Сжимая нервно пальцы, Ада смотрела на Алексея Кузьмича, и вспоминала, как впервые увидела его в доме тетки Анны. Как тогда она возненавидела его всей душой, желая никогда не знать ни любви, ни доброты этого человека. И как венчаясь в церкви преклоняя колени пред иконой Господа Бога, думала она лишь о смерти, способной избавить ее от всех мучений.
Вспоминала она и тот день, когда ехали они на свадьбу к сестре. Стоял прекрасный теплый осенний полдень, и ровно ничего не предвещало беды, как вдруг показалось ей, что посреди дороги возникла старая женщина, облаченная в черную потрепанную одежду. В тот же миг вздыбились лошади, уперлись, не желая следовать дальше. Алексей Кузьмич, попытавшийся было успокоить гнедых, сам застыл, закатил глаза и упал с повозки. Ада в испуге подбежала к мужу, и увидела, что лежит тот на земле без сознания, а из носа у него течет кровь.
Посмотрела она в сторону дороги, чтобы позвать женщину на помощь, а ее и след простыл. Поливала Ада лицо мужа водой, била по щекам, упрашивала прийти в себя, и наконец, Алексей Кузьмич открыл глаза. Увидел он перед собой лицо Ады и улыбнулся. Больно кольнуло у девушки в сердце. Помогла она подняться мужу, а сама немного отошла от повозки.
Дорога, по которой они держали путь, была на вышине. С одной стороны открывался прекрасный вид полей и лесов. Где-то вдалеке расположилось родное село, любимый сердцу лес, там же обитали самые болезненные воспоминания. Одним из них был день свадьбы, когда она сгоряча кинула в лицо Кузьмичу ужасное роковое проклятие. Неужели смогла она одной лишь фразой перечеркнуть жизнь, дарованную Всевышним. Неужели сердце ее почернело, а душа навечно проклята.
По щеке Олимпиады скатилась слеза. Сзади подошел муж, нежно обнял ее за плечи, и словно прочитав ее мысли, сказал:
– Не переживая моя люба Ада ни о чем. Не терзай свою душу. Все равно уйду, рано или поздно.
Знала она уже тогда, что муж тяжко болен. Никто из лекарей не мог точно сказать, чем именно, но хворь быстро охватывала его тело.
Из тяжелых воспоминаний выдернул Олимпиаду почти незнакомый слабый хриплый голос:
– Ада…
Олимпиада подняла глаза, смахнула слезу. На нее смотрел Алексей Кузьмич и подзывал ее к себе.
– Коли не сон, подойди ко мне ближе, любушка.
Ада сделала несколько шагов, приблизилась к кровати. Не могла она спокойно смотреть на него, не могла видеть его осунувшееся бледное лицо. Одни лишь глаза мужа выдавали то, что он еще жив. Тело же его ничуть не походило на живое. Посеревшая рубашка едва скрывала обтянутые еще более серой кожей кости.
– Не плачь, Ада. Все равно уйду… – прошептал Алексей Кузьмич, не отводя глаз от прекрасного лица Олимпиады.
Одним лишь моментом он по-настоящему жил. Ничего не видел он вокруг: ни темной комнаты, ни завешенных окон, ни догорающих свеч. Лишь ее личико, такое любимое, такое прекрасное и живое, мерцающее неземным светом. Чувствуя, как боль снова стремительно проникает в его плоть, и минутная ясность сознания исчезает, Алексей Кузьмич пошевелил пальцами, желая снова почувствовать тепло тела жены, и сказал:
– Адушка, дай мне свою руку, – и когда Ада легонько сжала своей ладошкой его кисть, продолжил. – Ты должна знать, что милее тебя мне никого не было на свете. Не жалею я, что заставил тебя стать моей. Я горел тобой, а сейчас догораю. Не плачь по мне. Обещай, что будешь счастлива.
Алексей Кузьмич умоляюще посмотрел на Аду. Девушка, внимая каждому его слову, не смогла сдержать чувств. Закрыв глаза ладошками, она пала на колени перед его кроватью. Послышались тяжелые всхлипывания. Рука Алексея Кузьмича медленно опустилась ей на голову. Ощутив его прикосновение, девушка подняла взгляд и вместо мужа увидела перед собой уродливую старуху в черном потрепанном одеянии. Ужаснувшись, Олимпиада закричала и выбежала прочь из дома.
Бежала Олимпиада, не останавливаясь ни на минуту, от своей жизни, от всего того, что было с ней и что ждет ее впереди. Добравшись до леса, упала она ниц и почувствовала лбом холодную землю. Никогда еще она не испытывала такой душевной боли, как сейчас. Внутри ее боролись два противоположных чувства – жалость и ненависть. Ненавидела она своего мужа за то, что даже находясь перед смертным одром и зная обо всех ее грехах, он продолжал любить ее.
Река за спиной так и манила, журчала нежно, призывая раствориться навсегда в темных водах. Ветер легонько колыхал листья деревьев, шептал ей навеки отпустить свою боль, принять смерть, как избавление. Земля, как будто поднимала корни деревьев ввысь, обвивала слабое тело, приглашала кровью залить незажившие раны, плоти бренной стать частью леса.
Лишь один человек в этом мире заставлял ее жить дальше. Когда Ада вспоминала Виктора, сердце ее переставало кровоточить. Сейчас же, словно по волшебству, почувствовала Ада нежное прикосновение к своему плечу. Знала она, что в этот раз увидит перед собой милого, единственного, любимого Витеньку. Так и случилось. Опустился он на колени рядом с ней, крепко прижал к себе, поцеловал.
– Не грусти, моя голубка. Боль и печаль уйдут, верь мне.
И Олимпиада верила. Готова она была довериться ему, отдать свое тело и душу, не боясь ничего на свете. Странно, но неожиданный поток чувств, который внезапно обрушился на нее после свидания с мужем, исчез вмиг, будто и не бывало его вовсе. Ни вина, ни страдания больше не терзали ее.
***
В маленькой сельской церкви воцарилась праведная тишина. Священник, уже помолившийся на ночь, положив молитвенник на тумбочку, аккуратно сложил рясу, и отправился почивать, оставив дом Божий в одиночестве. В подсвечниках еще догорали несколько свечей, освещая лики святых каким-то дивным светом, отчего образы становились угрюмыми и даже суровыми. Стены здесь словно пропитаны были ароматом ладана и воска.
Анастасия переступила порог церквушки и приблизилась к иконе Иисуса Христа. Не могла она больше держать в себе чувства, съедавшие ее изнутри. Знала она, что не достойна просить прощения у Бога, потому как душа ее с рождения проклята. Весь женский род их должен расплачиваться нечистому за силу, которой он их одарил. Только вот не было Насте от этой силы ни счастья, ни радости. Чувствовала она беду, которая кралась за ней на цыпочках, поджидая удачного момента, чтобы нагрянуть.
Воскресные и праздничные службы Настя исправно посещала. Как и другие сельчане, читала она молитвы, но мысли ее были почти всегда далеко, думала она о разном: и о плохом, и о хорошем, о вещах серьезных и несущественных. Печальная ли она была, влюбленная ли порхала как бабочка, да только не видела пред собой образ Божий, к которому неосознанно взывала молитвами. Теперь же жила она верою, что сможет достучаться до небес.
Как агнец, отбившийся от стада, старалась Настя найти путь обратно, раскаяться и спасти своего ребенка. Три раза перекрестившись и приложившись в иконе, девушка опустилась на колени и горячо взмолилась:
– Отец наш небесный, Господи, прости меня за провинности мои, прости за то, что зачала во грехе дитя, за то, что была заложницей плоти своей, и за то, что плохо думала о родной сестре. Готова я понести наказание и ответить за все дурные мысли и поступки, только молю об одном, Господи, дай моему ребеночку родиться здоровым и крепким. Дай ему познать любовь твою, освети его светом твоим. Взываю к тебе, пощади душу чада моего, отведи от него беды вся…
Молилась Настя, плакала горько, понимая, как сильно желает она прервать этот порочный круг бед и смертей, преследовавший ее и сестру с самого рождения. Готова она была принять уготованную ей судьбу, принять боль и страдания, лишь бы все, кто был ей люб, смогли жить и быть счастливыми. И даже подлое предательство Олимпиады больше не беспокоило ее сердце. Сестра была частью ее самой, а значит – такой же, как она. Настанет время, когда и Олимпиада вспомнит слова бабушки Аглаи, отпустит прочь обиды и ненависть.
Господь и несколько десятков других святых ликов мрачно взирали на девушку, словно храня молчаливый укор. Свечи догорали, и казалось, что вот-вот погрязнет все во мраке и тьма заберет ее в свою обитель. Но еще оставалось немного времени перед смертным часом, чтобы отмолить своего первенца, которому возможно грозила страшная участь.
В поздний час, когда молитва была закончена, встала Настя, перекрестилась и вышла из церкви. Путь домой был не долгим, но хотелось девушке после душной комнаты надышаться свежим апрельским воздухом. Никогда еще не ощущала она так всю прелесть весны. Словно откинув прочь белый саван, настало время новой жизни. И как чудесно видеть все это, наблюдать, как с каждым днем меняется природа, насыщаясь яркими красками. А потом придет лето – яркое, жаркое, томное. Увидит ли она его? Сможет ли она, как мама, выходить во двор с младенцем на руках, и греться под теплыми солнечными лучами?
Внезапный страх одолел Настю, но как непрошеный гость, покинул ее поспешно. На все воля Божья.
Глава 10. Ведьмин костер
Утром первого мая всю деревню поразило страшное известие – умер Алексей Кузьмич. Так как ухаживать за больным мужем Аде было противно, она наняла старую женщину, давнюю знакомую матери мужа, которая приходила не только смотреть за больным, но и вести дела по дому.
Олимпиада тем временем почувствовала любовь к жизни. С появлением Виктора почти все у нее пошло как по маслу: сестра и тетка совсем не беспокоили, муж слег, а на других жителей села внимания она не обращала. Временами вспоминала она о том, что все же повинна в страданиях мужа, но чудесным образом вся боль ее исчезала, когда видела она Виктора.
Еще задолго до кончины кузнеца, Виктор предложил Аде перебраться к нему. Но было несколько причин, по которым Ада все же на переезд не решалась. Во-первых, несмотря на то, что ни Виктор, ни Ада не боялись осуждения со стороны, девушка не хотела бросать мужа в такой тяжелый для него час. Во-вторых, маленькая хата кузнеца не шла ни в какое сравнение с домом Алексея Кузьмича. Олимпиада, уже привыкшая к комфорту, не желала покидать хоромы. А в-третьих, Ада и так частенько заходила в гости к возлюбленному, так что спешить с переездом было не обязательно.