Кастро стал говорить медленнее, давая возможность успевать переводчику.
– Нас интересует следующее. Есть ли в посланиях Хрущева к Кеннеди что-то, чего мы не знаем? У нас есть сведения, что существовал некий секретный документ или часть документа, о котором нас не поставили в известность.
Микоян развел руками.
– Это легко проверить. Все копии переписки у нас с собой.
Он оглянулся на помощника Чистова, тот немедленно открыл портфель и достал папку с бумагами. Они тут же проверили документы. К неудовольствию Микояна, действительно существовало короткое письмо Кеннеди от 25 октября в ответ на послание Хрущева 23 октября (оба – секретные). Однако текст послания не содержал ничего принципиально важного для кубинцев: Кеннеди упрекал Хрущева в обмане, в том, что СССР поставил ядерное оружие на Кубу скрытно[422].
– Что касается открытого письма Хрущева от 28 октября, – продолжал Микоян, – здесь сыграл роль фактор времени. Счет шел на часы. Мы решили предотвратить американскую интервенцию, связав руки Кеннеди перед мировым общественным мнением. На обмен шифровками времени уже не было[423]. Считаете ли вы, что мы поступили верно?
– Нет, – резко ответил Че Гевара. – Мы направляли вам свое письмо. Интервенция была маловероятна. Скорее всего, они ударили бы с воздуха по позициям ваших ракет.
– Сейчас это не столь важно, – сказал Кастро. – Подробный анализ ситуации еще предстоит сделать. Сейчас, дон Анастас, прошу вас учесть вот что. Когда мы согласились на установку ракет, мы делали это не только в интересах Кубы, но и в интересах всего социалистического мира. Что теперь скажут в странах социализма, узнав, что вы убираете ракеты?
– Нет! – перебил Че. – Не только ракеты! Американцы требуют убрать и бомбардировщики. И торпедные катера. Далее для контроля за вывозом они требуют пропустить на нашу территорию своих инспекторов. Нет, так не пойдет!
Фидель кивнул.
– Иными словами, они хотят, чтобы мы сняли перед ними штаны и показали, что наши задницы действительно голые.
Микоян развел руками:
– С точки зрения дипломатии требование об инспекции естественное.
– А мы, – сказал Че, – не будем разговаривать языком дипломатии. Нет и нет. Мы будем разговаривать языком революции.
Когда Че говорил, Микоян почувствовал боль в сердце – как будто что-то очень плохое или уже произошло, или скоро произойдет. «Надо бы выпить воды, – подумал он. – Но если стану сейчас пить, кубинцы решат, что занервничал». Он кивнул Че Геваре. Чтобы успокоить его, решил пошутить.
– Ты знаешь, почему тебя зовут Че? Потому что ты всегда говоришь «нет», а «нет» по-армянски звучит как «че».
Все улыбнулись. Микоян положил ладонь на стол, переглянулся с Алексеевым: у того глаза за стеклами очков блестели.
– К сожалению, – сказал он, – американцы настаивают на инспекции, а мы не можем ждать. Пока ваши порты блокированы, наши суда стоят в открытом море, и, кстати, на этих судах – грузы для Кубы. Мы несем огромные убытки[424]. Необходимо вырабатывать компромиссный вариант.
– Очень сожалею, – ответил Кастро. – Но мы никаких инспекций не потерпим. Хватит с нас унижений. Такова наша позиция, мы хотим, чтобы команданте Хрущев ее учел. В противном случае, – Фидель посмотрел Микояну в глаза, – мы будем считать, что Советский Союз свободен от обязательств по отношению к Кубе.
У Микояна перехватило дыхание.
– Жаль это слышать, – сказал он[425].
Фидель уперся сильными руками в подлокотники кресла, резко встал.
– Вам нужно отдохнуть, дон Анастас. Мы продолжим разговор завтра в более широком составе.
Слово «маньяна» (завтра) Микоян понял без перевода. Ему всегда нравилось, как оно звучит. Маньяна – один из главных принципов жизни латиноамериканца. Никакое решение не принимается сразу, с ходу. Предложи местному что угодно – он кивнет и согласится: да, конечно! Только не сейчас. Маньяна.
Микоян и остальные тоже поднялись с мест. Теперь Фидель смотрел печально, глаза-угли потухли.
– Я клянусь вам, друг, – сказал ему Микоян, – я не улечу в Москву, пока мы не договоримся.
Микоян и сопровождающие вернулись в особняк – место жительства советской делегации на весь период пребывания в гостях у Кастро. Здесь пахло старым деревом и едой: для московских гостей приготовили ужин.
Когда Микоян вошел в столовую, все поднялись со своих мест. Он сел, и тогда сели остальные. Официант в белой куртке поставил перед ним тарелку. В ушах гудело: слишком много времени провел в самолете. Есть не хотелось. Микоян попросил кофе.
Сидевшие за столом молча жевали. Лампы под потолком светили вполнакала и иногда мигали: в Гаване были перебои с электричеством. Роман Кармен, сидевший у края стола, опустив голову, возился с киноаппаратом, лежавшим у него на коленях. Если бы Микоян разрешил, Кармен тут же пустил бы свою технику в ход, запечатлел для истории унылую трапезу советской делегации, приехавшей спасать мир.
Но Микояну было не до съемок. Он вдруг подумал, что надо было привезти сюда, на Кубу, учебный фильм о ядерной бомбардировке и показать кубинскому руководству. Раньше ему не приходило в голову, что Фидель при всей своей образованности, при всем уме и широте взглядов просто не знает, что такое ядерный удар. Ему негде было получить такую информацию. Фидель не имеет представления, что такое лучевая болезнь, ядерная зима и радиоактивные осадки. Для него атомная бомба просто оружие большой мощности, аргумент в противостоянии сверхдержав. Фидель не до конца осознает, какая ответственность ложится на тех, кто имеет бомбу.
– Надо будет это все ему объяснить, – подумал Микоян.
Через полчаса они уединились с Алексеевым.
Александр Иванович Алексеев, посол СССР на Кубе и резидент советской разведки, улыбчивый, в больших очках в роговой оправе, держался бодро.
– Это он уже успокоился, – сказал Алексеев. – Позавчера он был в бешенстве. Он был весь красный, руками размахивал. Понимаете, Анастас Иванович, тут дело не в политике. Фидель оскорблен, что называется, по-человечески. С его точки зрения, мы совершили предательство. Мы его обидели, его требования – это просто выброс эмоций.
– Отчасти он прав. К сожалению, вся политика – это эмоции, – сказал Микоян. – Давайте подумаем, как поведут себя наши кубинские товарищи в самом худшем случае?
– Во-первых, блокируют вывоз ракет, – сразу ответил Алексеев. – Наши выходят из гарнизонов по ночам по заранее согласованным маршрутам, кубинцы обеспечивают следование колонн через посты до портов и далее – погрузку на суда. Без согласования любую колонну остановят на первом же посту. Пока ракеты на их территории, они хозяева положения. Во-вторых, они начнут сбивать американские самолеты. Собьют один – это повод для скандала, собьют три или четыре – уже война. Фидель еще не отдал приказ открыть огонь на поражение, но может это сделать в любой момент.
Американский патрульный самолет Lockheed P-2 Neptune над советским транспортным кораблем, перевозившим на Кубу разобранные бомбардировщики Ил-28, декабрь 1962 года.
Фото U.S. Navy
– Да, все так, – сказал Микоян. – Но худшего мы не имеем права допустить. Или, – он усмехнулся, – домой уже не поедем.
Алексеев остался серьезен.
– Об этом даже думать не могу, – сухо ответил он.
– Тогда давайте работать, Александр Иванович, – сказал Микоян.
Он продиктовал Алексееву сообщение в Москву, и Алексеев уехал в посольство на своей машине.
Пока охранник Крюков распаковывал чемоданы и раскладывал вещи, Микоян снова принял душ и выпил еще одну чашку кофе. Спать он пока не собирался.
Командующий Группой советских войск генерал Исса Плиев находился на Кубе в секретной командировке под фамилией Павлов. В тот же вечер, 2 ноября, Микоян передал помощнику распоряжение вызвать Плиева[426]. Микоян планировал выступить перед всем командным составом сорокатысячной группировки Советской армии, но сегодня было необходимо обсудить первостепенные задачи, а кроме того, задать неприятные для Плиева вопросы; с них Микоян и начал.
Они говорили без посторонних в саду на лужайке. Им вынесли из особняка два плетеных стула, но Микоян, несмотря на усталость, оставался на ногах. Стоял, разумеется, и Плиев.
– Товарищ Плиев. Как вы могли отдать приказ сбить американский самолет?
Генерал Плиев, седоусый, загорелый, в рубашке с короткими рукавами без знаков отличия, заметно побледнел.
– Анастас Иванович… Он нарушил границу. А мы здесь для того, чтобы защищать Кубу!
Утром в «черную субботу», 27 октября, советские ПВО сбили американский самолет-разведчик U‐2. Пилот погиб. Американское командование расценило это как агрессию и шаг к войне. В этот же день американские корабли обнаружили недалеко от Кубы советскую подводную лодку Б‐59. Обстановка на море вокруг острова была нервной, американский флот блокировал морские пути, ни одно судно не входило в порты Кубы, ни одно не выходило.
Кубинская экономика остановилась: никто теперь не покупал кубинский сахар, никто не приезжал тратить доллары в кубинских казино. На острове кончилось топливо, бензин был только у военных, и скоро должны были остановиться электростанции, работавшие на мазуте.
Экипаж советской лодки принял близкие разрывы учебных бомб за начало настоящей боевой атаки, и капитан корабля Валентин Савицкий отдал приказ к ответному залпу. В распоряжении капитана находилась атомная торпеда с зарядом в 15 килотонн. Взрыв такой торпеды был примерно равен взрыву в Хиросиме. Он уничтожил бы и эсминцы врага, и авианосец «Энтерпрайз».