Она просто молча смотрит. Ждёт, пока переварю. А я не то чтобы шокирован, сколько по нутру расползлась горечь и тоска. Как-то много за один вечер я узнал граней Диляры.
— Но почему ты не рассказала об этом родителям сразу?
— Сейчас, — взяла она паузу, — возьмите это.
Мне на ладонь легла маленькая коробочка с картой памяти внутри.
— Что там?
— Слова словами, но что бы ключик в ваших руках стал по-настоящему золотым, нужны доказательства.
— Они тут? — на всякий случай переспросил я.
— Да.
— И всё же, тебя возбуждает что ли это? Ну, что я теперь знаю и потенциально могу разрушить тебе жизнь.
Она немного помолчала.
— Если назвать это — ваша власть надо мной, то я действительно испытываю некоторую дрожь. Меня пьянит мысль о передаче вам всей полноты власти. И я не буду говорить: «Вот такая я! Примите меня, какая есть». Знаю, что моя психика деформирована, кто-то даже скажет, что по мне плачет психушка. Хотите — уничтожьте меня, Александр. Просто, пока у меня нет больше тайн, но я хотела бы их иметь, чтобы тоже рассказать.
— А ты понимаешь, что сделав это, словно бы вытолкнула меня из самолёта с парашютом? Назад мне уже не запрыгнуть. Я не могу забыть о всей этой… ситуации.
— Да, Александр. Я понимаю. И я сделала это специально.
Диля сунула руку в карман на кофте и извлекла чёрный цилиндр. Длинной сантиметров пятнадцать. Когда она сняла с одного края крышку, я понял зачем с другого ребристость. Это миниатюрный нож.
— Пожалуйста, — протянула она его.
— И зачем? — со сталью в голосе спросил я, не шевелясь.
— Это ручная работа одного очень именитого мастера. Говорят, что остроты и крепости стали хватит нашинковать пальцы на обоих руках и даже после этого он идеально разрежет бумагу. Если ненавидите меня теперь и злы, то воспользуйтесь им.
— Ну ты и дурочка, конечно, — покачал я головой и забрал обе части изделия.
В свете фонаря рассмотрел, что сделано действительно мастерски. Тёмно-красная стабилизированная древесина, углубления под пальцы с рифлением, чтобы не соскользнули и тонкое, идеальной формы лезвие. Я достал из рюкзака помидорку и попробовал надрезать шкурку — поразительная острота.
— Поди, сидишь и мечтаешь, чтобы тебя так? — покосился я с улыбкой.
— Ну что вы, — рассмеялась она, — боли я боюсь так же, как и все. Просто я понимаю, что действительно вовлекла вас в не самое приятное дело.
— Некоторая его часть была крайне приятной, — нервно рассмеялся я и вернул Диле нож, уже протёртый и в ножнах.
— Я рада, что так.
— В общем слушай, что скажу, моя новоявленная эм-м… даже не знаю как сказать. Теперь уже действительно ничего не вернуть, так что ладно. Тайну я твою сохраню, а чтобы дрожь таки пробегала по жилкам, знай, что если вдруг буду не в духе, то воспользуюсь компроматом. Ты теперь у меня на крючке, в моей полной власти. Довольно приятное обладание, кстати.
— Вас поняла, Господин, — смиренно опустила она голову.
— А теперь спать пошли, вон уже половины нет. Спят по своим палаткам.
— Александр! — взяла за руку Диля. Лицо полнится эмоциями. — Позвольте мне прийти к вам ночью?
— Нет, конечно, — гневно посмотрел я. — Об этом тут же узнают.
— Не узнают! — жарко зашептала она. — Мы с Катей в одной палатке, я сплю сбоку от неё. Дождусь пока все заснут и тихо выберусь. С Катей уже договорилась — она не сдаст. Сказала ей, что пойду с парнем целоваться-обжиматься. С Димой.
— Хреновый выбор, однако, — ухмыльнулся я.
— Знаю. Так можно?
— Хорошо.
Лагерь я начал будить в восемь. Вернее, дал распоряжение Грише и Лине, что встали со мной около семи. Диля же растворилась в сумраке рассвета около пяти, обжигая меня всю ночь. Не все любят тяжесть мужских рук, да и тела, когда во сне навалишься, но некоторые женщины спать без такого не могут. Диляра, видимо, из таких. После того, как кончилась пылкая часть нашей совместной ночёвки, она свернулась рядом горячим угольком и я всячески обнимал-прижимал её остаток ночи.
Было место и казусу — когда лагерь уже затих и Диля пришла, ко мне прибежала Аня и едва не истеря сообщила, что в палатке некое ужасное насекомое. Мы уже начали ласки к этому моменту, мало того, что пришлось прекратить, а Диле притвориться кучей одежды, так мне еще и естество прятать пришлось, что никак не желало сбавлять в напряжении. Выкинув пробравшуюся двухвостку, вернулся в ждущие объятья восточного суккуба.
Примерно к девяти лагерь раскачался и мы сели завтракать. Приятно видеть изменившиеся лица ребят. Как ни посмотри, а туризм меняет людей.
Лучше такие вещи под ночь идут, чтобы запомнились крепче, но поучительные истории из ряда «охранительных», я начал рассказывать сейчас. Важно дать юным туристам ориентиры, чтобы хотя бы знали, делая подлость и свинство, что это подлость и свинство.
Речь пошла о показательном случае, произошедшем с очень большой туристической группой. Маршрут пролегал в мягком климатическом регионе страны. Человек было около пятидесяти, группой руководило два опытных туриста: мужчина и женщина. Обстоятельства сложились критически — в середине похода группу накрыл циклон. Температура грозила опуститься ниже нуля, чего в летнее время быть никак не могло. Вкупе со штормовым ветром, с неба сыпалась ледяная сечка. Перед руководителями встала задача, что делать: разбивать лагерь в лесу ниже или попытаться дойти до лесничества, где есть дом и люди — этот вариант предложила женщина. Меньшая часть последовала за ней, а большая осталась с более авторитетным мужчиной-руководителем. Более того, в группе остающихся были бывшие военные, отслужившие в воздушно-десантных войсках. Крепкие и уверенные ребята. Они-то и стали камнем преткновения.
В лесу был разведён костёр, к которому вэ-дэ-вэшники не подпускали никого. Так же они отобрали еду у других членов группы и всё съели. На их глазах умерли от мороза и потери сил около тридцати человек, включая руководителя. Над выжившими был суд и мразей оправдали, списав на состояние аффекта.
А вот группа другого руководителя смогла дойти до хижины без единой потери. Жаль только, что сама туристка потеряла глаза из-за посёкшего их льда.
Мои ребята застыли в молчании. Признаться, всех их я оцениваю именно так — кто как поведёт себя в подобной ситуации. И для некоторых итог печальный.
Фрагмент 22
Сразу после завтрака начали сборы. Вещей разбросано море, мелочей и того больше, кажется, что не может эта уйма поместится в рюкзаки, но спустя час ничего почти не осталось, а ещё через половину мы вышли.
Путь назад более долгий. Нужно сделать крюк до старого деревянного моста, что находится ещё выше по течению Пронной.
Дошли ходко. Я первым проверил переправу — с каждым годом всё же дряхлеет. Пройдясь туда-сюда выбил пару совсем исхудавших досок. Лучше видеть дырку и перешагнуть, чем провалиться. Мосту нужен ремонт, попробую выбить это у Эконома.
К обеду мы оказались в лагере. Меня встретила улыбчивая Кошка и получила тёплых поздравлений с днём рождения. Ещё раз уточнила, приду ли вечером.
Вот только к завтрашнему событию у них со Звонарём и Мышью ещё ничего не готово. Но ладно Мыша — она всегда нетороплива, но эти-то двое?! Оказалось, что у нашего горе-гомосека случилась большая неприятность — его бросил и обманул любовник. С короткого пояснения Кошки выходит, что Звонарь теперь в глубокой депрессии, работать не может, а нам ещё устраивать смене день прощания. Перед тем, как идти кушать, я решил к нему заглянуть с надеждой взбодрить и вывести работать, но меня встретила такая слякоть, что шансами там и не пахнет.
В столовой увиделись с Настей. Бодрая, с виду здоровая, она засыпала нас вопросами и на каждый новый эпизод приговаривала, что как же жаль, что она не смогла пойти. На пару с капитанами я старательно подбадривал и мы опять обсудили возможность нового приезда.
Засиделись. Но если ребятам никуда особо идти не надо, то я потому, что впереди вал работы. Из-за чёртовых моих разгильдяев, которые коллеги, такое случается, увы, не редко.
Сначала проведал Мышь — за ней страховочный пересчёт подарочных маек и сверка с размерным списком ребят. Один парень заболел, поэтому должна остаться свободная майка. Её я обещал Бурёне — как раз время это сделать. Точнее даже не обещал, а намекнул, что если там что-чего, то я про неё помню. «Что-чего» настало.
— Ну как?
Мышь, словно настоящий грызун пойманный на складе, вздрогнула, ойкнула и выпустила из рук листочек с размерами.
— Фух! Это ты. Я так напугалась.
Подняв бумагу, я подошёл.
— А вдруг ты тут что-нибудь это… та-а-ак, ну вроде всё хорошо, да?
Мышь кивнула и оглядела разложенные по стопочкам майки в прозрачных пакетах.
— Было трудно — у них размерные язычки замялись и почти у каждой пришлось его отковыривать.
— Понимаю, — погладил я её по вьющимся волосам. — Одна лишняя, да?
— Нет, лишних больше, — поглядела она на меня большими коровьими глазами. Свет на складе яркий, завалов нет и стол имеется для фасовки, где, собственно, и разложилась Мышь. Я посмотрел на кучки с майками. — Но это за прошлое лето две и одна за позапрошлое.
Я озадачено почесал щетину.
— Странно, конечно, но ладно. Какие из них? Пойду уберу.
— Вот, в центре, — показала она рукой.
Я покосился на Мышь — ну кто лишку в центр кладёт? Сначала взял, но решил перепроверить размеры.
— А что, все сорок шестого? Да и год одинаковый… Мыша!
— Ой, прости-прости, — попыталась впечатлиться она, — вот эта, рядом…
Пожурив дурёху, я забрал лишние подарки и двинулся на кухню, предусмотрительно положив всё в плотный непрозрачный пакет. Почему удобно чтобы проверкой занималась Мышь? Для неё моё «пойду уберу» — это необходимое и достаточное объяснение. Дальше ей не интересно. Майки же не милые, в некий особый стиль не вписываются, а значит ценности не представляют.
Коровина встретила радушно и шумно. Кухня как всегда кипит и скворчит, но даже больше обычного — что можно наготовить сегодня, как например холодные закуски и салаты, что могут стоять, Бурёна обязательно распорядится сделать. При всех минусах, она прекрасно управляет конвейером готовки. Молодчики и девочки у неё всегда вышколены, ибо знают, что даже за прошлогоднюю картошку может прилететь. А как она любит заставить их выдраить каждый сантиметр помещения — это отдельное кино. Хвасталась даже, что ни разу не получала предупреждений от санэпиднадзора. У неё подруга в Елогорске заведующей о