И когда Ашхен все-таки вошла и села рядом, он не удивился и не испугался. Она ведь всегда была рядом и даже после смерти помогала ему, когда успокаивал Фиделя, когда договаривался с Кеннеди. Вот и теперь явилась, чтобы если не помочь, то хотя бы облегчить тяжесть раздумий.
– Я сплю, – сказал он. – Это все не по-настоящему.
Л. И. Брежнев награждает А. И. Микояна орденом
– Неважно, – ответила Ашхен. – Ты ведь хотел со мной поговорить. Давай поговорим.
– Они жестко убрали Хрущева, – объявил Анастас. – У меня были какие-то надежды, но я думал об этих людях лучше. Хрущев даже заплакал на заседании, так они его унижали.
Ашхен печально улыбнулась.
– А разве они давали тебе повод думать о них хорошо?
– Ну, допустим, Суслова я неплохо знаю, вместе работали. Но ты права – они не давали мне такого повода. Я пытался хоть как-то отбить Никиту, но они и на меня поднялись.
– Ты защищал Хрущева?
– А как иначе?
– Но ведь он никогда не был твоим другом.
– Да, конечно, он не был мне другом, но он был мой единомышленник и никогда меня не предавал. И при всех своих недостатках, которых хватало с перебором, он был талантливым человеком, и мы вместе сделали большое дело. В политике иногда это важнее дружбы. Когда мы проводили двадцатый съезд, мы были в меньшинстве. Я и Никита. Мы были союзниками, мы хотели одного и того же – исправить ошибки Сталина и свои собственные. Рассказать правду, спасти невиновных, развернуть страну к лучшему. И у нас почти получилось.
– Почему почти? Уже все получилось. Весь мир теперь знает правду.
Микоян горько усмехнулся.
– Нет. Чтобы исправить все ошибки, чтобы обнародовать всю правду, нужны десятилетия упорной работы, нужно вовлечь в дело миллионы людей. Но нам такого шанса не дали. Теперь, когда Хрущева нет, они все свернут. Суслов, Брежнев, Андропов, Подгорный, Шелепин – эти ребята похоронят все наши усилия. Конечно, они не будут заново ставить памятники Сталину, но и критиковать его не будут тоже. Скорее всего, просто сделают вид, что не было никакого культа личности и репрессий не было. В учебниках истории про Сталина оставят три строчки. А они сделают свой культ, – Анастас Иванович улыбнулся, – правда, личности там не будет.
Ашхен печально покачала головой.
– В любом случае, если ты защитил Никиту, ты сделал правильно.
– Мне было жизненно важно, чтобы Никита остался, – ответил Микоян. – Пусть и не первым секретарем, пусть с понижением, но чтобы сохранил хоть часть влияния. Нам с ним нужно было еще хотя бы пять лет. Тогда бы мы вернули многое, чего лишились при Сталине. Прежде всего – открытую дискуссию в партии и полную реабилитацию всех репрессированных. Но нынешним, тем, кто теперь получил власть, им этого не нужно. Никто из них на пленуме про Сталина не сказал ни слова.
– Но тогда, – сказала Ашхен, – получается, что ты их всех восстановил против себя. Ты дал им понять, что не хочешь с ними работать.
– Ты права, – ответил Микоян, – ты опять права. Я бы хотел и дальше работать, ведь многое не сделано. Но с ними это невозможно. Я знаю им цену. И они знают, что я знаю. Почти все они – выдвиженцы Хрущева, то есть они предали того, кто их вытащил. Классический случай, в стиле Шекспира. Теперь, когда они его предали, они начнут предавать друг друга, пока не останется один-двое. Может, это будет Подгорный, а может, Брежнев.
Ашхен улыбнулась.
– Ну, раз они для тебя не представляют интереса, тогда и мне про них знать не надо, – она обняла его. – Мы были вместе в самые трудные дни. Когда тебе снова станет трудно, я опять приду. А пока прощай и береги наших внуков.
Он проснулся и обнаружил, что сидит в кресле с пустым бокалом любимого грузинского вина в руке. В сердце, в голове, как в бокале, тоже было пусто, но он знал, что это ненадолго. Он поспит до утра, а завтра снова возьмется за дело.
Позже Микоян звонил Хрущеву, всеми забытому, и поздравлял с наступлением нового, 1965 года. После смерти Хрущева Микоян был единственным из членов высшего руководства страны, приславшим на похороны именной венок «Никите Сергеевичу Хрущеву от Анастаса Ивановича Микояна»[468].
Формально Микоян после смещения Хрущева с 15 июля 1964 года по 9 декабря 1965 года был первым человеком в стране, председателем Президиума Верховного Совета СССР.
25 ноября 1965 года Микоян отпраздновал свое 70-летие. 4 декабря он направил в президиум ЦК прошение об отставке, однако оставался членом президиума Верховного Совета СССР до 1974 года. За всю историю страны Микоян оказался единственным руководителем высшего уровня, ушедшим на покой по своей инициативе.
Фрагмент рабочей протокольной записи пленума ЦК КПСС 13–14 октября 1964 г.
АП РФ. Ф. 3. Оп. 67. Пакет 223. Черные чернила. Автограф.
Опубликовано: Никита Хрущев. 1964: Стенограммы пленума ЦК КПСС и другие документы. М.: МФД: Материк, 2007. С. 217–226.
т. Шелепин. Т. Микоян ведет себя неправильно, послушать его.
т. Микоян. Т. Суслов прав – прямо говорит, – решение съездов правильно.
Стабильный состав Президиума – может управлять страной.
Во внешней политике – вначале Хрущев мало владел внешней политикой, [затем] быстро овладел.
Суэц – не были в состоянии войны, [но] риск был.
Берлинский вопрос – я выступал против.
В общем правильно.
Кубинский кризис – спорил.
Подводный флот послать – сама идея на грани авантюры 51.
О Синьцзяне – опасные высказывания 52.
Блестящие беседы с иностранцами.
Вспыльчивость, раздражительность – правильно.
Игнатов подзуживает.
Нет мстительности.
(Я называл т. Косыгина в Председатели [СМ СССР]).
Идет на смелое выдвижение людей.
Кадры неплохие.
Окружение – отделить тт. Малина и Шуйского.
Личные письма – не согласен.
Подсовывали цифры, Старовский путает 53.
Не надо Хрущеву все брать на себя.
По поводу обкомов – сначала я возражал.
Неправильное отсечь.
Т. Хрущева разгрузить, должен оставаться у руководства партии 54.
Глава 16. 1963–1964. Театр на Таганке
1964 год
Москва
На одном из спектаклей Театра на Таганке весной 1964 года в антракте Микоян заметил среди зрителей знакомую фигуру. Это был поэт Евгений Евтушенко, худой, изящный, в превосходном костюме. Евтушенко тоже увидел Микояна. Анастас Иванович попросил охранника пропустить знаменитого поэта.
– Рад вас видеть, Женя, – сказал Микоян.
Евтушенко произнес дежурные фразы, поинтересовался здоровьем и самочувствием, а затем, дерзко улыбаясь, поинтересовался, может ли он задать рискованный вопрос.
– Любой, – ответил Микоян и пошутил: – Не связанный с разглашением гостайны.
– Скульптор Эрнст Неизвестный, – Евтушенко продолжал улыбаться, удерживаясь в шутливом тоне, – рассказал мне недавно… Помните декабрь 62-го, встречу с деятелями культуры на Ленинских горах? Товарищ Хрущев накричал на Эрнста Неизвестного. Причем это было уже во второй раз. Сначала он накричал на него в Манеже, на выставке, а потом – на официальной встрече. Товарищ Хрущев сказал: «За то, что вы делаете, у нас сажают на десять лет!»[469] Я тогда возражал Хрущеву, помните?
– Помню, Женя, – ответил Микоян, – вы и Андрей Вознесенский тогда доказали свою отвагу.
– После этого в перерыве, – продолжал Евтушенко, – все обходили Эрнста Неизвестного стороной как чумного. А сам он уже готовился как минимум уезжать в ссылку. К нему подошли только вы, Анастас Иванович. Подошли и тихо ему сказали: «Не волнуйтесь, товарищ Неизвестный, дураков у нас везде хватает, и в политбюро тоже». Скажите, это правда?
Микояну нравился Евтушенко. Нравились его стихи, его смелость, нравилась даже катившаяся за ним слава скандалиста, нахала и баловня судьбы, исключенного из школы и Литературного института, но при этом умудрившегося стать самым молодым 20-летним членом Союза писателей СССР. Евтушенко был совсем не похож на литераторов сталинских времен, всегда напряженных, всегда бледных, как бы застывших от вечного страха ошибиться, потерять работу, оказаться в лагере или у расстрельной стенки. Евтушенко олицетворял новое поколение, свободное, рвущееся в будущее. Собственно, ради таких, как Евтушенко, талантливых, бесстрашных, раскованных, и была начата десталинизация. Более того, молодой и не ведающий страха поэт стал верным союзником Хрущева и Микояна в деле разоблачения культа личности.
Эрнст Неизвестный, Никита Хрущев и Анастас Микоян на выставке «ХХХ лет МОСХ» в Манеже в Москве в 1962 году
Осенью 1962 года один из помощников Хрущева показал первому секретарю машинописную копию стихотворения Евтушенко «Наследники Сталина», созданного еще в 1957 году и с того времени распространявшегося в самиздате, – Хрущев лично распорядился опубликовать стихотворение. 21 октября 1962 года, в канун Карибского кризиса, «Наследники Сталина» были опубликованы в «Правде»[470]. С этой публикации начался период, который историки позднее назовут «хрущевской оттепелью». Если доклад Хрущева на ХХ съезде распространялся только среди членов коммунистической партии, то широкая и публичная критика сталинизма началась много позже, осенью 1962 года, именно с появления стихотворения Евтушенко в главной газете СССР. Спустя три недели, 18 ноября 1962 года, журнал «Новый мир» напечатал еще одно знаковое произведение – повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича».
К тому времени Евгений Евтушенко уже был знаменит, несколько раз начиная с 1961 года посещал Кубу, собирал там материал для произведений, посвященных кубинской революции, позже выпустил поэму в прозе «Я – Куба». Эта поэма легла в основу сценария одноименного фильма М. Калатозова. Это не могло пройти мимо внимания Микояна, имеющего непосредственное отношение к созданию социалистической Кубы, и с осени 1962 года у него сложились товарищеские отношения с молодым поэтом