– Я готов, – ответил Надь, сохраняя самообладание. – Я слушаю, товарищи.
Суслов явно не верил в покорность венгерского лидера. Он нахмурился.
– Первым делом вы должны мобилизовать партию, собрать вокруг себя верных людей и направить их на улицы, чтобы они успокоили толпу.
– Мы дадим вам хороший аргумент, – добавил Микоян. – Очень сильный аргумент. Мы готовы убрать войска из городов. Когда танки исчезнут с улиц Будапешта, это подействует. Первый шаг к примирению сделаем мы. Дальше то же самое должны сделать ваши противники. Далее мы поддержим вас и ваше правительство. Мы знаем, что вы имеете авторитет у рядовых граждан, и нас это устраивает. Мы не собираемся подставлять наших солдат под пули. Венгры должны разобраться сами![379] Мы гарантируем вам полную поддержку от лица Центрального комитета.
Надь развел руками.
– Успокоить толпу не удается. Большинство населения Будапешта поддерживает мятежников. Особенно молодежь. Мне трудно с ними спорить. Они требуют свободы и демократии.
Суслов презрительно усмехнулся и посмотрел на Серова. Тот сидел с каменным лицом.
– Демократия – это хорошо, – негромко сказал Суслов. – Только ведь и Гитлер пришел к власти по воле большинства демократическим путем.
Надь сильно побледнел.
– Нацистов в Венгрии поддерживало меньшинство!
Микоян кивнул.
– Конечно, меньшинство. Но вы бы сказали вашей молодежи, что Венгрия во время войны была на стороне фашистов и направила на Восточный фронт своих солдат. Конечно, многих заставили, призвали против их воли, но факт остается фактом. Да, это меньшинство, никто не спорит. И когда в Венгрии принимали антиеврейские законы, когда в Будапеште устроили гетто, это тоже сделало меньшинство. А большинство просто промолчало. И когда в 1944 году нацисты отправили в лагеря смерти венгерских евреев, эту акцию, конечно же, тоже поддержало меньшинство. Но где же было большинство? Вам ли не знать, что опасность представляет не активное меньшинство, а именно молчаливое большинство? Когда адмирал Хорти принимал от Гитлера подарки, его, наверное, тоже поддерживало меньшинство? И сейчас, когда этот Хорти умудрился уйти от возмездия и сбежал в Португалию, его тоже меньшинство поддерживает. Тут я с вами согласен.
Микоян в упор посмотрел на Надя.
– Мы интернационалисты, товарищ Надь. Мы вообще не делим людей на венгров, поляков и русских. Я, к примеру, армянин. У нас в СССР национальный вопрос либо решен, либо успешно решается, это и есть настоящая демократия.
– Да, – сказал Суслов. – А буржуазная демократия всегда чревата появлением таких, как Гитлер. Шовинизм, национализм, манипулирование людьми, игра на инстинктах, обязательное привлечение молодежи. А молодым только дай повод, чтоб ввязаться в драку!
– Я вынужден возразить, – ответил Надь. – Между СССР и Венгрией есть огромная разница. Венгрия – маленькая страна. Чтобы выжить, мы должны маневрировать и принимать непростые политические решения. Сто лет назад мы входили в большую империю, а теперь предоставлены сами себе. Вам легко выживать, нам трудно.
– Так дружите с нами! – воскликнул Микоян. – Мы контролируем полмира! Мы можем всю вашу молодежь вывезти в СССР и обучить бесплатно любой профессии. Наше образование одно из лучших в мире. Вот так вы должны сказать вашей молодежи. Ну и напоследок можно еще напомнить самым юным вашим борцам за свободу, что при освобождении Венгрии от фашистов Советская армия потеряла 140 тысяч солдат.
Микоян продолжал смотреть на Надя, тот молчал.
– Теперь, – произнес Микоян, – присутствующий здесь товарищ Серов хотел бы вам сказать буквально несколько слов.
Серов кашлянул и просверлил Надя взглядом.
– Как офицер, выполняющий приказы, – сказал он глуховатым голосом, – я воздержусь от высказывания собственного мнения. Однако по приказу руководства СССР я уполномочен заявить Имре Надю следующее. В архивах советского Комитета госбезопасности имеются документы, доказывающие вашу причастность к преступной деятельности Ежова, к необоснованным репрессиям и расстрелам венгерских коммунистов-эмигрантов, проживавших в Москве в 1937–1938 годах. Согласно этим документам, ваша агентурная кличка была Володя. Так я и буду вас впредь называть[380].
Горящая техника на улицах Будапешта в 1956 году.
Фото FORTEPAN / Berkó Pál
Надь выпрямился, руки задрожали.
– Копии этих документов, товарищ Володя, – продолжал Серов, чеканя каждое слово, – находятся в моем распоряжении и уже переведены на венгерский язык. Когда мне отдадут такой приказ, я передам эти документы во все венгерские газеты. На этом, товарищ Володя, ваша политическая карьера будет окончена. Молите бога, чтобы вас не повесили на столбе, как ваши друзья вешают венгерских коммунистов. Это все.
Серов встал, с шумом отодвинув стул, и вышел. Шокированный Надь молчал, молчали и Микоян с Сусловым, давая возможность венгру прийти в себя.
Нет, Микоян не жалел Надя. В политике нет места жалости. Несмотря на давнее имперское прошлое, Венгрия была небогатой, однако благополучной страной с отлично развитым сельским хозяйством, обеспечивала себя продовольствием и активно его экспортировала. Реформы, инициированные в Кремле и направленные на создание в Венгрии машиностроительной промышленности, были бессмысленны. Проведение в Венгрии индустриализации по советскому сталинскому образцу, слепое следование догме о пролетариате как о главной движущей силе истории грозило катастрофой. В глубине души Микоян склонялся к обратному – к реформе советского сельского хозяйства, к широкому развитию кооперации, к материальной заинтересованности сельского труженика. Это и только это могло решить продовольственную проблему, поднять уровень жизни советских людей. Поддержав Имре Надя в июле 1956 года, Микоян смотрел вперед, рассчитывая, что опыт венгров и югославов можно будет так или иначе использовать в СССР, что успехи соседей в сельском хозяйстве станут одним из аргументов для инициации перемен в аграрном секторе СССР.
Микоян вздохнул:
– Теперь, когда нас стало меньше, когда мы обменялись первыми мнениями, перейдем к конкретным вопросам.
Надь смотрел мимо него, но Микоян видел – он успокоился и ловит каждое слово.
– Вчера вы выступили по радио и заявили, что будете требовать от СССР немедленного вывода всех войск с территории Венгрии. Зачем вы это сделали? Зачем вы обманули свой народ? Вы же понимаете, что это абсолютно невозможно.
– Почему? – спросил Надь.
– Потому что, как только отсюда уйдет Советская армия, сюда войдет американская[381].
– Таково главное требование мятежников, – ответил Надь. – Они прекратят вооруженное сопротивление только в одном случае: если ваши войска покинут нашу страну.
Микоян, как профессионал, инстинктивно чувствующий, как вести сложный разговор, улыбнулся, чтобы немного разрядить ситуацию.
– Расскажу вам такую историю. Не далее как несколько дней назад я разговаривал с нашим польским коллегой, товарищем Гомулкой. Он меня спросил примерно то же самое. Зачем в Польше столько советских войск? А я его спросил в ответ: а сколько? Он назвал цифру. А я ему в ответ назвал настоящую цифру, реальную. И товарищ Гомулка очень сильно удивился, потому что советских войск в Польше оказалось в пять раз меньше, чем он представлял. В Польше наши войска стоят, чтобы охранять коммуникации, обеспечивающие нашу группировку в ГДР. А в Венгрии наши войска стоят по той же причине, по какой они стоят в Восточной Германии: для обеспечения безопасности дальних рубежей Советского Союза. И чтобы вы понимали серьезность ситуации, я вам скажу, что в Москве многие мои товарищи склоняются к силовому решению проблемы. Хотя лично я резко против применения оружия[382].
– Мой народ это оценит, – сказал Надь.
Микоян усмехнулся.
– Надеюсь, – сказал он. – И наконец, последнее. Я вам тут напоминал о том, что Венгрия воевала против СССР на стороне Гитлера. Но представьте себе, наши советские солдаты, те, что служат сейчас, этого не знают![383] Им об этом не рассказывали. Мы эту тему официально не поднимали ради укрепления советско-венгерской дружбы. Но если Советская армия войдет в Венгрию, мы доведем до наших военнослужащих этот печальный исторический факт, и их отношение к венгерскому народу сильно изменится. Учтите это, товарищ Надь.
Вечером в посольстве СССР все трое позволили себе выпить. Четвертым за столом сидел Андропов, но при нем помалкивали – он был самым младшим по должности. Понимая это, Андропов быстро доел и ушел, сославшись на дела. После его ухода уже не стеснялись в выражениях, и даже Суслов, обычно очень осторожный, «застегнутый на все пуговицы», горячился и тряс длинным полусогнутым указательным пальцем.
– Партия мелких хозяев! – повторял он, морщась от отвращения. – Это же надо так назвать политическую организацию! Партия мелких хозяев! Да мы потратили десятилетия, чтобы искоренить мелкого хозяина, прижать его к ногтю! Ленин про мелкого хозяйчика тома написал! Как про главного врага! А эти партию так назвали!
– Возможно, – возразил Микоян, – на их языке это звучит не так отвратительно. Но в общем ты прав, конечно.
– Да они просто не читали Ленина! – воскликнул Суслов. – Мелкий хозяин ничего не читает, кроме газет!
– Анастас Иванович, – угрюмо произнес Серов, выпивший больше других. – Мы с вами не друзья, я знаю. Вы были против выселения чеченцев, калмыков и крымских татар. Я тогда представил своих людей к наградам, а вы возмущались[384]. Теперь смотрите. В этой Венгрии полмиллиона евреев отправили в печки. Не переселили, а уничтожили. А вы теперь с ними миндальничаете. Они жалуются, что их госбезопасность собрала материалы на миллион человек. А сколько из них поддерживали Хорти? А сколько участвовало в решении «еврейского вопроса», сколько воевало против нас под Сталинградом? Да тут каждого третьего надо сажать на 25 лет! Короче говоря, товарищи, я жду только приказа. За две недели порядок наведу.