Сейчас Микоян положил руку на плечо Евтушенко и наклонился ближе.
– Во-первых, Женя, – ответил Микоян, – то, что я сказал товарищу Неизвестному, останется между ним и мной. Во-вторых, я употребил не слово «дураки», а другое, более точное, – Микоян улыбнулся и добавил: – В-третьих, мне кажется, вам нужно меньше интересоваться внутренними отношениями в политбюро, вы же не политик.
Евтушенко гордо вздернул острый подбородок.
– Я больше чем политик, я – поэт! – и тоже улыбнулся. – И потом, как же нам, поэтам, не интересоваться делами политбюро, если оттуда в нашу сторону идет такая жесткая критика? Мы все тогда были в ужасе!
– Знаете, Женя, – сказал Микоян, – эта жесткая критика, как ни парадоксально, на самом деле может иметь положительный эффект. Товарищи из политбюро, – Микоян решил аккуратно избегать упоминания фамилии Хрущева, – понимают, что где-то допустили некоторый перегиб. Больше вам скажу, товарищи из политбюро сожалеют о допущенной грубости в адрес деятелей культуры, и, я думаю, дело дойдет до того, что обиженным товарищам будут принесены извинения в той или иной форме. Если бы ваша работа, ваши стихи, книги писателей, картины художников не интересовали политбюро, никто бы вас не критиковал. Но политбюро все постепенно начинает понимать. Перемены в стране люди запомнят не по протоколам заседаний, а по стихам, песням, по картинам, по книгам. Протоколы останутся в архивах, а стихи и песни будут на устах у миллионов. Вот почему мы уделяем такое внимание работе деятелей культуры.
Евтушенко поправил галстук.
– Вы, Анастас Иванович, говорите «мы», – произнес он. – Но ведь я понимаю, эти «мы» все разные. Кроме того, – вдруг добавил Евтушенко, – Сталин тоже уделял внимание культуре. При нем уничтожили больше поэтов и писателей, чем за всю предыдущую историю России.
Анастас Микоян и Евгений Евтушенко в Центральном Доме литераторов в Москве в январе 1969 года
– Сталина больше нет, – ответил Микоян. – И он, надеюсь, никогда не вернется. При моей жизни точно, это я гарантирую. Но и вы, Женя, со своей стороны должны гарантировать, что никто из вас не будет писать хвалебные оды, фабриковать лживые фильмы, славить палачей, как это было совсем недавно. Тогда и при вашей жизни его не будет.
Евтушенко посерьезнел.
– Я такого гарантировать не могу, – сказал он. – Лизоблюды, приспособленцы, подхалимы найдутся всегда. Именно на них и опирается любая диктатура.
– Вот и клеймите их, – посоветовал Микоян. – Критикуйте подхалимов и приспособленцев. Критикуйте и наследников Сталина! Вы это умеете. Будьте на нашей стороне, помогайте исправлять ошибки и создавать новое общество. И тогда ни один член политбюро никогда вас не оскорбит, а если и осмелится, то это будет не в его пользу. Вы правильно делаете, что задаете острые вопросы.
Книга Евгения Евтушенко «Шестидесантники» с дарственной надписью автора Стасу Намину
Поэту явно понравилась похвала.
– Даю слово, Анастас Иванович, я бы никогда не полез к вам с острыми вопросами, если бы находил ответы у нашего литературного начальства и если бы не чувствовал, что именно вам их можно задавать. Но начальство в лучшем случае молчит, отмахивается. В худшем – травит и уничтожает, как это было с Пастернаком, Шостаковичем и многими другими. Тот случай с Пастернаком был вопиющим и многих напугал. Многие перестали верить власти, многие решили, что начинается возврат к прежним порядкам.
– Женя, – сказал Микоян. – Я, как и вы, считаю позором травлю Пастернака[472]. И вдобавок – политической ошибкой: мы дали козырь в руки нашим врагам. Но сейчас это все в прошлом. Что будет дальше, я не знаю. Наше с вами дело – продолжать начатое. Я уже говорил другим товарищам, повторю и для вас. Чтобы полностью изжить последствия провалов, допущенных при Сталине, нам нужно еще минимум лет пять, а лучше десять. Инерция велика, люди привыкли бояться, помалкивать и терпеть. Наша с вами задача – дать им свободу и убрать страх. Мы постараемся это сделать с политической стороны, а вы – со стороны искусства.
Ю. А. Гагарин, А. И. Микоян, Ф. Г. Козлов и Л. И. Брежнев на авиационном празднике на Тушинском аэродроме в начале 60-х гг.
Воспоминания Надежды Якуниной,
переводчика и преподавателя английского языка
«В конце 50-х – первой половине 60-х двое сыновей Анастаса Ивановича, Алексей и Вано, с семьями жили вместе с ним в одном из правительственных домов на Воробьевых горах. Дом был большой, двухэтажный, с полукруглой аркой над воротами. В таком же особняке рядом жила семья Хрущева. Эти дома были построены после ХХ съезда партии, когда было принято решение, что члены политбюро не будут жить в Кремле, как это было при Сталине. У Алеши с Нами было двое детей – Стасик и Ниночка, у Вани с Зиной тоже двое – Ольга и младший Анастас. Кроме них, с Анастасом Ивановичем жили две дочки его младшего сына Серго – Света и Карина. Их мама умерла от лейкемии, а сам Серго со старшим сыном Володей жил отдельно, но часто наведывался.
Анастас Микоян знакомит Фиделя Кастро с внуками. Представляет дочь Нами Нину, Стас в пилотке. 1963 год
Анастас Иванович любил всех внуков, но отношение к Стасику было особенным: “Я ничего не имею против моих русских невесток, хорошие женщины. Это выбор моих сыновей, но только один мой внук настоящий армянин!” Он гордился тем, что в Стасе течет “чистая” армянская кровь. Он в него интуитивно верил и уделял много внимания его воспитанию. Каждый год восьмого ноября дед устраивал праздничный обед в день рождения Стасика. За длинным нарядным столом собирались гости и вся детвора.
В апреле 1962 года в соседнем особняке после полета в космос жил Юрий Гагарин. Стас был очень впечатлен полетом и, узнав, что космонавт находится рядом, перелез через забор, чтобы его поприветствовать и передать ему сделанный своими руками подарок – склеенную из фольги ракету. Стаса хватились, искали и, когда узнали, что произошло, возмутились таким самовольством. А вердикт Анастаса Ивановича удивил всех: “Это не проступок, а поступок. И достойный!”
Рауль Кастро играет в бильярд с А. И. Микояном, Г. Л. Туманяном и Ар. И. Микояном. Библиотека Администрации Президента РФ
Стас не терпел никакого давления, любил свободу. Все делал молча и без лишних слов. В раннем детстве его первым учителем музыки был друг Нами Арно Бабаджанян, затем Нами решила сделать занятия более регулярными, и для занятий музыкой была приглашена крутая пианистка, но что-то у них не срослось. Однажды она приехала на урок, а Стас мгновенно исчез. Начался переполох. Его искали все домашние, бегая по дому, а охрана – по территории. Через полчаса пианистка уехала. Нами надо было ехать на работу, и мне доверили найти Стаса и побыть с ним. Вхожу в пустую комнату, где стоит рояль, а он вылезает из-под него со словами: “Надо соображать, где прятаться. Она за роялем сидела, а вы все по дому бегали”. Потом за ужином я рассказала Анастасу Ивановичу эту историю, и он, улыбнувшись, сказал: “Мозги работают, я бы, наверное, тоже так сделал, если бы не хотел, чтоб меня нашли”.
Стасик очень тянулся к деду. Когда Анастас Иванович вечером появлялся дома, мальчик всегда сидел где-то рядом. И за столом, даже когда взрослые беседовали о политике или о музыке, искусстве, сидел тихо, внимательно слушая. Ему все было интересно. А дед, конечно, это видел, но как будто не замечал его, только временами посматривал: неужели ему не скучно?
Анастас Микоян и Эрнест Хемингуэй на Кубе в 1960 году
А когда Анастасу Ивановичу удавалось выбраться на концерт или в театр, в мастерскую художников или скульпторов, он часто брал мальчика с собой. Несомненно, у Стаса должна была сохраниться какая-то особая душевная связь с дедом.
Анастас Иванович очень следил за занятиями Стаса английским языком. В то время это не было так популярно, как сейчас. Нами нашла учительницу, но надо было очень стараться, чтобы мальчику было интересно, – его трудно было заставить делать то, что ему не нравится. Я это знаю лично, так как я и была той учительницей, которая много лет почти ежедневно проводила с ним занятия английским. Я тогда только окончила институт… Постепенно Нами начала ко мне относиться почти как к члену семьи, и в результате мы подружились. Я, даже когда уже перестала заниматься со Стасом, принимала участие в его жизни, в его учебе в Суворовском училище, в его поступлении в Иняз и переводе в МГУ. Участвовала во всех его увлечениях – от собирания марок и кактусов до рок-музыки. Когда Стас записывал свою первую пластинку на фирме “Мелодия” со своей группой “Цветы”, он держал это в секрете, хотел сделать сюрприз семье. И тем более никому не рассказывал, что фамилия его на пластинке будет другой – Намин, в честь его мамы Нами. Первым делом он привез пластинку на дачу и показал деду. Анастас Иванович спросил: “А почему фамилия другая? Ты что, стесняешься своей фамилии?” На что Стас ответил: “Ну, ты представляешь, если будет группа Анастаса Микояна? Это же почти группировка!” Анастас Иванович весело рассмеялся, послушал две песни и сказал, что получилось красиво и романтично.
Анастас Микоян и Джерри Ли Льюис на встрече в Голливуде
Ко мне Анастас Иванович относился по-дружески, с доверием. Я сопровождала детей на театральные спектакли и цирковые представления, часто оставалась на обед или ужин за большим семейным столом. Узнав, что я дружу с прогрессивной театральной молодежью, Анастас Иванович заинтересовался этим, и мы стали часто вместе ходить на самые шумные премьеры.
Как-то Нами пришла с работы – она тогда работала в редакции журнала “Советская музыка” – и сказала, что ее попросили написать статью о спектакле по пьесе Брехта “Добрый человек из Сезуана”. За ужином, который обычно на даче у Анастаса Ивановича проходил за большим столом независимо от того, были гости или нет, Нами рассказывала об этом новаторском экспериментальном спектакле. “Давайте сходим на этот спектакль все вместе”, – предложил Анастас Иванович.