Суслов осторожно улыбнулся.
– Нельзя недооценивать врага, товарищ Серов.
– Нет, конечно, – ответил Серов. – Но так же опасно и переоценивать. Я просто арестую лидеров вооруженных группировок. Действовать нужно решительно и беспринципно, потому что они сами абсолютно беспринципные люди. Их лидер оппозиции полковник Малетер воевал против нас на стороне Германии, потом был взят в плен, перешел на сторону СССР, дослужился до высокого чина, но теперь снова поменял убеждения и воюет против нас. Другой лидер мятежников, Бела Кирай, также воевал на стороне Германии и получал от немцев железные кресты за храбрость, но после войны умудрился вступить в рабочую партию и дослужился до генерала, пока не загремел в тюрьму за шпионаж. Это либо хитрые лгуны, либо флюгеры, перевертыши, и я не намерен с ними церемониться.
– Видите ли, – возразил Микоян, – они примерно то же самое думают про нас. За нашей спиной они говорят: вот, пока Сталин был жив, Хрущев и Микоян его превозносили, а критиковать начали, только когда он умер. Меня даже Хо Ши Мин об этом спрашивал.
– И что вы ответили? – спросил Суслов.
– Ответил то же, что и всем, – правду. Лично я не проявлял инициативы в массовых репрессиях и занимался в правительстве страны совсем другими вопросами, хотя все члены сталинского политбюро были обязаны подписывать расстрельные списки, чтобы хоть зачастую и формально, но разделить ответственность. А если я задавал вопросы по поводу арестованных, которых я знал лично, Сталин показывал мне официальные собственноручные их признания. Информацию о масштабах репрессий мне не докладывали, она была секретной. Хо Ши Мина мой ответ устроил.
– А вас самого? – вдруг спросил Серов и посмотрел на Микояна в упор, словно допрашивая.
– Это хороший вопрос, – Микоян ответил таким же прямым взглядом. – И вот мой ответ. Во-первых, надо понимать, что в начале советской власти было действительно очень много шпионажа и вредительства и бороться с этим было объективно необходимо для выживания страны. А потом постепенно это привело к увеличению масштабов репрессий, приобрело болезненно-маниакальный характер. Сталин видел врагов повсюду, даже в ближайших соратниках. Если бы кто-нибудь возразил или поставил под сомнение его решения, то был бы расстрелян вместе с семьей. В последние годы его жизни и я был близок к этой участи. Но помимо страшных репрессий очень серьезная ошибка Сталина – это неудачная аграрная политика. Часто люди шли на преступления от отчаяния, с голодухи. Если бы мы накормили народ, лагеря стояли бы полупустые. И венгры это хорошо понимают, потому что воевали против нас, сидели у нас в плену и своими глазами видели наше сельское хозяйство.
А. И. Микоян на рабочем месте
Суслов ощетинился, покачал головой.
– Рискованно высказываетесь, Анастас Иванович. Идеологически неверно.
Микоян разозлился. Вряд ли Суслов имел право учить его идеологии.
– А мне плевать, – произнес Микоян. – Я прошел и войны на передовой, и тюрьмы, и все, что вам даже не снилось. Напугать меня трудно, – он улыбнулся. – Но судьба дала второй шанс, и было это 5 марта 1953 года. И этот шанс я использую для исправления ошибок – и своих, и наших общих. Если начнем убивать тут, в Венгрии, весь мир скажет: они осудили Сталина, а сами ничем не лучше! Так что, Михаил Андреевич, с венграми надо договариваться, а не стрелять в них. Я думаю, мы заставим их сформировать временное коалиционное правительство, Директорию, скажем, человек шесть; возьмем туда двоих или даже троих оппозиционеров, и так понемногу успокоим всех[385].
1956 год. 30 октября
Москва
29 октября 1956 года военные соединения Израиля, Великобритании и Франции начали боевые действия против Египта в районе Суэцкого канала. Разразился Суэцкий кризис.
30 октября «Правда» опубликовала декларацию советского правительства об основах развития и дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими странами. В документе было заявлено, что «трудящиеся Венгрии справедливо ставят вопрос о необходимости устранения серьезных недостатков в области экономического строительства» и что советское правительство готово вывести советские воинские части из Будапешта. Так вроде бы был дан сигнал к мирному урегулированию венгерского кризиса. В тот же день поздним вечером Хрущев позвонил Жукову.
– А приезжай-ка в гости ко мне, Георгий Константинович. Ненадолго. У тебя ведь юбилей на носу – 60 лет, большое дело. Обсудим, так сказать, праздничные мероприятия. Отдохнем от текущих дел, может, и по рюмке выпьем.
Около 23:00 Жуков прибыл в квартиру Хрущева в доме на Ленинских горах. Нина Петровна еще не спала, обрадовалась, они обнялись. Хрущев вышел из кабинета одетый по-домашнему, осунувшийся, усталый. Молча махнул рукой, предлагая зайти. Плотно закрыл дверь.
– На юбилей я тебя представлю к четвертой звезде героя, – сказал он, медленно усевшись в кресло. – Но разговор не про это будет.
– Я догадался, – ответил Жуков.
– По суэцким событиям новости есть?
– Война там, – ответил Жуков. – У Насера дела плохи. Израильтяне сбили самолет с офицерами генерального штаба Египта. Теперь их армия без командования.
Хрущев невесело ухмыльнулся.
– Стоит нам вмешиваться? – спросил он.
– Военными средствами – нет. Только политическими.
Хрущев подался вперед.
– А в Венгрии тоже политическими? Ты ведь был против того, чтобы двинуть армию31–1.
Жуков кивнул.
– Да, был против. У венгров есть своя армия, и неплохая. Но их армия обгадилась в самый нужный момент.
Жуков грубо выругался и замолчал.
– Продолжай, Георгий Константинович, – попросил Хрущев. – Решение принимать будем мы с тобой, а не Каганович и не Ворошилов. «Сталинские соколы», мать их. Ты у нас главный по военной стратегии, и твое слово самое важное – и по венгерским делам, и по суэцким тоже. Говори все прямо, и решим сейчас.
– В Венгрию будем заходить, – сказал Жуков. – Отправим спецназ, Маргелова с его десантниками. Двинем новые танки. То, что англичане и французы полезли в Египет, – это они нам, считайте, подарок сделали. Они продемонстрировали, что на Венгрию им наплевать. А вот нам с вами не наплевать. У меня же целый отдел в разведке читает западные газеты. Думаете, весь мир обсуждает Венгрию? Нет, все про канал говорят. Кому нужна Венгрия? Никто про нее не помнит ни черта. А вот Суэцкий канал – это бизнес, торговый путь, это деньги, биржевые котировки и прочее. Мы помогаем Египту – это хорошо. Там население 25 миллионов, и оно быстро увеличивается. Через 20 лет это будет самая сильная страна в Северной Африке. Но, как я уже говорил, Венгрия нам важнее.
– А в чем военная важность? – спросил Хрущев. – Шуму от этих венгров много, а толку мало. Сам сказал, их армия – дерьмо.
– Я вам скажу, Никита Сергеевич, в чем важность. В будущей войне главный театр действий будет в Европе. Это мое глубокое убеждение и основа нашей военной доктрины31–2. Нам нельзя отдавать ни Венгрию, ни тем более Польшу и Восточную Германию. Там мы должны стоять по принципу «ни шагу назад».
– То есть ты готов к большой войне?
– Большой войны не будет, – твердо сказал Жуков. – Можешь не сомневаться31–3. Никто к ней не готов. Сейчас все только перевооружаются, и мы тоже. Если зайдем в Венгрию, мятежникам никто помогать не будет. Немцы точно не полезут, не дураки, и у них память хорошая. У англичан и французов лучшие силы сейчас в Египте. Американцы уже сообщили, что сохранят нейтралитет. Мое мнение, Никита Сергеевич, такое: надо собирать президиум завтра же и решить это дело.
Хрущев подумал, погладил ладонью бритый затылок.
– Завтра не хочу, – ответил он. – Дождемся Микояна, он как раз завтра вылетает из Будапешта.
– Не надо ждать Микояна, Никита Сергеевич, – сказал Жуков.
Хрущев нахмурился.
– Почему?
– Потому что ты его слушаешь, – сухо ответил Жуков. – Он тебя отговорит. Ты уж извини мою прямоту. Микоян отговорил тебя заходить в Польшу, точно так же он отговорит тебя заходить в Венгрию. Он найдет слова, он сто аргументов приведет. Ты сам не заметишь, как он всех на свою сторону перетянет. Он хороший дипломат, но время дипломатии кончилось, и вторжение в Египет это доказало.
Хрущев тяжело вздохнул.
– Ты возможные потери считал?
– Считал. Мы потеряем убитыми до тысячи человек, венгры – от двух до четырех тысяч.
Хрущев кивнул.
– Терпимо, – сказал он. – Ну, добре, Георгий Константинович, добре. Военную доктрину мы с тобой еще обсудим. Но ты прав, если англичане, французы и Израиль поперли на Египет, они нам руки развязали. Если они могут туда зайти для защиты своих интересов, значит, и мы зайдем в Венгрию с такими же целями[386]. Завтра собираем президиум и голосуем.
В тот же день, 30 октября 1956 года, Микоян и Суслов направили в ЦК КПСС шифротелеграмму с отчетом о событиях в Будапеште. Третий, последний пункт телеграммы гласил: «Вчера ночью по поручению Надя Имре был вызван Андропов, и его спросили, верно ли, что продолжают идти из СССР в Венгрию новые советские воинские части, если да, то с какой целью. Мы об этом не договаривались.
Наше мнение по этому вопросу: подозреваем, что это может быть поворотным пунктом в изменении политики Венгрии в Совете безопасности.
Мы предполагаем сегодня заявить Имре Надю, что войска шли до сегодняшнего дня согласно договоренности, что уже больше никаких войск пока не предполагается вводить в расчете на то, что правительство справится с обстановкой в Венгрии.
Предлагаем дать указание министру обороны прекратить засылку войск в Венгрию, продолжая сосредоточение их на советской территории».
РГАНИ. 3. 64. 485. 24. 1.
31 октября 1956 года Имре Надь еще раз выступил по радио, заявил о выходе Венгрии из Варшавского договора, о том, что обратился за помощью к странам Запада, а вооруженные столкновения охарактеризовал как «революцию».