первенца. Его назвали Степаном – в честь Степана Шаумяна, погибшего друга Анастаса. Из Тифлисского роддома Ашхен и новорожденного забрал Серго Орджоникидзе[100]. К тому времени Орджоникидзе и Микоян уже были друзьями.
А. И. Микоян, К. Е. Ворошилов и С. М. Киров среди руководства Горской республики во Владикавказе, 1922 год.
Библиотека Администрации Президента РФ
Степана Анастасовича Микояна ждала долгая удивительная жизнь – о ней рассказ впереди. Пока же счастливый отец выхлопотал себе шестидневный отпуск, съездил в Тифлис, повидал сына и жену, а потом успел побывать и дома, в Санаине, – он не был там четыре года. Навестил мать, не ожидавшую его появления.
Через год, осенью 1923-го, когда Микояну предоставили в Ростове квартиру в четыре комнаты, он перевез мать и младшего брата Артема. 18-летний Артем Микоян поступил в ФЗУ (фабрично-заводское училище) и затем пошел работать учеником токаря на завод.
Переезд семьи в Ростов свидетельствовал об уверенности Микояна в собственных силах. Он не мыслил себя без семьи и всегда имел две точки опоры – работу и семью. Забота о семье и любовь к семье сыграли важнейшую роль в судьбе Анастаса Микояна, позволили полностью раскрыть таланты и потенциал личности его сыновей и его младшего брата Артема Ивановича. Особенно это видно в сравнении с трагической историей семьи Иосифа Сталина.
По традиции в советской истории роль семейных отношений политических деятелей недооценивается. Принято считать, что политики и лидеры занимались политикой и лидерством, а жены и дети отодвигались на второй план. Мужья управляли страной, а жены занимались домом и детьми. Однако природа всегда берет свое. Мужского, да и женского, самоутверждения отменить невозможно.
В доме Микояна царил твердый, железный порядок. По своей природе Ашхен Лазаревна Туманян (Микоян) была щепетильным человеком и внимательно относилась к мелочам, хорошо понимая, что любая мелочь может быть истолкована сторонним наблюдателем не в пользу ее семьи. Ашхен помечала даже тряпки для вытирания пыли: «для мебели», «для книг»[101]. Такой подход к организации быта не мог не сказаться и на мышлении главы семьи: он всегда мог психологически опереться на жену. 18 июня 1924 года у Микоянов родился второй сын, Владимир.
Дома Анастас Микоян бывал мало, только ночевал, с головой погрузился в работу, занимаясь четырьмя главными проблемами: хлебом и урожаем; ликвидацией бандитизма; замирением казачества; установлением власти и государственности горских народов Кавказа.
Микоян добился строительства в Ростове завода по производству сельскохозяйственных агрегатов, для начала – жатвенных машин, «лобогреек». Впоследствии завод получил название «Ростсельмаш».
По инициативе Микояна столицей Кабардино-Балкарии было выбрано село Нальчик (ныне город). Балкарцы хотели видеть в таком качестве курортный Пятигорск, однако Микоян настоял на своем. Далее с подачи и одобрения Микояна ростовским казакам было разрешено носить кинжалы, казачью форму и кубанки. Однако в целом донское казачество не спешило принимать новую власть. По итогам Гражданской войны казаки считали себя «побежденными» и вынужденно «подчинившимися», настроены были выжидательно либо откровенно враждебно[102]. Наконец, работая в Ростове, Микоян понял, что диалог с наиболее воинственными горскими народами, такими как чеченцы и ингуши, нельзя вести только с позиции силы. С участием Микояна была образована автономная Чеченская область в составе Горской АССР.
Анастас Микоян с женой Ашхен и ее братом Гаем в Ростове-на-Дону в 1923 году
«Верхушка компартии, а также функционеры среднего звена придерживались, как правило, социально дифференцированной позиции, ориентировавшей ее приверженцев на союз с беднейшим и средним казачеством в сочетании с враждебностью к кулацко-зажиточным слоям казачьих сообществ. По этому поводу хорошо высказался А. И. Микоян, заявивший в ноябре 1925 г.: “Казак он или крестьянин, если он середняк, то он наш. Наша политика – классовая политика”».
Скорик А. П., Тикиджьян Р. Г. Донцы в 1920-х годах.
Очерки истории. Ростов-на-Дону: СКНЦ ВШ ЮФУ,
2010. С. 16.
В августе – сентябре 1925 года при активном участии Микояна была проведена сложная в военном и политическом отношении операция по разоружению чеченцев: одних только винтовок изъяли более 25 тысяч[103].
Наконец, Микоян пытался укрепить центральную власть, наладить коммуникации, связь, в том числе самыми современными способами, включая авиацию. Микоян не только не боялся технических новшеств – он тяготел к ним, любил современную технику, верно понимал значение технического прогресса.
А. И. Микоян и красные казаки в начале 20-х годов на Красной площади
1924 год
Ростов
Лето. Очень жарко. На летном поле ветер, запах клевера. В воздухе пыль. Возле самолета «Фоккер» (полутораплан D.XI.) прохаживается летчик-немец в кожаной куртке. Его уже предупредили, что прибудет сам Микоян, главный коммунист края. А край по размеру превышает всю Германию.
Компания «Люфтганза» летала в России уже два года. Основной маршрут международный – из Москвы в Берлин. Но несколько самолетов компания предоставила и для внутренних рейсов.
Летчик не говорил по-русски. К счастью, Микоян со времен учебы в Тифлисе помнил немецкий.
– Мне надо в Ставрополь, – сказал Микоян. – Ставрополь!
– Ставрополь! – летчик кивнул, достал карту.
Они разложили ее прямо на земле. Микоян показал пальцем. Летчик улыбнулся. Микоян видел, что он рад. Ему надоело на земле, он хотел в небо.
– Нужен костер! – объявил немец и на всякий случай показал жестами. – Костер! Огонь! Дым! Я увижу, куда пойдет дым! Rauch! Дым пойдет по ветру! А я сажусь против ветра! Понимаешь, Кamerad? Dem Wind entgegen! Дым туда, а я навстречу!
И летчик надул щеки, собственной ладонью изобразил самолет: против ветра!
– Да, – ответил Микоян. – Понимаю. Ich verstehe! Против ветра! Можешь не заниматься пантомимой!
Немец рассмеялся. Микоян ушел с поля на командный пункт аэродрома, оттуда соединился по телефону с бюро и потребовал от секретаря, чтобы тот позвонил в село Курсавка и передал распоряжение главы Юго-Восточного бюро на поле близ села разжечь костер. Потом Микоян ждал. Тем временем летчик запустил мотор «Фоккера». Из выхлопных патрубков рванул плотный сизый дым. Присутствующие на командном пункте смотрели на Микояна с уважением и страхом. Наконец, секретарь перезвонил: он связался с Курсавкой. Микоян перетянул ремень на кожаной куртке, вернулся к самолету, сообщил летчику по-немецки: «Костер будет!»[104]
Самолет взлетел. Микоян устроился на фанерном сиденье за спиной пилота. Он с утра ничего не ел, некогда было, но его все равно немного мутило.
Небо прозрачное, яркое солнце слепило глаза. Внизу, сколько хватало взгляда, бескрайние поля. Он вспомнил поля и огороды в своей родной горной Армении – крохотные клочки земли. Под посевы использовали любой ровный участок с плодородной почвой. А здесь земли – сколько хочешь. Щедрое солнце. Можно накормить всю страну, навсегда забыть о голоде и нищете.
Как это сделать? Во-первых, как можно скорее механизировать крестьянский труд. Во-вторых, ликвидировать ножницы цен. Новая экономическая политика сделала труд крестьянина невыгодным. Экономисты все подсчитали. В 1913 году за пуд пшеницы крестьянин мог купить примерно восемь аршин ситца, а в 1923-м – два аршина[105]. Как же теперь убедить крестьянина в правоте социализма?
Самолет Fokker D.XI
НЭП оживил экономику. Идея введения параллельного внутреннего денежного знака, «золотого червонца», оказалась удачной. Теперь доля червонцев в общем обращении занимала до 4/5. Кооператоры, получив дневную выручку в обычных «совзнаках», тут же меняли их на твердые червонцы и таким образом страховали себя от инфляции. Обменивали либо в банке, либо на черном рынке. Но это происходило только в городах. В сельской местности не было обмена, не было банков. Крестьянину платили совзнаками, а они стремительно обесценивались, счет шел на миллионы. Вдобавок крестьянин плохо считал: он был неграмотный. Неграмотность – повсеместный бич, еще одна огромная проблема. Неграмотны даже коммунисты. Неграмотны солдаты и сотрудники ЧК.
От тяжелых мыслей Микояна отвлекал рев мотора и небесная синева.
«Месячное жалованье рабочих и служащих стало тогда доходить до астрономических цифр в несколько миллионов рублей. Фабрично-заводской рабочий, например, получал в январе 1922 г. в среднем около 3,5 млн рублей.
В октябре 1922 г. Советское правительство приняло постановление о выпуске в обращение денежных знаков образца 1923 г. Согласно этому постановлению, подписанному Лениным, один рубль образца 1923 г. приравнивался к одному миллиону рублей изъятых из обращения образцов или к ста рублям образца 1922 г. (“реформа Сокольникова”).
1922 г. вообще стал первым годом после революции, когда не только были удовлетворены внутренние потребности в хлебе, но и начался экспорт его в значительных количествах. Э