Москва
15 сентября 1937 года, 19.00
Анастас Микоян вошел в кабинет Сталина в семь часов вечера. Здесь уже находились Молотов и Ежов. Микояна это не удивило. Насколько он знал, и тот и другой ходили к Сталину каждый день.
Этих двоих Сталин держал очень близко к себе, ближе, чем всех остальных, гораздо ближе, чем Микояна. Разговор ему сразу не понравился. Начал Ежов. Сделал длинный обстоятельный доклад, негромко, но очень четко, обращаясь исключительно к Сталину, а тот неторопливо прохаживался по кабинету за спинами сидящих и иногда задавал вопросы. Молотов молчал, слушал. Речь пошла о борьбе с врагами в Армении. Ежов, раскрыв папку и сверяясь с записями, подробно доложил, что НКВД Армении уже проработал и составил списки лиц, подлежащих репрессиям. Эти списки теперь нужно было утвердить[181]. НКВД Армении запросил лимиты еще в июле: по первой категории – 500 человек, по второй – 1000[182]. Далее Ежов процитировал письмо первого секретаря армянской КП(б) Аматуни. Тот сообщал, что в республике уже арестовано 1365 человек, из них дашнако-троцкистов – 900[183].
– То есть, – уточнил Сталин, – они там у себя уже арестовали почти полторы тысячи?
– Так точно, – ответил Ежов. – Но я думаю, врагов там гораздо больше. Я не доверяю их спискам, их надо проверять, пересматривать и дополнять. Для меня ясно, что наши товарищи в Армении вовсе не борются с врагами, они заняты своими делами, они сводят счеты между собой. Нам нужно чистить кадры, а они пишут друг на друга доносы. Есть вопиющие случаи. Предыдущий первый секретарь Агаси Ханджян то ли застрелился сам, то ли его застрелил товарищ Берия.
Сталин перебил:
– У Берии я сам спрошу. Продолжай.
Ежов выдернул из своей папки еще одну бумагу.
– Второй странный факт. Недавно в Ереване был арестован председатель Совнаркома республики Тер-Габриэлян. 21 августа во время допроса он выбросился из окна с четвертого этажа и погиб[184].
– Думаю, он не выбросился, – сказал Сталин. – Его выбросили. Слишком много знал.
Тут он впервые за все время разговора повернулся к Микояну.
– Ты знаком с этим Тер-Габриэляном?
– Да, – ответил Микоян. – Мы вместе работали в Баку. Он занимался нефтью.
– А Ханджян? – спросил Сталин. – Ты знал его?
– Знал. Вместе учились в Эчмиадзине.
Сталин остановился за спиной Микояна.
– Ты знал их много лет и не понял, что они враги?
– У меня, – сухо ответил Микоян, – таких сведений не было.
– Понимаю, – сказал Сталин. – С тобой давно все ясно. Тебя больше интересует мороженое, чем политика. Придется спрашивать у Молотова.
Молотов выпрямил спину. Сталин продолжал ходить взад и вперед.
– Вот у нас, – произнес он с расстановкой, – есть ближайший сосед, Турция. И есть армянские дашнаки, которые турок ненавидят и мешают нам работать. Если мы, допустим, проведем решительную акцию, выявим всех активных дашнаков и уничтожим их, показательно разгромим, например расстреляем тысячу человек или две тысячи, это укрепит наши отношения с Турцией?
– Вполне возможно, – ответил Молотов. – Но самый лучший шаг к укреплению отношений – это ваша личная встреча с Мустафой Кемалем Ататюрком. Турки давно просят об этой встрече. Подавить армянских националистов не так важно. Главное – личный контакт с Кемалем. Встреча руководителей СССР и Турции переведет наши отношения на новый уровень. Пока что мы даем им больше, чем получаем. Мы продаем им оружие, у нас стажируются их офицеры. А что мы имеем взамен? Они нас унизили в Монтре на глазах всего мира. Нужна личная встреча, откровенно побеседовать надо.
– В твоей рекомендации, – сказал Сталин, – есть слабое место. Ты мне советуешь встретиться с Ататюрком, а сам его никогда в глаза не видел. Может быть, сначала нужно тебе с ним встретиться?
Молотов развел руками.
– Он не хочет говорить со мной, он хочет со Сталиным.
Сталин долго молчал.
– Политбюро, – сказал он, – сделает выводы из нашего разговора. А теперь тебя, товарищ Молотов, я не задерживаю. Товарища Ежова тоже.
Он еще не закончил фразу, как Молотов и Ежов поспешили встать – давно уже научились с полуслова улавливать волю вождя.
– А с Микояном, – добавил Сталин, – нам еще надо поговорить.
– Товарищ Сталин, – деликатно произнес Ежов, показывая папку, – здесь материалы по Армении. Мне их оставить?
– Не надо, – ответил Сталин.
Молотов и Ежов направились к двери, Молотов пропустил Ежова вперед.
Микоян никогда не боялся Ежова, сталкивался с ним редко и только в официальной обстановке. Но когда Ежов ушел, атмосфера в кабинете изменилась, как будто сам воздух стал чище. Даже Сталин теперь вел себя немного иначе, перестал поглаживать левую, больную руку, отодвинул стул и сел напротив Микояна. Тот вдруг увидел, что вождь сильно сдал, усы пожелтели, морщины прорезали лицо. «Через три месяца ему будет 58 лет», – подумал Микоян.
– Анастас, – сказал Сталин. – Ты поедешь в Армению и проведешь там работу по очистке партии от врагов.
Микоян не поверил своим ушам.
– Я?
– Да, – ответил Сталин.
Микоян проглотил комок в горле.
– Это невозможно, – хрипло произнес он. – Я много лет не был в Армении. Я не знаю, что там происходит. Я не участвую в деятельности их компартии. Я некомпетентен в этом вопросе!
– Знаю, – ответил Сталин. – Там будут компетентные товарищи, кроме тебя. Они проведут основную работу. Но тебе там тоже нужно быть и выступить от имени Центрального комитета.
Микоян встал.
– Прошу тебя, не делай этого! То, что я армянин, не дает мне никаких преимуществ и не накладывает никаких обязательств!
– Не проси, – сухо ответил Сталин. – Есть решение Политбюро о твоем направлении в Ереван. А самое главное, работа по выявлению врагов уже проведена, списки составлены, лимиты согласованы.
Микоян продолжал стоять и лихорадочно в голове подбирал нужные слова, но не находил. Просить, умолять, возражать – все было бессмысленно.
– Сядь, – велел Сталин. – И не сверкай так глазами, Анастас. Ты не можешь уклониться от выполнения решения Политбюро. Если мы не будем соблюдать партийную дисциплину, все рухнет. Если мы не будем бить врагов, все рухнет еще быстрее.
Сталин помедлил – и вдруг встал тоже.
– И я, – сказал он, повышая голос, сверля Микояна взглядом, – такой же, как и ты! Я тоже подчиняюсь дисциплине! Все, что я делаю, соответствует ленинским принципам! Я ничего сам не придумал! Может, напомнить тебе декрет Ленина «Социалистическое отечество в опасности»? Помнишь пункт номер восемь, последний?
Микоян молчал.
– Я ученик Ленина, – нервно продолжал Сталин, – и его декреты помню дословно!
И он процитировал, подняв указательный палец: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы и германские шпионы расстреливаются на месте преступления!»
– Это Ленин написал! Сядь, последний раз прошу.
Микоян медленно сел, перед глазами прыгали искры. «Сделаю, как Серго, – подумал он. – Пуля в сердце – вот единственный выход. Или не выход? Если я уйду, останется Ашхен, останутся сыновья. Что будет с ними? Кто их защитит? Сталин не просто убирает врагов, он уничтожает их семьи. Он и мою семью уничтожит! А если так, то зачем все это было? Зачем я стал большевиком, зачем строил новый мир, зачем родил пятерых детей? Нет, самоубийство не выход. Когда застрелилась его Надя, это ничего не изменило, только ожесточило Сталина. Если убью себя, не смогу спасти никого, и тех, кого люблю, тоже. А я ведь живу ради них». Он поднял глаза. Сталин смотрел на него и как будто понимал, угадывал, читал его мысли, смотрел так, словно Микоян произносил все вслух.
– Успокоился? – спросил Сталин.
– Нет, – ответил Микоян.
– Это я тебя испытывал, – с легкой ухмылкой сказал Сталин. – Ты же знаешь, что я не требовал от тебя всегда участвовать в таких делах, я знаю, что это не твое. В общем, не нервничай.
Микоян попробовал последовать совету, но не вышло.
– Твоя настоящая миссия, – продолжил Сталин, глядя Микояну в глаза, – заключается совсем в другом. Ты приедешь в Армению, но не будешь работать на пленуме. Никому ничего не сообщая, ты секретно поедешь дальше, в Турцию. У тебя будет коридор на границе в районе Армавира. И с нашей, и с той стороны все готово, и тебя ждут. Ты неофициально, секретно встретишься с Кемалем Ататюрком.
Искры перестали мелькать перед глазами Микояна.
– Я выбрал тебя, – продолжал Сталин, – потому что ты с ним уже знаком и лучше всех ведешь сложные переговоры. А в этот раз они действительно будут сложными.
– Я видел Ататюрка 12 лет назад, – возразил Микоян[185].
– Да, – сказал Сталин. – Но Ататюрк тебя вспомнит. Он тебя ждет и будет готов говорить, если не пропил мозги. Хотя мне докладывают, что пропил. В прошлом году ночью он вломился в наше посольство. Ты тогда был в Америке и всей картины не знаешь. Ататюрк приехал пьяный – с девками, с оркестром. Орал на нашего посла Карахана. Почему, видите ли, Сталин его лично не поздравил с годовщиной независимости Турции? Почему Сталин не хочет встречаться и дружить? Я такой же, как Сталин! Он вождь, и я вождь! Почему мы общаемся через посредников? Я, говорит, друг Сталина, а Сталин не хочет со мной разговаривать![186]
– Значит, – сказал Микоян, – ты хочешь с ним встретиться?
– Пока нет, – ответил Сталин. – Чтобы я с ним встретился, он для начала должен протрезветь и перестать выпячивать грудь. Во-вторых, он должен вспомнить, сколько денег мы ему дали и какую помощь оказали.