Избегая мастурбации, я словно обрубаю ноги своему фетишизму. Но вместе с тем дарую крылья более сильному чувству. Можно сказать, наваждению или даже мании. Словно заклинатель змей, я пытаюсь управлять стихией, исследую её, а за одно и себя. Смотрю в чёрные бусинки глаз этой кобры, если не гидры. Балансирую на грани.
Может ли страсть стянуть человека в пропасть? Этот вопрос не требует ответа, скорее уж надо спросить — можно ли удержаться, когда уже поволокло? Проживая здесь, в лагере «Лесная сказка», я нашёл себе цель и смысл жизни. В исследовании, в познании, в обдумывании.
Я навёл порядок на площадках, подобрал джинсовую курточку, оставленную Дилярой. Уже завтра будет первый раз посещения сменой верёвочного парка — это одна из любимых забав. После случая с Мышей, я проверяю узлы, крепления и карабины с особой тщательностью. Вот и сейчас, пока есть время до ужина, пройдусь в прореженный лесок за домиками и проверю основные элементы.
Часть верёвки на зиму снимается, остаются только основные элементы путей. В теории убирать надо всё. Открытая атмосферная среда разрушает нити и может быть срыв. Суровая же практика такова, что мы, хотя будет правильней сказать я, заново провешивая перила и прочие элементы парка, проверяем на прочность перезимовавшие элементы. Причём не на халяву, а с перегрузками. Если внимательно относится к изменениям и признакам, то удаётся всё держать под контролем.
Хвойный дух наполняет мир. Разогревшись на солнце, ели и сосны особенно сильно исторгают аромат, прогоняя всякую хворь. Я бросил курточку на стол и полез по лесенке к началу всех путей. Здесь у нас своего рода склад — в домике на дереве. Взгляд упал на обвязки. Вещь не только функциональная, но и довольно провокационная.
Удобнее всего надевать обвязку на самую тонкую из имеющейся одежды. У девочек это брюки и шорты в обтяжку, либо термобельё. Любой из перечисленного — это откровенный наряд. Да спорт, да у некоторых ни форм, ни темперамента, но нижняя обвязка даже в самом тяжёлом случае охватывает бёдра так, чтобы их выделить, подчеркнуть. Ткань при этом натягивается.
У парней и мужчин обычно нет стеснения из-за выпирающего органа, но даже для нас обвязка — это своего рода эксбиционизм. Конечно, всё это имеет значение лишь до тех пор, пока ты на земле. Даже самые стеснительные из бывавших в лагере девчонок, в итоге забывали про всё.
С громким треском, всю мою мечтательность и неспешность выбило вон. Из глотки вырвался вскрик, а руки судорожно вцепились в перила.
Оборвалась основная верёвка, к которой цепляются брёвнышки. Правая сторона. Вот хвост верёвки вынырнул из череды карабинов и деревяшки задёргались на второй, ударяясь друг о друга.
Судорожно опустился на руках и разжал пальцы, чтобы повиснуть на страховке. Надо перевести дух.
Под задницей метров пять. Уносятся вверх сосны, всё так же щебечут птицы, а сердце, как шаманский бубен, гулко стучится в груди.
— Фу-у-ух, мать твою…
Несколько успокоившись, я укрепился, подключив ещё и верхнюю обвязку и пополз обратно. Хорошо ещё, что никто…
— А ты везунчик!
Я вздрогнул и заозирался — тяжело смотреть вниз, вися как ленивец на верёвке.
— Кошка! Ты чего тут забыла?
— Вовсе не забыла. Слезай, дело есть, — поманила она.
— Кстати… — натужно выдавил я, подтягиваясь, — хорошо, что пришла. Поможешь мне.
— Ну уж нет, — рассмеялась она. — Теперь точно нет.
— Теперь?
— Ага, — весело заявила она, — мне же должно что-то полагаться за молчание, что у тебя тэ-бэ не соблюдается.
— Ах ты лиса хитрожопая!
— Твоя школа, — тут же донеслось снизу.
— Моя?! Это где я хитрожоплю?
— Спроси лучше, где нет, Саша, — пропела та. — Давай быстрей, а то нас хватятся.
— За хрен свой… — делай последнее усилие, прорычал я, — пусть хватаются.
Спустя пару минут оказался на земле. Хитрые и весёлые глаза кошки сопровождали весь путь.
— Отпусти завтра до обеда?
— А чего у меня спрашиваешь, иди к Эконому.
— Брось, Саш, — склонила она голову, — я честно забуду, что у тебя верёвка порвалась и ты чуть не упал.
Желчно отвечаю:
— Я бы не упал.
Несколько секунд подумав, добавляю:
— Хорошо, иди. Только помоги сейчас. Очень надо.
— Бли-и-ин, Саш, — скуксилась она, — я же высоты боюсь!
— Тут метров пять всего, даже четыре.
— Это отсюда кажется мало, а там, я знаю, будет как десять.
— Ничего ты не понимаешь, — усмехнулся я, подхватывая под руку. — Сейчас наденешь обвязку, я тебе страховочку сделаю, к верёвочке пристегну. Места разные поглажу и забудешь ты, что над землёй весишь.
— Места и тут можно погладить, — страдальчески посмотрела она.
— Ну, пожалуйста, Кис, а то я ещё часа два тут буду как паук лазать.
— Ой, ну, уговорил, уговорил, — нервно рассмеялся она, — охальник чёртов. Всю жизнь мечтала потрахаться вися на верёвке. Как щука в коптильне.
Я расхохотался, шлёпнув её по попе.
— Скажи лучше как самая фигуристая акробатка под шатром цирка. Помнишь, какие они?
— Да ну тебя, — хихикнула она. Мы поднялись в домик и она подняла руки: — Начинай!
— Хоть шорты сними, — смеюсь я.
— А сам?
— Я не романтик. Мне надо сразу — достал и вперёд.
— Фу таким быть.
Я выбрал самый удобный комплект и потянул её руки вниз.
— Просовывай как в жилетку. Ага, вот так… Фигурка-то у тебя хорошая. Даже романтик, видишь, проснулся.
— Это потому что я «би».
— М-да? Чот я раньше такого не слышал. Ножку…
Она продела одну, потом вторую, тем временем отвечает:
— А ты не замечал? В порно самые красивые — это лесбиянки. У них и писечки самые подтянутые и свежие.
— Кхм! — вырвалось у меня. — Ну, это да… хотя я всякого повидал.
— А нечего всё подряд в рот тянуть, — прыснула Кошка.
— Я тебе дам… в рот.
Как раз поднялся и встретил её насмешливый взгляд.
— У конфеты обёртка должна быть, знаешь ли.
— Так, конфетка, ты готова к выходу на арену, — с улыбкой проговорил я.
— Почему ты утверждаешь, а не спрашиваешь? — задравши подбородок и сузив глаза, парировала она.
— Либо на верёвку, либо конфета.
У неё открылся рот и почти тут же Кошка грохнула смеяться.
— Просто мастерски уговариваешь.
Мы провешали вспомогательных перилл и быстро заново собрали лестницу. Так как время позволяет, я решил заменить вторую сторону тоже. Закончили как раз к закату.
Красиво! Небо в безумных красках, снизу уже сумерки, а между стволов бьют мягкие лучи заходящего светила. Воздух свежий, ароматный, а мы весим и любуемся.
— Давай хоть поцелуемся, — проговорила Кошка.
— У меня рот нечищеный, — отмахнулся я.
— Грубиян! Держи жвачку.
Я принял пару подушечек и закинул в рот.
— Согласись, клёвый момент? — посмотрела на меня она и тут же снова обернулась к солнцу. — Так бы и висела. Не хочу обратно.
— Я же говорил, что понравится.
Она подёргалась, придвигаясь. Настойчиво обняла и положила на плечо голову.
— Очень, Саш.
Жвачка своё дело выполнила, я убрал её в кармашек на обвязке и отозвался на ласки. Целуется Кошка хорошо, умело. На прикосновения отзывчивая, нравом тоже удалась. Понятное дело, что сексом нам тут не заниматься, но добавить оттенок вожделения к моменту можно.
— Почему ты никогда не приходишь, когда зову? — хмуро смотрит она, уцепившись за майку на моей груди.
Я вздохнул.
— От тебя мокрой кошачьей шерстью воняет.
— Фу, придурок! — стукнула она. Отстранилась, помолчала, а потом её прорвало на смех.
— Ты хорошая девушка, — посмотрел я. — Не святая, но хорошая. Бросишь эти алкогольные забавы если, то вообще будет прекрасно. Тебе нормальный нужен парень. Или тут жить собралась, со мной?
— Бли-и-ин, вот ты нудный. Во-первых, я редко пью и не надо про «метко», — подняла она палец. — Во-вторых, можно же просто трахаться пока я тут.
— Даже собаки друг к другу привязываются, — проговорил я, провожая последний кусочек солнца. — А тут секс, близость, совместная работа. Начнётся херня под названием: «Быт».
— Ой, откуда ты знаешь?! — поморщилась она. — Все могут иногда встречаться для этого, а мы, типа, нет?
— Мы — это мы. Как правило, все эти рассказы — это ублюдочные комментарии из Сети. Ну да, ну да, — оборвал я её возмущение, — в жизни этих понторезов тоже хватает. Только если рассмотреть всю их мотивацию с точки зрения простейшей психологии, то каждый — это глубоко несчастный человек. Либо псих. Больной ублюдок, у которого вместо части мозга отвечающей за сострадание и эмпатию — пустое место. Так что, моя дорогая Кыса, я не только о своей жопе пекусь, но и тебя берегу. Влюбишься ещё, страдать будешь.
— Ой, нашёлся тут красавчик, — пихнула она меня, — ни в жизнь не влюблюсь.
— Вот и правильно! — погрозил я ей пальцем. — Но целуешься ты классно и в постели, наверняка, хороша.
— Да? — состроила она личико.
— Честное вожатовское, — приложил я руку к сердцу.
— Ну, раз так, то давай ещё поцелуемся…
Верёвочный парк вместе с лесом погрузился во тьму. После ужина я второй раз попытался найти Диляру — по некой причине её не оказалось даже в столовой. Зато девушки сказали, что ей нездоровится и лунная красавица у себя.
Прихватив еды, я направился к её домику. По пути закинул в память узелок, что надо заменить лампу в одном из фонарей — начала моргать. За все эти хлопоты Эконом мне неплохо приплачивает. Как человек, имеющий непосредственный опыт в подобном, он высоко оценивает мой вклад в лагерь. Можно даже сказать, что Кошка была не так уж далека от истины, что не к Эконому пошла, а ко мне, типа как к заму.
К первому узелку добавился второй, поменьше — дверь в домик начала скрипеть. Давно пора купить себе специальный ремень с кармашками и всегда при себе иметь набор инструментов первой необходимости.
— Диляра! — позвал я, ради того, чтобы предупредить.
Далее коридор и дверь справа. Стучусь.