1937 год. 15 сентября. Москва
Микоян ехал в Кремль со своей дачи. Обычно в это время дня он работал, но сегодня было не так. Четыре часа назад он прилетел из Семипалатинска. Там запускали новейший мясокомбинат, близнец Московского мясокомбината. Путь по воздуху из Казахстана до Москвы занял много часов с посадками и дозаправками. После перелета Микоян решил ненадолго заехать на дачу, отдохнуть и повидать семью. Он разговаривал с младшим сыном, восьмилетним Серго, только что пошедшим во второй класс средней школы, когда раздался звонок из секретариата Сталина.
Портрет Анастаса Микояна работы Мартироса Сарьяна
День был холодный, стекла машины заливал дождь. Шофер вынужденно снизил скорость, хотя обычно вжимал газ до полного – так ему приказывал сам Микоян.
Прошло 10 месяцев после его возвращения из Америки. И это были если не самые главные, то самые важные для него месяцы. Он должен был доказать, что не зря побывал за океаном, не зря потратил валюту, которая с таким трудом доставалась государству. Купленные у американцев заводы, производственные линии, промышленное оборудование нужно было перевозить морем в СССР, доставлять на места, монтировать, налаживать и запускать. Вместе с оборудованием прибыли американские инженеры: обучали советских. Но пока он носился из города в город на самолете и на поезде, лично проверяя каждый консервный завод, каждую мясобойню, в стране что-то стало меняться. Газеты все чаще пестрели заголовками о борьбе с врагами, вредителями, троцкистами, фашистами. В конце марта арестовали главу НКВД Генриха Ягоду, затем его жену. Арест Ягоды неприятно поразил Микояна. Если сам начальник НКВД оказался предателем, то сколько таких же предателей сидит на нижних этажах власти?
Публикация доклада А. И. Микояна, посвященного десятилетию смерти Ф. Э. Дзержинского. Библиотека Администрации Президента РФ/Фото А. Полосухиной
Исчезнувшего Ягоду сменил маленький человечек с узкими плечами, с улыбкой широкой, но неприятной, лягушачьей – Николай Ежов. А вместе с ним стал все чаще мелькать рядом со Сталиным еще один выдвиженец, круглолицый Георгий Маленков, заведующий Отделом руководящих органов ЦК, то есть главный кадровик партии. Про него говорили, что очень талантлив, что создал единую картотеку на два с лишним миллиона членов ВКП(б) и кандидатов. Теперь Сталин мог получить справку на любого человека буквально за считанные минуты. Где-то там, в этой колоссальной картотеке, лежало и личное дело на самого Микояна.
Что там, в этом деле? Он старался об этом не думать. У него не было секретов от партии. Охрана состояла из офицеров НКВД. Они докладывали наверх обо всем, что происходило с самим Микояном, с его женой, с его сыновьями, с гостями его дома. В телефонной трубке, когда он ее снимал, дома ли, на даче, в рабочем кабинете, раздавались лишние шумы, щелчки и шорох – верные признаки прослушки. Что он мог скрыть в таких условиях, когда весь как на ладони?
К. Е. Ворошилов, Н. И. Ежов и И. В. Сталин на строительстве канала Волга – Москва в 1937 году
В последние дни июля кремлевский курьер доставил в кабинет Микояна приказ главы НКВД Н. Ежова № 00447. Документ был совершенно секретный: нельзя разглашать, нельзя выносить из кабинета, нельзя делать выписки. Нельзя произносить вслух новую, ранее не слыханную формулировку, звучащую казенно, нейтрально, а по сути страшную: лимит по первой категории. Приказ объявлял о начале спецоперации по «репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»[171]. В тексте приказа помещалась единая сводная таблица. Все граждане, подлежащие репрессиям, делились на две категории. Первая категория – расстрел по решению «тройки», вторая категория – тюрьма или лагерь на срок от восьми до десяти лет. Для каждой республики, края и области устанавливался собственный лимит по первой категории и по второй. Для родной Микояну Армянской ССР по первой категории лимит назначили в 500 человек, по второй – тысячу. Для соседней Грузии гораздо больше. Первая категория – две тысячи, вторая – три тысячи. Для Московской области еще больше – пять тысяч и тридцать тысяч.
Непосредственные списки лиц по обеим категориям должны были разрабатывать местные органы НКВД. Увеличение лимитов допускалось по согласованию с Центральным аппаратом. Сколько всего предполагалось поставить к стенке по всей стране, Микоян не стал считать, но на глаз речь шла о многих десятках тысяч. Аккуратность таблицы указывала на участие Маленкова в ее составлении, но подробностей Микоян не знал, не мог знать: приказ не обсуждали, за него не голосовали. Членов Политбюро поставили перед фактом. Сталин сделал это, без сомнения, специально – давал понять, что любой член Политбюро сам мог в любой момент пойти по первой категории.
Особенно поразил Микояна пункт, предписывающий сохранять в тайне место и время исполнения приговора, то есть родственники расстрелянных не могли знать ни даты смерти, ни места захоронения. Родственников, кстати, надлежало отправлять в ссылки, но не всех, а только проживающих в крупных городах. Был указан и список таких городов. Точные сроки: начать 5 августа и закончить за четыре месяца.
Микоян достаточно давно работал на верхних этажах партийно-государственной системы и сразу увидел, что приказ, вроде бы подробный и внятный, открывает возможности для ошибок, перегибов, произвола и эксцессов исполнителей. Как можно казнить людей по плану, по разнарядке? Если на ту или иную республику спущен план в 500 человек, а настоящих врагов выявлено, например, всего 300 человек, то где взять недостающих? Выдумать? Фальсифицировать улики? А ведь система построена на жесткой дисциплине и точной отчетности. То есть если Москва приказала найти тысячу врагов, значит, надо разбиться в лепешку, но найти их и отчитаться. Если не выявишь нужного количества, сам пойдешь по первой категории. Самое трудное – не с кем обсудить. Даже с женой нельзя. Только с самим собой, в собственной голове.
Машина проехала Кутузовский проспект. Сквозь дождь Микоян видел витрины магазинов, яркие рекламные плакаты, призывающие покупать дальневосточных крабов, пельмени, шоколад, папиросы. Все эти плакаты он сам согласовывал, а многие и лично придумал. Эти плакаты обычно поднимали Микояну настроение, но сегодня было не так.
А. И. Микоян вместе с А. М. Горьким и членами политбюро приветствует участников парада физкультурников, 1936 год
Москва сильно изменилась в лучшую сторону. Недавно запустили метро. Реконструировали мосты и набережные, появилось газосветное освещение, и даже звезды над кремлевскими башнями оборудовали светящимися элементами. На фасадах домов висели огромные портреты улыбающихся молодых мужчин в кожаных шлемах: летчики Чкалов, Байдуков и Беляков. Совсем недавно, в июне, эти трое на уникальном самолете АНТ‐25 совершили первый в мире беспосадочный перелет из Москвы в Ванкувер через Северный полюс и прославились на весь мир. Успех был грандиозный и совершенно заслуженный. Советские парни, советский самолет, советский бензин, советская радиосвязь. У Микояна защемило сердце, ведь и его собственные сыновья мечтают стать летчиками – стены их комнат увешаны теми же портретами, вырезанными из газет.
Миллионы граждан страны, особенно молодежь, праздновали великую победу сталинской авиации, а в это время в тишине кабинетов уже была составлена подробная расстрельная таблица, исчадие палаческой бухгалтерии, о которой никто ничего не знал – и сыновья Микояна тоже не знали. «И не надо им знать, – подумал Микоян. – Придет время, сами разберутся».
Тогда же, в июле, донеслись до него слухи из Белоруссии. В конце июля – начале августа в Минске прошел пленум ЦК КП(б)Б. Работой пленума управлял Маленков, специально приехавший из Москвы. Был учинен настоящий разгром. Людей брали прямо в зале заседаний. Кто-то выбросился из окна на допросе, кто-то покончил с собой. Точной информацией Микоян не владел, но зато утвердился в своей догадке: чистки проводит не только НКВД, но и отдел руководящих органов ЦК. Не только Ежов, но и Маленков. В руках у Сталина теперь был не один карающий меч, а два. Ошибется Ежов – Маленков поправит. И наоборот. Оба «меча» молоды. Ежов на полгода старше Микояна, ему весной 1937-го исполнилось 42 года. Маленкову тем же летом – всего 36 лет. Активные, энергичные, инициативные работники.
Дождь усилился. Микоян увидел, как шофер вытащил из кармана пачку папирос и положил рядом с собой: хотел курить. Когда машина въедет в Кремль, народный комиссар выйдет и пошагает в кабинет Сталина, а его шофер с наслаждением закурит – ни в коем случае не в машине, чтобы табачный запах не раздражал товарища Микояна. Товарищ Микоян не курил; раньше баловался, потом бросил, жена настояла. Но зачем он бережет здоровье, если в любой момент может проследовать по первой категории? Место, время расстрела, где могила – все останется в тайне.
– Угостите папиросой, – попросил он шофера.
Тот состроил гримасу сожаления:
– Извините, Анастас Иванович, не могу. Ашхен Лазаревна просила, чтоб я вам табака не давал. Вам вредно.
– Хорошо, – сказал Микоян. – Раз так, тогда не надо.
Машина въехала в Кремль. Шофер выскочил первым, распахнул дверь машины, раскрыл над головой Микояна зонт. Анастас Микоян вошел в кабинет Сталина 15 сентября 1937 года около 19.00.
В начале века, когда Микоян только начинал свою революционную деятельность, его доверие к Сталину было велико. Микоян, считая себя большевиком-ленинцем, горячо поддерживал Сталина во всех внутрипартийных конфликтах, ведь и Сталин заявлял о полной приверженности ленинскому курсу. Микоян был обязан Сталину своим стремительным политическим и административным возвышением и видел, что Сталин ценит его и считает младшим товарищем. Вся политическая верхушка СССР отлично понимала, что Микоян, как и Орджоникидзе, – человек Сталина; разумеется, понимал это и сам Микоян. В те времена у него не было никаких оснований не доверять Сталину. Враги Сталина становились и врагами Микояна. А врагов объективно было достаточно. И дело не только в Троцком, высланном из Советской России.